Игра с судьбой (продолжение темы "Рекрута")

Те непонимающе смотрят, то ли не поняв, что я имею ввиду, то ли соображая, стоит ли мне подчиняться.

– Пошли вон!
– переводит на понятный им язык воевода, и мужики споро покидают помещение.

Продолжая играть великого конспиратора, поочередно подхожу ко всем дверям и, резко отворив, выглядываю. Не обнаружим подслушивающих шпионов, возвращаюсь к воеводе и, предложив ему сесть за стол, диктую текст расписки. Видно, что лично скрипеть пером тому доводится нечасто - высунув кончик языка и то и дело вытирая со лба выступающий пот, тот медленно выводит на удивление ровные буквы.

– Так, отлично. Теперь здесь подпись и число, - тычу пальцем в нижний правый край листа.
– Ну вот, теперь можно приступить непосредственно к делу.

Беру со стола перочинный, в полном смысле этого слова, ножик и подойдя к гвардейцу перерезаю веревки на его руках.

– Садись, - указываю ножиком на лавку.
– Рассказывай.

– Что рассказывать-то, боярин?

– Все рассказывай - где был, чем занимался с того момента, как меня вчера подстрелили, кто может подтвердить.

– Дык, не был я нигде, - растерянно говорит Савелий.
– Подле тебя неотлучно находился.

– И ночью никуда не выходил?

– Единожды только и вышел по нужде.

– Кто-то видел, как ты выходил?

– Дочка воеводы Полина Афанасьевна как раз из светелки своей выходила. Она может подтвердить. И еще кто-то из холопов дрова в избу заносил, - с готовностью сообщает Савелий, не понимая, что указывает на нежелательных свидетелей.

Бросаю взгляд на воеводу. Тот внимательно слушает, забыв о своей обязанности вести протокол допроса. Может, оно и к лучшему, что забыл.

Снова обращаюсь к гвардейцу:

– Когда последний раз видел лекаря Илью?

– Лекаря-то? Дык, как он твою голову перебинтовал, Так и ушел. Более не видел я его. И не убивал я...

– Погоди, - поднимаю руку ладонью вперед, осаживая вскочившего арестанта.
– Ты с лекарем о чем-либо разговаривал? Может, ссорились или спорили о чем?

– Да о чем же мне с ним спорить, боярин? Он же лекарь, а я солдат.

– Отвечай по существу!
– прикрикиваю для порядка на гвардейца.

– Не было промеж нас ни ссоры, ни спора какого. Нешто я буду лекарю перечить?
– снова не сдерживается бедолага.
– Он как наказал тебе покой обеспечить, да еще сказал, чтобы бульон куриный обязательно сварили - от удара головы помогает, так и ушел.

– То и я слышал, - подает голос воевода, - про бульон-то.

– Так я ж и не видел больше Илью, - Савелий переводит взгляд то на меня, то на воеводу и произносит на этот раз тихим поникшим голосом: - Не убивал я лекаря.

Мне искренне жаль парня. Жаль, несмотря на то, что это он той злополучной ночью под руководством Алексашки накинул мне на голову кафтан и постоянно отвешивал тумаки, пока меня, связанного, вели к князю. И будь на то княжеская воля, снес бы Савелий мою голову сабелькой не задумываясь, а может, и испытал бы даже некое удовлетворение. А мне вот его жаль. Вот такое я дитя цивилизованного века.

– Я тебе верю, Савелий, - кладу руку на плечо гвардейца. В его глазах вспыхивает надежда, но я продолжаю: - Однако моей веры мало. Твою невиновность необходимо доказать.

– Как же доказать-то?
– вопрошает воевода.

– Очень просто, - поворачиваюсь к нему.
– Необходимо найти настоящего убийцу.

В помещении воцаряется молчание. Лишь гул огня да потрескивание дров в жаркой печке нарушают тишину.

– Как же его найти-то?
– на этот раз спрашивает гвардеец.

– А это уже не твоего ума дело. Тебе, не прочитавшему за свою жизнь ни одного трактата древнегреческих детективов Конан Дойля и этого, как его, Дарьяла Донцова, не понять всей тонкости детективной логики, - бросаю взгляд на воеводу и понимаю, что тот тоже не понимает не только детективную логику, но и основную часть сказанных мною слов. Впрочем, как и я сам. И вновь возвращаюсь к Савелию: - Тебе, братец, пока придется посидеть здесь. Тут уж ничего не поделаешь. Ежели тебя отпустить, то истинный убийца сразу насторожится и затаится. Понял? А ты, Афанасий Егорыч, распорядись, чтобы его не связывали и содержали в более достойных условиях. Истинной причины такого послабления не поясняй. Скажи, например, что Савелий обладает какими-нибудь ценными сведениями, а потому должен быть в полном здравии до особого княжеского распоряжения. Ну, или сам что-нибудь придумай более правдоподобное. Не мне же тебя учить, в самом-то деле.

После того, как уводят Савелия, некоторое время меряю шагами комнату, обдумывая дальнейшие действия. Воевода молча сопровождает меня взглядом, вертя в толстых пальцах перо.

– А ты пиши, Афанасий Егорыч, пиши, - киваю ему.
– Пиши все как есть. Мол, зарезали лекаря. Что боярин... Как его

– Залесский Никита.

– Ага. Значит боярин Никита Залесский утверждает, что зарезал лекаря гвардейский старшина... Нет, не так... Утверждает, будто зарезал лекаря старшина личной гвардии Светлейшего Князя Нарышкина. Пиши, что никаких мотивов для убийства у старшины не прослеживается, а сам он утверждает, что к убийству не причастен. Чего? Мотивы? Ну, повода к убийству у него нет. Понятно? Да, и подпишись, что дознание вел самолично. Не надо мое имя без нужды афишировать. Известность она, уважаемый Афанасий Егорыч, в тайном сыске лишь помеха.

– Дык, оно понятно, - кивает воевода, скрипя пером.
– Как говоришь про поводы писать-то?

– Про какие поводы?
– не сразу доходит до меня.
– А-а. Да пиши уже как знаешь. Главное чтобы суть ясна была. И пусть, пожалуй, приведут того шалопая, что меня давеча подстрелил.

Распахиваю дверь, за которой томится в ожидании начальник стражи, и жестом зазываю его. Получив от воеводы распоряжение насчет непутевого стрельца, тот снова уходит.

Приводят провинившегося. М-да, действительно совсем еще стрельчонок. Лет пятнадцать на вид. Кафтан на нем сидит, как папино пальто. Ему бы еще колпак с помпончиком - и вылитый Пьеро. Пьеро с подбитым глазом. Не Савелий ли приложился?

– И чем же я так не угодил тебе, братец, что ты решил подстрелить меня среди бела дня?

– Не нарочно я, боярин, ей богу не нарочно, - приложив руки к груди, парнишка падает на колени.
– Я в ворону целился.