Игра в «Городки»
Шрифт:
Иваныч повторял это слово, пока один из рабочих сцены не поймал злополучную коляску…
И смешно, и грустно.
Обязательно сниму все это когда-нибудь. Желательно — в Бангкоке. По дороге на Тайвань.
И вот мы наконец гуляем по Тайбэю, главному городу Тайваня.
И захотел Ник-Ник (Николай Николаевич Трофимов) купить в Тайбэе черный чай. Подходит он ко мне и просит написать на листке по-английски слово «чай». Я написал «теа», поскольку письменным английским владел еще хуже, чем устным. Бумажку он потерял и, попав в огромный, многоэтажный универмаг, стал вспоминать, как пишется этот самый «чай». И возникло в его воображении некое сочетание букв, которое в звуковом выражении оформилось как странное слово
Есть у Ник-Ника в театре прозвище — Великий немой.
Дело в том, что, забыв текст своей роли, он гениально компенсирует его отсутствие пластикой и мимикой, как в немом кино. Он умеет создать у партнера и зрителя впечатление, что тот либо чего-нибудь не расслышал, либо сам перепутал слова. В спектакле «Смерть Тарелкина» он должен был спеть такую фразу (в роли Расплюева):
Легче с дьяволом в тарелке. Все мертвы, а этот жив.Великий немой выдал:
Легче… тушки-карабушки тра-та-лай-ла марабу!!!После этого «марабу» весь театр долго не мог прийти в себя. Будучи феноменально музыкальным человеком, Ник-Ник замечательно уложил свои «тушки-карабушки» в размер забытой фразы. Зритель ничего не заметил…
Положившись на свой опыт, Ник-Ник обратился к продавцу. Выяснилось, что слова «мэа» в китайском языке не существует, но есть какие-то сходные по звучанию слова.
Служащие шестиэтажного универмага начали водить бедного Ник-Ника по этажам. Все, что напоминает «мэа», было предложено потенциальному покупателю вежливыми китайцами. Ему принесли подарочный набор засушенных гадов, фломастеры, носовые платки и многое другое. Среди прочего был показан и чайный сервиз. «Уже тепло!» — подумал Ник-Ник. Вспомнив то, что я ему написал, он попросил фломастер — в некотором роде тоже мэа, как выяснилось.
Взяв листок бумаги, он изобразил наклоненный чайник, из которого льется струйка прямо в чашку. От струйки он провел стрелочку и нарисовал восклицательный знак.
— Это мэа. Мэ-а!
Китайцы радостно закивали и повезли Трофимова на эскалаторе на цокольный этаж. Там продавались продукты.
Ник-Ника подвели к витрине, где были выставлены минеральные и другие воды.
— …вашу мать! Это не мэа! — закричал Трофимов и в эту секунду на соседних полках увидел упаковки с чаем.
— Вот оно, мэа! Вот оно!
Ник-Ник пожал руки продавцам и помахал им ладошкой, мол, топайте, мэа я нашел, спасибо, до свидания. Китайцы раскланялись и убежали. Осталось выбрать именно черный чай (а не преобладающий здесь зеленый). Но надписи-то все на китайском и английском языках! И снова пришлось Ник-Нику идти к продавцу.
— Это — мэа, — сказал он, показывая на прилавок, — но мне нужен черный мэа.
Продавец непонимающе закивал головой. Тогда Ник-Ник вспомнил, что обут в ботинки черного цвета. Человек хоть и не молодой, но очень пластичный, он начал вертеть носком ботинка почти у носа продавца, тыкать в ботинок пальцем и приговаривать:
— Это — черный! Черный!
Продавец взял Трофимова под руку и повез на шестой этаж. Естественно, что после этюда под названием «играю черный цвет», показанного Великим немым, его привезли в обувной отдел и подвели к полке, где стояли только черные туфли.
Банзай Хирохито! (Да здравствует Хирохито!)
