Игра Эндера. Глашатай Мертвых
Шрифт:
Пликт закрыла глаза.
— В языке нордик есть четыре степени чуждости. Первая — это иноземец, или ютланнинг, — незнакомый нам человек с нашей планеты, но из другого города или страны. Вторая — фрамлинг, Демосфен просто использовал похожее скандинавское слово. Это человек с другой планеты. Третья — это раман — разумное существо другого вида. Четвертая — чужак — варелс. Это животные, с которыми мы не можем общаться. Они живут своей жизнью, и мы не можем понять, что заставляет их действовать так, а не иначе. Они могут иметь разум, они могут действовать сознательно, но нам не дано их понять.
Эндрю заметил, что некоторые из студентов были раздражены речью Пликт. Он привлек их внимание к этому.
— Вы думаете, что вас раздражает высокомерие Пликт, но это не так. Пликт
— Я думал, что Глашатай не верит в грех, — сказал угрюмый молодой человек.
Эндрю улыбнулся.
— Это ведь ты веришь в грех, Стирк, и ты действуешь сообразно своей вере. Значит, для тебя грех существует, и, общаясь с тобой, Глашатай также должен верить в грех.
Стирк отказался признать себя побежденным.
— Какое отношение весь этот разговор о ютланнингах, фрамлингах, раманах и варелсах имеет к Ксеноциду Эндера?
Эндрю повернулся к Пликт. Она на минуту задумалась.
— Это имеет отношение прежде всего к тому глупому спору, который мы только что вели. С помощью этих скандинавских уровней чуждости мы можем увидеть, что Эндер не совершал Ксеноцида в нашем понимании этого слова, так как в тот момент, когда он уничтожил баггеров, мы считали их варелсами, и так считалось до тех пор, пока первый Глашатай Мертвых не написал «Королеву и Гегемона», и только тогда человечество поняло, что баггеры были вовсе не варелсами, но раманами; до того времени люди и баггеры не понимали друг друга.
— Ксеноцид есть Ксеноцид, — заявил Стирк. — То, что Эндер не знал, что они раманы, вовсе не делает их менее мертвыми, чем они есть.
Эндрю вздохнул при виде такого непримиримого настроя Стирка; среди кальвинистов Рейкьявика было модным отрицать значимость человеческих мотивов при обсуждении сути поступка, что он нес в себе — добро или зло. Они утверждали, что поступки являются добрыми или злыми сами по себе; и, поскольку Глашатаи Мертвых в качестве основы своей доктрины имели убеждение в том, что добро и зло заключаются всецело в человеческом мотиве и не совсем в поступке, это заставляло многих студентов вроде Стирка враждебно относиться к Эндрю. К счастью, Эндрю не возмущался по этому поводу — он понимал кроющийся за этим мотив.
— Стирк и Пликт, давайте рассмотрим другой случай. Предположим следующую ситуацию: свинки научились говорить на старке, а некоторые люди — на их языках; далее допустим, что мы узнали, что они внезапно, без повода или объяснения, замучили до смерти ксенолога, посланного для наблюдения за ними.
Пликт мгновенно придралась к вопросу.
— Откуда мы можем знать, что они сделали это без повода? То, что кажется невинным для нас, может быть невыносимым для них.
Эндрю улыбнулся.
— Пусть так, но ведь ксенолог не причинил им вреда, почти ничего не говорил им, словом, не затронул их интересов — по всем нашим меркам он не заслужил мучительной смерти. Разве этот факт непостижимого убийства не превращает свинок из раманов в варелсов?
Теперь уже Стирк торопливо проговорил:
— Убийство, есть убийство. Этот разговор о раманах и варелсах — сущая ерунда. Если свинки убивают, то они — зло, как и баггеры. Если поступок является злом, то таков же и совершающий его.
Эндрю кивнул.
— Перед нами дилемма — был ли поступок злым или же он был, хотя бы в понимании свинок, добрым? Кто же такие свинки — раманы или варелсы? Придержи-ка на минуту свой язык, Стирк. Я знаю постулаты кальвинизма, но даже Джон Кальвин назвал бы твою доктрину глупой.
— Откуда вы знаете, что Кальвин…
— Потому что он мертв, — проревел Эндрю, — а мое назначение — говорить от его имени.
Студенты рассмеялись, а Стирк погрузился в упрямое молчание. Эндрю знал, что он парень с головой и его кальвинизм не переживет выпускных экзаменов, но его исход будет долгим и болезненным.
