Игра со Смертью

Глава 16

«…Объекту на выбор были даны три ёмкости, содержащие разные виды ядовитых веществ, из которых он выбрал ёмкость с наименее опасным для своей жизни составом….

В результате употребления жидкости у Объекта проявились следующие симптомы воздействия яда: высыпания на коже в виде крупных красных овалов, слезоточивость глаз, ярко выраженная асфиксия….

Содержание сосудов: ………..»

Не знаю, какой из демонов Ада стал моим хранителем, и с какой целью каждый раз вытаскивал мою задницу из цепких лап смерти, но я до конца своей жизни, вероятно, должен быть благодарен ему. Так уж получилось, что опасность, угрозу я всегда чувствовал заранее. Понятия не имею, как, но я точно знал, что в еде, которую мне подсовывали, находилась та или иная дрянь; ощущал кожей, что за углом, уже здесь, в Асфентусе, меня ожидает далеко не теплый приём; или что девица, усердно лапающая мой член под столом, держит в другой руке шприц с ядом. Натура ли это Носферату или благосклонность какого — нибудь достаточно злого высшего существа, считающего, что этот мир вполне заслужил терпеть подобное мне чудовище, я не знаю.

Однажды, ещё во времена Доктора, передо мной поставили три стакана с кровью. Эйбель вместе с помощниками стояли возле клетки, ожидая, когда я сделаю свой выбор. Какой из абсолютно одинаковых по внешнему виду и наполненности стакан я выберу. То, что в каждом из них, наверняка, находится какая — нибудь опасная гадость, я догадывался. Но Доктор не знал одного. Я чувствовал запах смерти. И это не запах разложившихся тел, тлена…Трупным смрадом смерть воняет для тех, кто её не желает. Для тех, кого она утаскивает в Преисподнюю, скалясь в омерзительной улыбке. Тем же, кто жаждет её, как избавления от всех мук, она предстаёт прекрасным ангелом…с кровавыми крыльями. Истончая сладчайшие ароматы, способные вскружить голову и отбросить все сомнения прочь.

Желал ли я тогда смерти? Да, я призывал эту тварь почти каждую ночь, и как только чувствовал тонкий парфюм, тут же менял решение, вспоминая о том, что хочу увидеть, как костлявая старуха забирает в свой мир Доктора со свитой. Нет, не так. Я хотел стать тем, кому под ноги она кинет его голову.

На том эксперименте я выбрал самый слабый яд, после которого с неделю провалялся в своей камере, харкая собственными кишками и чёрной кровью, покрытый противной зудящей сыпью и чувствовавший, как чьи — то холодные руки выворачивают наизнанку мои внутренности. И, как и всегда, выжил. В отличие от двух помощников Эйбеля, в лица которым плеснул два других стакана. Никогда не стоит приближаться к клетке с Носферату, даже если он корчится в ней от жуткой боли. Никогда!

И сейчас, глядя на спящую Викки, я понимал, что снова возвращается это долбаное чувство опасности. Но, чёрт подери, так и не понимал, от кого именно. Несмотря на то, что в комнате мы были вдвоём. Как традиция: сидеть возле её кровати, пока она без чувств. И я не пытался разобраться в себе, то ли это потому что она была такой хрупкой и слабой, и мне нравилось чувствовать, что сейчас её жизнь полностью зависит от меня; то ли потому что я считал, что она не может умереть, пока я с ней. Самое распространённое заблуждение в мире смертных: пока мы рядом с нашими любимыми, они не покинут нас. Что это? Действительно ли вера в крепость семейных или любовных уз? Или, всё же, существует какая — то странная связь, поддерживающая толику жизни в слабом теле больного, пока его близкие готовы дарить своё внимание и время? И люди, как, впрочем, и бессмертные, держатся всеми силами за эту хрупкую иллюзию, не обращая внимания на мерзкий шёпот замогильного голоса в голове, утверждающий, что все их усилия бесплодны.

Длинные ресницы отбрасывали тени на бледные щёки, дыхание частое и еле уловимое. В который раз за всё то время, что она провела в моём доме. А ведь когда — то мы мечтали вместе о том, что у нас будет своё жилище….О том, как я приведу в него свою жену. Да, мать вашу. Жену. Женщину, ставшую моей супругой по всем законам бессмертных.

