Игра на выживание

Но они еще все побережье обследуют, так что не каждый день бывают. Сейчас вот накопилось тут с полсотни человек. Раненые, понятное дело, надолго тут застрянут, ну и те, кого сагитируем.

– Значит, есть какая-то власть на базе? Или кто что урвал? – спросил Володя, заглядывая в палатку и кидая на утоптанный пол рюкзаки.

– Ни в коем случае. Слава богу, нашлись умные люди, и шустрые. Из тех, кто первыми выбрались. Никому к базе хода нет, кроме, понятное дело, дружинников.

– Это что же – вооруженные отряды трудящихся, да?

– Навроде того. Добровольцы в основном, конечно, бывшие военные, охотники, спасатели, хотя попадаются и просто энтузиасты. Надо же кому-то других вытаскивать, кому не так повезло.

– Звучит романтично. Рыцари нового порядка. Прелесть… – Рыженькая села на свой мешочек, потом встала, прошлась, вышла и уселась по-турецки прямо на траве.

– Короче, так. Есть штаб. Предупреждая вопросы – никто никого не выбирал. Это первые десять человек. Судьба. Они сагитировали бесхозных вояк вроде меня и вашего Роберта в дружину. В поселке стационарный госпиталь, тоже из добровольцев, пока ни один раненый не умер. Посты. Палатки развернуты, дрова заготовляются. Конечно, основную часть опорной базы никто не трогает, пока все не соберутся, но… Лодки вот уже не одну сотню жизней спасли. Тяжелое вооружение стараемся в ключевых точках располагать. Оружейный вагон пришлось вскрывать. Проволока… Консервы выдаются централизованно, штабистами. Нам вот запасец подкинули, еще есть вынесенные далеко от поселка посты, туда тоже.

– А остальные, они как?

– Ну, возмущается кое-кто. Но это только в первые дни могло плохо кончиться. Сейчас все понимают, да и мы присматриваем, чтобы штаб наш не обижали. Они не для себя работают. А так… как живут. Уж не знаю, каждый сам за себя. Пока мы их охраняем, а базу – от них, почти уже полная тысяча рыл живет в палатках, купаются, на пляжике валяются, строят планы всеобщих выборов чего-то там, чтобы базу, значит, на всех поделить. По паре гвоздей, патронов, по банке сгущенки…

– И по куску от энергоагрегата, осколку бензопилы, стакану спирта и полстакана солярки, – подхватил Володя.

– Наш человек, – усмехнулся Сергей, начинавший уже куда-то торопиться. – Не продажная шкура, значится?

– Я – честный торговец и мастеровой. Можно сказать – идейный. И с врагами ничего общего не имел в прошлой жизни и не буду иметь в этой.

– Ладно, отдыхайте, потом к вам тут придут… захотите переправляться – ждите парома. А вечером у нас тут что-то типа общего собрания будет, может, кого из вас сагитирую с собой. Стол общий, в центре форта, там навес… рыбка тут – объеденьице. И патроны зазря больше не палите. Если не жалко – отдайте нашим. Вон, хотя бы на вышку. Тут до вас приплыли трое, израненные, голодные, еле живые. Так они все отдали Женьке. И правильно. Ну ладно, я побежал.

Пришел повеселевший Роберт, бросив «Кедр» и арбалет, порылся в своих вещах, вытащил письменные принадлежности и бросил Володе:

– Хошь, пойдем, этот противодиверсант карту набросает.

– Не, я лучше осмотрюсь.

– Ладно. Паром придет, ты уж не уплывай, идея есть. Нечего там делать.

И Роберт убежал. Они походили по форту. В основном люди спали. Кто-то, впрочем, возился с дровами, поддерживая сигнальный огонь, кто-то чистил рыбу. Рыба была здоровенная, с костяным шлемом на голове, почти без чешуи. Рядом спал невозможно довольный жизнью пес. Лайка. На вышке стрекотнул пулемет, и раздался голос:

– Воздух! По палаткам.

Володя вгляделся в небеса. Там летел ровный клин каких-то красных птиц, быстро снижаясь.

– Давай под навес. Это они к заливу, рыболовы херовы. На равнине-то от них спасу нет. Кидаются слаженно, здоровенные, не всякая пуля оперение пробьет. Правда, они больше рыбу уважают, – сказал среднего роста и возраста человек, чистивший рыбу самопальным ножом, выполненным в стиле тюремного дизайна, с наборной пластмассовой ручкой. Лайка мгновенно взвизгнула и убралась в ближайшую палатку, откуда раздались протестующие женские крики. Переждали налет, поболтали. Вспоминать дни после отправки, впрочем, не хотелось обоим. Рыженькая ушла в палатку с ранеными – ее сманила санитарка – подержать брыкающегося. Потом Володя забрался на вышку, но его оттуда быстро согнали, чтобы не отвлекал часового. Пару раз видел Роберта – тот бродил вместе с Женей и что-то чиркал на листе бумаги. Володя наслаждался ощущением безопасности и какой-то твердой уверенности, что все худшее уже позади. И небо нового мира не казалось таким чуждым, и ослепительно блестевший залив радовал глаз. «Наш мир», – подумал первый раз Володя, провожая взглядом громадный треугольный плавник, мелькнувший в солнечных бликах на воде одной из проток, и подивился этому словосочетанию. На земле была «наша улица». «Наш город». «Наша страна». Это не для всех, понятно. Но – «наш мир»… Это было что-то новое. Целый мир. Володю охватило чувство былинки, вокруг которой кружатся мириады звезд, континентов, зверей, птиц, стихий, морей, деревьев и которая является не только частью всего этого, а – совладельцем.