— Тальман, Глашатай, — сказала Пликт. — Вы говорили так, как будто ваша гипотетическая ситуация произошла на самом деле,
и свинки действительно убили ксенолога.Эндрю мрачно кивнул:
— Да, это правда.
Общее спокойствие было нарушено: древний конфликт между баггерами и людьми опять выплыл из небытия.
— Теперь постарайтесь заглянуть в себя, — произнес Эндрю. — Вы обнаружите, что за вашей ненавистью к Эндеру «Ксеноциду» и вашей скорбью о смерти баггеров кроется нечто более уродливое — ваша боязнь чужих, будь то ютланнинг или фрамлинг. Когда вы думаете о чужаке, убившем человека, которого вы знали и уважали, для вас тогда не важно, какое у него обличье. Он — варелс или даже дьюр, ужасный зверь со слюнявой пастью, нападающий ночью. Ведь если у вас в деревне только одно ружье, а звери, унеся одного человека, приходят вновь, остановились бы вы, задумались бы, что они тоже имеют право на жизнь, или же изо всех сил защищали бы свою деревню, людей, положившихся на вас?
— Из вашего утверждения следует, что мы должны сейчас пойти и убить свинок, этих примитивных и беспомощных созданий! — выкрикнул Стирк.
— Из моего утверждения? Я задал вопрос. Вопрос — это не утверждение, если, конечно, ты не уверен, что знаешь мой ответ, а я уверяю тебя, Стирк, что ты его не знаешь. Подумай об этом. Занятие окончено.
— Мы вернемся к этому завтра? — спросили студенты.
— Если вам этого захочется, — отвечал Эндрю. Но он знал, что даже если они и будут обсуждать это, то он не примет в диспуте участия. Для них спор об Эндере «Ксеноциде» был всего лишь философской дискуссией. В конце концов, войны с баггерами были более чем три тысячи лет назад; сейчас уже был 1148 год после принятия Звездного Кодекса, а Эндер уничтожил баггеров в 1180 году до принятия ЗК. Однако для самого Эндрю события не были столь далекими. Он совершил межзвездных путешествий гораздо больше, чем могли предположить его студенты; с тех пор как ему исполнилось двадцать пять лет, он ни на одной планете, за исключением Тронхейма, не задерживался более полугода. Путешествуя между мирами со скоростью света, он ощущал себя камнем, прыгающим по поверхности времени. Его студенты не могли и подумать, что их Глашатай Мертвых, которому было, очевидно, не более тридцати пяти лет, ясно помнил события трехтысячелетней давности, что на самом деле эти события произошли в его памяти едва ли двадцать лет назад, чуть более половины его жизни. Они не имели понятия, насколько сильно мучил Эндера вопрос его давней вины и как он тысячи раз безуспешно пытался себе на него ответить. Учитель был известен им только как Глашатай Мертвых; они не знали, что, когда он был еще ребенком, его старшая сестра Вэлентайн, будучи не в состоянии произнести имя Эндрю, звала его Эндером — именем, которое приобрело недобрую славу, когда ему не было еще и пятнадцати. Так что пусть непримиримый Стирк и вдумчивая Пликт сами разбираются в этом, несомненно, значительном вопросе виновности Эндера; для Эндрю Виггина, Глашатая Мертвых, вопрос не был чисто академическим.
Идя по холодку вдоль влажного травянистого склона холма, Эндер не мог отрешиться от мыслей о свинках, уже совершивших это необъяснимое убийство. Он сопоставлял их с баггерами, бездумно убивавшими людей с самой первой встречи. Было ли это обязательным атрибутом встречи незнакомых рас, неужели первая встреча обязательно должна быть помечена кровью? Баггеры убивали людей без раздумья, но только потому, что у них был коллективный разум — для них жизнь индивидуума значила не больше, чем для нас обрезки ногтей, и, убивая одного-двух людей, они просто давали знать о своем присутствии. Не могут ли и свинки убивать по той же причине?
Однако голос в ухе говорил о пытке, о ритуальном убийстве — точно так же умертвили одну из свинок. Да и разум свинок не был коллективным, они не были баггерами, и Эндер Виггин должен был узнать, по какой причине они сделали то, что сделали.
— Когда вы узнали о смерти ксенолога?
Эндер обернулся. Это была Пликт. Она шла за ним, вместо того чтобы вернуться в Пещеры, где жили все студенты.
— Прямо во время нашего разговора. — Он дотронулся до своего уха — имплантированные терминалы стоили дорого, но они встречались не так уж редко.