Показать полностью… Мы собирали картины нашей счастливой жизни. И ни в одной из них Викки не должна была лежать на пропитавшейся кровью постели, изрезанная и разбитая. И ни один из тех рисунков не должен был дышать той взаимной ненавистью, которую вбирали в себя с каждым вздохом мы сейчас.

Говорят, что настоящий художник не может знать, какое творение у него получится, пока не сделает последний мазок кистью. Так же и мы с Викки. Мы выбрали совсем не ту палитру для нашего семейного портрета. И пусть даже наша картина будет написана красками ненависти и презрения, сумасшедшего желания и дикой боли, я не перестану наносить их слой за слоем на холсты нашей жизни. Раз за разом превращая её смех в мучительные слёзы отчаяния и опустошения. Я хочу видеть, как она плачет, как искажается от страданий её лицо, как трещит по швам маска высокомерного безразличия.

Дьявол. Я кромсал её на куски, ощущая, как хрусталь разрывает мою собственную плоть, и, в то же время, получал удовольствие от вида крови, стекавшей под моими пальцами на пол. Я возбуждался каждый раз, когда лезвие ножа мягко входило в её тело, представляя, что это я вонзаюсь в Викторию резкими движениями. Заклеймить. Я хотел заклеймить её не только снаружи, но и внутри. Отметить её везде. Чтобы выла подо мной от наслаждения и боли. Чтобы поняла, навсегда запомнила, кому она на самом деле принадлежит. Чёртова сучка, сделавшая меня одержимым. Как можно подыхать от бешеной потребности причинять ей боль, заставить её захлёбываться слезами? И в то же время желать касаться её шёлковой кожи кончиками пальцев, провести языком по губам, таранить мягкое, податливое тело, пока она кричит от удовольствия.

* * *

Арно зашёл в кабинет и положил на стол папку с фотографиями.

— Здесь бизнесмены и политические деятели, когда — либо проявлявшие интерес к идеям, выдвигаемым Эйбелем. Те, к кому ублюдок должен был обратиться за помощью. Ребята фотографировали их двадцать четыре часа в сутки. И, как видишь…

— Ничего. Ничего не вижу… — разложил снимки на столе, присматриваясь и всё больше понимая, что это бесполезно.

— Подонок слишком хорошо шифруется… — звук открываемой бутылки, и вот уже Арно протягивает мне бокал бренди. Опрокинул в себя напиток, смакуя обжигающую жидкость на языке.

— Но так не бывает. Какого хрена! — последние слова прорычал, начиная злиться и на своих людей, и на грёбаного Доктора, так мастерски исчезнувшего с моего поля зрения. — Так не бывает, Арно, ты понимаешь? Он сейчас в полной заднице. Вся его семья в моих руках. И он знает об этом. Он просто обязан искать поддержки у своих бывших покровителей. Сам или через кого — то. Ищите дальше. И чтобы в следующий раз ты мне принёс всего одну фотографию — с посредником между Эйбелем и ими! — взмахнул одним из снимков в воздухе и кинул его на стол.

— Рано или поздно он появится, Рино, ты же светишь его дочь на всех важных мероприятиях.

— А я не хочу рано или поздно, Арно, — встал с кресла, сметая все бумажки со стола, — я хочу сейчас. Проклятье. У меня не так много времени!

А, вернее, у меня практически не было этого времени. Потому что я чувствовал, что могу сорваться в любой момент. Особенно после произошедшего. Могут отказать все тормоза, и я, к чертям собачьим, потеряю контроль над ситуацией и убью Викки раньше положенного ей времени. Искромсаю, исполосую, заставлю истекать кровью её…и себя. Доведу до сумасшествия, и сам свихнусь с ней. Из — за её мучений. Из — за слёз, оставляющих кровавые дорожки на бархате щёк. Из — за взгляда, полного презрения и злости. Не мольбы, дьявол её подери. Не мольбы!

А тогда…тогда я не смогу заставить Эйбеля пройти через тот Ад, что я ему приготовил. А это значит, что вся моя жизнь окажется всего лишь никчёмным пустым существованием, всего лишь кратким мигом в вечности этого урода. В вечности, которую я собирался сократить на столетия, при этом растянув последние его часы в вечность.

— А что, если, — я развернулся на пятках и склонился к вальяжно рассевшемуся на стуле помощнику, — этот посредник среди нас?

— Исключено! — резко, отрывисто. Прищурился, глаза блеснули недовольством. Да, парень, в такой ситуации я буду сомневаться даже в твоём персонале. — Среди моих людей нет предателей.