– А молодец я, что дошел, – сказал он себе. Он знал, что навеки влюблен в этот мир, в будущие деревни и города, леса и поля, далекий полюс и экватор, и что он не отдаст этот мир, как была отдана Земля, на откуп этим. Этих он готов был рвать зубами, как только встретит, чтобы не расплодились и не устроили тут такого же угрюмого вонючего кавардака из пластмассы, горелой резины, шоколадок и конституции. Этим – фокусу, в котором сходилась вся гнусь покинутого, дряхлого, издыхающего Острова Земля, – лучше было не попадаться Володе. Он был уверен, что узнает их сразу. Может, случится чудо, и в этом дивном и цветущем, целостном и живом мире у них будут, наконец, положенные им свиные рыла, рога, трупные пятна на щеках и синий, дряблый вываливающийся язык, как у Эйнштейна или страдавшего тиком Бердяева. «А пожалуй, я не пойду к базе. Там много таких. Сидят и ждут, когда же все само собой станет как надо. Что-то Сергей говорил о других постах. Будут, наверное, экспедиции вглубь… а сидеть и ждать палки, под защитой стволов энтузиастов – б-р-р. Хочется жить. И жить полной жизнью!..» Накативший восторг так и не унялся до самого вечера. А в «форт» шли и шли колонисты. За несколько часов прибрело человек десять, один приплыл по реке. Володя помогал раненым, потом подвернулся под руку Жене и был отправлен за дровами вместе с целой группой и парой дружинников с автоматами. По возвращении он обнаружил небольшую карту, явно Робертовой работы, пришпиленную к опорной балке пулеметной вышки. У карты толпились мужчины, и Сергей что-то им терпеливо объяснял. Володя подошел и прислушался.

– К основному поселению посуху есть всего две дороги. Одна – по холмам между лиманом и океаном. Там развернуты сейчас работы с привлечением техники опорной базы. Командует мой кореш Юрген, место пока назвали Трущобами. Есть и второй путь посуху к базе – между заливом и лиманом, узкая полоса. Там будет форт. Организую его я. Можете и тут остаться. Здесь царь и бог Евгений, вон тот, в трусах и майке. Реку уже окрестили Небесной Змеей, а это место – Змеиным Языком. Кто согласен идти со мной – подумайте, завтра, когда пойдет паром с моим отрядом, можете присоединяться. Только уговор. Я командир, как на войне. Пулемет будем тащить, еще всякое. Проволоку и остальное по воде доставят. И на месте уже работы будет много. Стены ставить, охота для главного поселка – пока через нас будет. Ну и селиться будем там. Нечего всем у вагонов пастись. Там уже – ног не провернуть. Женщин тоже касается, особенно кто в медицине смыслит. Не обидим, у меня с этим строго. А вот на полуострове, сами понимаете… Штаб – это не диктатура, полиции у нас нет и не будет, а народ весь при оружии. Всякое бывает. Я не пугаю, но дальновидные, думаю, просекут, что к чему. А раздачи коврижек не будет. Не хватит на всех коврижек.

– Что там, на базе-то? – подал голос кто-то из толпы.

– Я сейчас скажу, что знаю. Штаб еще толком инвентаризацию-то не проводил. А на будущее запомните, нет там ничего такого, что можно по кускам с хоть какой-нибудь пользой раздать. Что на горбу перли и что сами здесь соорудим, вот и все.

Сергей перечислял, одновременно рисуя на бумаге вагончики, делая записи и ставя черточки. Только несколько месяцев спустя, когда штаб провел полную инвентаризацию, удалось составить полный список.

Всему со временем нашлось применение.

Когда штабисты распахнули створки отсека № 10, на них обрушилась волна живых существ. Дюжина самых натуральных коней и кобылиц! Четыре буренки и громадный, жуткий, угольно-черный бык, словно сбежавший из кельтского эпоса. Пара баранов и четыре овцы. Бодучий самоуверенный козел и три белоснежные козочки дополняли картину Ноева ковчега.

Следует остановиться здесь и сказать кое-что о проблеме домашних животных.

В уложении, данном всем колонистам за три месяца до отправки, было прямо оговорено, что они могут брать с собой все, что душе угодно, но должны быть в состоянии переместить свой груз хотя бы на десяток метров к мерцающему порталу. Про неорганику все ясно, но ни слова Древние не сказали о живом. Так вот и получилось, что домашние животные были редкостью среди «подвергшихся отправке». Экспериментировать начали только те, у кого в момент появления Канала они оказались под рукой, то есть хозяева кошек и собак.

Таким образом, в колонии нового мира оказалось-таки некоторое количество собак, кошек и ряд совершенно экзотических зверей. Например, выяснилось, что переход в другой мир и «первичную адаптацию» по дороге к месту «Икс» прошли: пять морских свинок, хорек, две лабораторные крысы, сквернословящий на многих языках Земли попугай. Бывший цирковой работник, уволенный за пьянку, ввалился под неземные небеса с целым выводком. У него было три дрессированные болонки, дог, умеющий считать до десяти, мартышка и медведь. Будучи, по обыкновению, пьян, он глупо хихикнул, увидав, как ползавшая по комнате маленькая черепашка спокойно прошла барьер и тупо поползла по красной траве, свистнул, распахнул клетки своего домашнего зверинца, и вся труппа оказалась за миллионы парсеков от Подмосковья. Жену, впрочем, он не взял.