Игра на чужом поле

— Оккупанты! Да какой он оккупант, если у брата всё там — дом, земля, родные?!

Мой уже пьяный мозг в этот момент сдался, и я ляпнул:

— А вообще в Грузии сейчас как? С Абхазией воюют?

— Толь, ты чего? Какая война? Не допустим этого, — возмутился КГБшник.

— Как? Митинг разгоните, и всё решится? — не унимался я, понимая, что забегаю вперёд.

— Ты про Абхазский митинг? Тут работать надо с умом, аккуратно, — Лукарь поморщился, словно от зубной боли.

— Не только про него, а и про молдавский, и тбилисский, и что в Прибалтике творится… — упрямо продолжал я, припомнив сводку отчета.

— Валера прав! Отправим туда полк дивизии Дзержинского… и нету демонстрантов! — поддержал этот пьяный базар Николай.

— А в Тбилиси ничего и не было… Ты откуда это взял? — удивился Лукарь, пропустив мимо ушей слова про полк.

Точно! Не было! Я попытался вспомнить: весной 89-го я был в армии, но на летнюю форму мы ещё не перешли, значит, митинг, ну тот, с жертвами, который разогнали, прошел где-то до 16-го апреля. Вот я лопух, проговорился. Надо спасать ситуацию!

— Так… просто слышал разговоры о том, что, мол, надо на митинг идти, независимость требовать… — попытался оправдаться я, но получилось ещё хуже.

— Так! Давай подробнее: где слышал и что конкретно? Толя, это не для протокола, просто для меня, — попросил Лукарь, когда мы с ним пошли в зал искать ещё что-нибудь, что горит.

Была у меня где-то заначка…

— Не для протокола? Грузины не хотят отпускать Абхазию, а те требуют! Читал последнюю сводку?

— Ну, допустим, — мотнул головой дознаватель.

— Вот и взорвётся всё это рано или поздно. И поверь — милиция здесь может только хуже сделать, включая эти ваши полки Дзержинского! Там срочники, им что скажут, то они и сделают. Ох, Валерий Ильич, на сердце неспокойно, может, и выдумываю, — сглаживаю тему я.

— Да я и сам так считаю. Умный ты парень! И непростой! Всегда об этом догадывался. Другое дело, что команду должен самый верх дать… — Лукарь выразительно посмотрел на потолок, словно мог там, через этажи, разглядеть Кремль, имея в виду, конечно, Горбачёва. Ну, не бога же! Валерий Ильич — человек партийный и атеист, и даже в теории к мистике не склонный.

— Батя, ну что вы всё о делах да о делах! Давайте за сына! — в зал ввалился Илюха, и разговор с неудобной темы сменился на приятную.

Тем более, презентованный мне Конём самогон нашёлся. На кедровых орешках, двойной перегонки! Высший сорт! Все как и обещал Егор.

— Вещь! — дружно оценили напиток мужики.

Сидели часов до четырех, потом Илья уснул, а офицеры разошлись по домам. Коля пошёл к дочке, у которой был в гостях, а Валера к жене поехал. Машина-то во дворе все это время его дожидалась! «Бедный водила», — представил я шофера, зябнущего в тёмном дворе, пока в тепле его пассажир обсуждал судьбу Союза под чудо-самогон от Конева.

Машину подали ровно в семь тридцать, так что поспать удалось всего часа три, не больше. Глянул на Илюху, безмятежно раскинувшегося на диване — пускай дрыхнет, будить не стану. Ключи от моей квартиры у него есть — проснется, сам закроет.

Водитель — парень молодой, лет двадцати пяти, наверняка офицер, хоть и в штатском — аккуратно отвёз меня на моей же «восьмёрке» на работу.

На Аньку не дышу, сам чувствую, как перегаром от меня тянет. Да ещё голова раскалывается. Ну не алкоголик я, поэтому с похмела болею.

— Ох ты! Рассольчик будешь? У нас в холодильнике огурчики маринованные, — Анька с пониманием пододвинула ко мне стакан с крепким чаем.

— Тащи! Когда бюро? В девять?

— Так отменили же! На понедельник перенесли! — обрадовала меня Малова.

Вот это поворот! Ну и зачем я сегодня на работу приперся?

— Чёрт! Ладно, тогда уже без меня, я ведь в воскресенье улетаю на соревнования.

— И это тоже перенесли. На субботу тебе билет взят — звонили из федерации, попросили прилететь на день раньше, — Анька сверилась с записями.

— В Норвегию тоже билеты поменяли? — оживился я.

— Нет, всё как планировали — в воскресенье после обеда вылет.

— Так мне гостиница будет нужна с субботы на воскресенье. Что ещё? Говори уже.

— Сказали, что тебя там встретят. Я спросила насчёт номера…

— Да шут с ним, сам устроюсь, если надо, — отмахнулся я.

Сразу уехать не получилось — меня дернул к себе Шенин и стал накручивать по поводу будущих соревнований. Видно было, что шеф в меня верит, но имелся какой-то второй смысл в его словах… Что именно выяснилось уже перед самым моим уходом:

— Хороший ты парень, Толя, но с бабами там поаккуратнее будь!

Напевая про себя песенку из репертуара Владимира Семеновича — «Там шпионки с крепким телом…», еду домой. Делать мне до завтрашнего утра совершенно нечего, поэтому намыливаюсь вместе с Ильей, которому дали отгул по случаю рождения ребенка, к молодой мамаше в роддом.

Вахтёра-алкаша сменила пожилая благообразная нарядная женщина. Как-никак, она лицо роддома! У входа уже толпились посетители — молодые отцы и целые компании родных и друзей, поэтому сразу зайти внутрь не удалось — выносили новорожденного. Торжественно открылась дверь и две улыбающиеся врачихи вынесли сверток, перевязанный голубой лентой, а значит, пацан это! Традиции у нас живучи, была бы девка — ленточка была бы розовая. Присутствующие громкими криками встретили пополнение в семействе, а папаша, нескладный молодой парень, вместо того чтобы взять малыша, рванул к жене, которая тихонько шла следом. Мордашка у молодой мамы была измученная — настрадалась, наверное. Впрочем отец и другие родственники, судя по их помятым лицам, тоже страдали, но по другой причине.

— Эх, скорей бы сына увидеть, — прыгал за спиной молодым козликом мой друг.

— Не положено! Передачку возьмём, а пропускать не пропускаем! — встретил нас внезапный барьер в коридоре. Прямо перед ступеньками наверх был ещё один пост, и там стояла бабища весом килограммов этак сто двадцать.

— Со мной можно, — услышал я за спиной голос Валерия Ильича, который пришёл увидеть другого Валерия Ильича и не дал мне проверить силу моего удостоверения.

Но советская медицина меня в этот раз удивила — к ребёнку нас все же не пустили!

— Нельзя пока. Мы покажем вам его в окошко в палате.

— С улицы? — затупил Илья.

— Нет. Окно в коридор выходит, — ласково улыбнулась главврач.

Кем была роженица, доктор явно в курсе. Это было заметно и по палате, куда нас пустили. Ленка сидела на кровати, а обе соседние койки были аккуратно заправлены и пустовали. Видимо, для такой пациентки палату заранее «разгрузили». Перед Лукарь-Недолюбко стояла тарелка с кашей и гранёный стакан с чаем, в руке она держала кусок хлеба с маслом. Увидев нас, девушка встрепенулась, и масло тут же шлёпнулось на простыню.