Игра на вылет

Когда Мария отлучается, Ева вглядывается в убегающий ландшафт. Жизнь подчас удивительна, думает она, готовая приложить любые усилия, лишь бы у них с Джефом все получилось. Мысленно гадает, как будет выглядеть гостиница, в которой на сегодняшнюю ночь забронирован номер. Она еще никогда не проводила в гостинице всего одну ночь. Интересно, мужчина или женщина в бюро обслуживания? Ее немного озадачивает, постелют ли им в номере действительно чистое белье и не будет ли раковина в душевой забита волосами и так далее, но одновременно эта ситуация даже возбуждает ее. Мария возвращается, кряхтя открывает дверь, ведущую из другого вагона, — в ресторан на миг врывается грохот колес; глядя на Еву и надув губы, она демонстративно медленно застегивает молнию на джинсах; венгерский официант бесстыже наблюдает за ней. Ева, закрыв лицо руками, смотрит на Марию в щелку между пальцами.

— Но все равно, — говорит она чуть погодя, — не кажется ли тебе, что мы едем туда, как овцы на закланье?

— Ты балда! — взвизгивает Мария.

Они наклоняются друг к другу, касаются лбами, и плечи у них трясутся от смеха. Если бы Мария поцеловала меня сейчас, я не противилась бы, подумалось Еве.

До нужной станции доезжают они с получасовым опозданием, но особенно не огорчаются.

— Если семь недель мы не спали вместе и выдержали, полчаса нас не убьют, — говорит Мария, пожалуй чересчур громко.

Казарма и заказанная гостиница где-то на окраине города; хотя у Евы в сумке номер автобуса, который мог бы их туда довезти, они, неожиданно для самих себя, берут такси, стоящее перед вокзалом. У пожилого полного таксиста на правом виске свежий пластырь. Мария пытается говорить по-словацки, Ева опасается, не сочтет ли толстяк это насмешкой, но он реагирует весьма дружелюбно.

— Есть у вас там какие-нибудь словацкие песенки? — спрашивает Мария, кивая на радио. — Или скажу по-вашему: пиеснички? К примеру, группа «Элан»?

Ева укоряет Марию взглядом, тем не менее таксист охотно удовлетворяет ее просьбу. Подъезжая к казарме, все трое громко поют «Танцовщицу из Лучниц».

Они проходят через ворота в стене, обнесенной тремя рядами колючей проволоки. Стена недавно выбелена: она буквально светится, и в сухой траве под ней все еще видна известка. Столь же свежим, хотя и непрофессионально окрашенным, выглядит красно-белый шлагбаум; за ним открывается обширная заасфальтированная площадь со множеством стрелок, разных чисел и непонятных аббревиатур; посреди площади — комично маленький островок зелени, окаймленный красно-белым бордюрным камнем. Что-то типа государственной границы или аэродрома, думает Ева. На крыше ближайшего здания транспарант со знакомым лозунгом, призывающим к строительству и защите социалистической родины, — по-словацки он звучит непривычно, почти пародийно. Из низкого в форме куба строения выходит молодой солдат, вероятно дежурный, и неуверенно направляется прямо к ним; в руке он держит замусоленную школьную тетрадь и самописку. На униформе у него толстые красные шнуры, концы которых украшены золотыми гильзами, — хотя Ева и понимает, что сей наряд не выражает его личного вкуса, однако не может сдержать сочувственной улыбки. Солдат смущается еще больше. Шнуры какие-то смешные, думает Ева. Эстетика примитивных племен. Мария сообщает дежурному фамилию и звание Карела и Джефа, он отмечает это в тетради; потом указывает, где им подождать.

— Ему бы работать официантом, — шепчет Ева Марии. — За это время пришлось бы принять не один заказ.

Они смеются, но не так раскованно, как в поезде или в такси. Помещение для посетителей квадратной формы, по его периметру равномерно расставлены деревянные скамьи и столы. Хотя они не коснулись ни одного выключателя, на потолке с характерным жужжанием загорается лампочка. Еве кажется странным, что, кроме них, здесь никого нет. Субботний день — разве остальных солдат никто не навещает? Она осторожно осматривается: слева маленькое окошко, выходящее в дежурку, что-то вроде раздаточного окна в школьной столовой, только оно, судя по всему, не открывается. Солдат со шнурами и еще один, повыше, откровенно рассматривают их — за стеклом молоденький дежурный выглядит более самоуверенно, чем во дворе. Он что-то нашептывает сослуживцу (Ева замечает, что у него сломан передний зуб) и наконец звонит по телефону. Мария зябко поглаживает предплечья и глазами ищет какой-нибудь источник тепла: высоко на фасадной стене замечает электрический рефлектор, шнур которого ведет в дежурку.

— Давай скажем, чтобы включили? — шепчет она.

Как только она, понизив голос, произносит это, раздается тихое ворчание, и черная спираль рефлектора медленно разгорается. Мария поворачивается к окошку и показывает солдатам поднятый большой палец.

Через час в маленьком помещении становится слишком жарко: Ева и Мария уже давно сняли свитера, но даже оставшись в одних хлопчатобумажных майках (конечно, им показалось, что именно этого и добивались солдаты), обливаются потом. Ева замечает голубое отражение маячка «скорой помощи», подъезжающей к воротам; сирена выключена. Солдат, что повыше, идет поднять шлагбаум, и карета въезжает внутрь.

До сих пор им никто не сказал, почему приходится так долго ждать. Трижды они спрашивали дежурного, действительно ли он пригласил Карела и Джефа, и тот оба раза утвердительно кивал.

— Но почему их нет?

— Не знаю.

Они в полной растерянности. Оба солдата избегают их взглядов. Когда они потребовали вызвать к ним начальника, то получили ответ, что это невозможно. Еву охватывает бессилие. Мария раздраженно встает, снова стучит в окно и кивает на рефлектор. Жестом просит выдернуть шнур из штепселя. Солдаты выключают рефлектор.

— Хотя бы так, — говорит Мария.

В помещение заходит пожилой, с проседью военный и окидывает их равнодушным взглядом.

— Добрый день, — вскакивает Ева. — Мы приехали в гости, но никак не можем дождаться.

Военный, ничего не ответив, уходит. Мария разводит руками.

— Я свихнусь, ей-богу!

Смеркается, на дворе казармы загораются фонари, на асфальт падает желто-оранжевый свет. Поездка нам, видимо, не задалась, думает Ева.

После двадцати минут нетерпеливого хождения по гостевой комнате и выглядывания в окно они видят, как от казарменных строений подъезжает белый «жигуленок» и из него выходят двое военных — по петлицам и лампасам на брюках Ева определяет, что это, вероятно, офицеры. Дежурный и второй солдат тотчас выбегают во двор, отдают честь. Один офицер что-то говорит. Все четверо стоят к девушкам спиной. Это случайно или умышленно? — пытается определить Ева. В ней растет смутное опасение, но она не хочет высказать его вслух. Вместо нее это делает Мария.

— Черт возьми, что здесь творится?

Ева слегка корит ее: зачем паниковать зря? Поддавшись тревоге, они и вовсе утратят самообладание. Мария, надев свитер и короткую кожаную куртку, выходит. Ева, вздохнув, следует за ней.

— Простите, — кричит Мария военным, — вы можете уделить нам минуту?

Ева привычно ожидает какого-нибудь двусмысленного ответа или по крайней мере многозначительной улыбки, но им достается лишь один озадаченный взгляд. Что-то действительно произошло. Голос Марии заметно теряет уверенность: она повторяет военным оба имени и фамилии и умоляюще складывает руки.

— Может кто-нибудь наконец позвать их?

Это наконецзвучит скорее отчаянно, чем укоризненно. Один из офицеров хочет что-то сказать, но прежде чем успевает это сделать, к воротам подъезжает похоронная машина. Мария хватает Еву за руку. Второй офицер наклоняется к окошку водителя, дежурный поднимает шлагбаум. Черная похоронная машина въезжает внутрь, военные уступают ей дорогу, и она исчезает где-то между зданиями; звук мотора постепенно затихает.

— Что случилось? — восклицает Мария.

— В чем дело? — проговаривает Ева.

Она старается, чтобы хоть голос ее звучал спокойно — будто спокойные слова могут предотвратить удары судьбы.

— Мне страшно, — бормочет Мария. — Боже, как мне страшно!

Ева стискивает ей руку. Все четверо военных снова отводят глаза в сторону или смотрят вниз.

— Скажите нам хоть что-нибудь! — кричит Мария.

Никакого ответа. Они в отчаянии обнимают друг друга. Происходит что-то страшное, непоправимое. У Евы мгновенно в голове возникает картина: они с Джефом ждут в метро, вид у Джефа озабоченный, в тоннеле слышен приближающийся поезд. Мария громко всхлипывает. Только бы не Джеф, думает Ева. Ей стыдно, но потом она повторяет свое желание еще более страстно: — Господи Боже, только бы не Джеф!