Почти документальная актерская повесть.
Некоторые имена изменены.
«…принять неприемлемое, стерпеть нестерпимое…»
Утром 15 сентября 1988 года Хирохито Сева — 124-й император Японии, ровесник века, человек, обладавший огромной сакральной властью и почитаемый японцами как божество, проснулся и почувствовал себя очень хреново. Несмотря на всю божественность своего происхождения…
В Ленинграде в это время был уже вечер, и артисты БДТ сдавали заведующему постановочной частью деревянные ящички с продуктами долгого хранения. Театр готовился к гастролям в Японию. Ящики потом будут спрятаны в контейнеры с декорациями. 50 человек — 50 счастливцев — должны были поехать на гастроли в Страну восходящего солнца, и потому ровно 50 ящиков нужно было схоронить среди костюмов, реквизита и мебели.
Не все ящики оказались одинакового размера и веса.
— Володя! — обращается один заслуженный артист к завпосту. — А с какого хера вон те 8 ящиков больше, чем остальные?
— А с такого, Петя, что ты еще заслуженный, а это продукты народных!
И Петя, поняв, что «ящиком еще не вышел», отходит в сторону. Действительно, дирекцией накануне было озвучено: «Народные артисты СССР и РСФСР имеют право от править 20 кг круп и консервов, заслуженные — 15, а все остальные — по 10». Все норовили засунуть в ящик еще и маленькую лабораторную электроплитку для школьных опытов по химии (в данном случае — для опытов над своим желудком). Сырокопченую колбасу (ее тогда называли просто твердой), сухари, концентрированные супы, чай, сахар и прочую бакалею распихивали по чемоданам с личными вещами на свой страх и риск…
«Абсурд какой-то! Зачем все это?!» — спросит молодой читатель. Объясняю. В Японии традиционно самые высокие суточные для иностранцев. Нам обещали в местной валюте эквивалент 75 долларов в день! Умножьте на 40.
Неплохо для 1988-го? Никто из советских артистов никогда не рассматривал эти деньги как предназначенные для питания. Никто и никогда! По возвращении с гастролей самые предприимчивые превращали каждый потраченный за границей на закупку дефицита доллар в 15 рублей — на сленге того времени это звучало как «подъем одного к 15». Для этого нужно было перепродать все, что было куплено в Японии.
Моя зарплата, например, была тогда аж 140 рублей в месяц. Таким образом, за 40 дней гастролей я мог заработать столько же, сколько за 27 лет службы в лучшем тогда театре страны!
А питаться приходилось «из чемодана». Мы были подлинными марксистами и на собственной шкуре испытывали правоту формулы «деньги — товар — деньги»!
В 1983 году — за шесть лет до описываемых событий — театр уже был на гастролях в Японии. Я помню день их возвращения на Родину. По коридорам осторожно передвигались исхудавшие люди. В любой системе физических единиц удельный вес равен произведению плотности вещества на ускорение свободного падения. Поскольку все похудели приблизительно наполовину, то их тела действительно тяготели к свободному падению…
В тот день внутри прославленного БДТ работал выездной пункт таможни. Граница СССР сузилась до размеров небольшой сцены, как бы образуя государство в государстве.
По периметру сцены была натянута лента с надписью «Стоп! Проход воспрещен!», и шесть таможенников оформляли привезенные нашими артистами из Японии в еще нищую тогда страну — телевизоры, магнитофоны, ковры, холодильники и прочие сокровища! Все это было выгружено здесь, прямо на сцене, как декорации какого-то странного, фантастического спектакля про будущее. В зал никого не пускали, и мы — те, кто не ездил за границу, — с завистью наблюдали за происходящим с колосников, то есть из-под самой крыши театра. Там внизу, в тишине слышался только звук вскрываемых картонных коробок, скрип упаковочного пенопласта, удары печатей по бланкам с таможенными декларациями и чей-то шепот. И вдруг рядом кто-то сказал: