Игра в «Городки»

Вообще при выборе кандидата на должность реквизитора в нашей съемочной группе наблюдался некоторый конфликт интересов. Если оператора и директора интересовали профессиональные качества претендента, то меня — артистические. В «Городке» нам с Ильей крайне редко подыгрывали настоящие актеры. В основном во всех эпизодах снимались осветители, гримеры, костюмеры, монтажеры, водители и др. И делали они это восхитительно, блестяще!

Слава — средненький реквизитор. Но на съемках «Приколов нашего Городка» проявлял себя очень своеобразно.

Он был парень крепкий, атлетического сложения. Когда однажды за мной погнался огромный мужик, которого мы разыграли, с металлическим ломом в руках, его смог остановить только Славик. Я не знаю, как он это сделал, поскольку уже успел спрятаться в автобусе. Но через несколько секунд из-за строительного забора показался Слава, который волок за шиворот бедного мужика. Под глазом у того прорисовывался свежий бланш. Славка подтащил несчастного к автобусу, в котором была спрятана камера, ткнул его в лобовое стекло и сказал:

— А теперь улыбнитесь, вас снимала скрытая камера! Улыбайся, была команда улыбаться!!!

Во время съемок еще одного «Прикола…» у нас украли переговорное устройство, установленное на автобусной остановке. Кто-то из прохожих указал на двух мужчин спортивного вида, которые входили в подъезд дома напротив.

Слава побежал за ними и скрылся в подъезде. Через пару минут он прибежал с динамиком и микрофоном в руках.

Отдышался, попросил воды, долго пил прямо из горлышка, остатками воды смочил ладонь, протер шею и лицо и очень серьезно сказал:

— А теперь быстро собираем все барахло и делаем отсюда ноги! Чем быстрее, тем лучше! Шнеллер, шнеллер, я сказал!

Его вид не оставлял никаких сомнений в серьезности происшедшего в подъезде, и мы по-быстрому уехали от греха подальше. Что там произошло, он нам так и не сказал. Оставалось только догадываться. А воображение у нашей съемочной группы было богатым! На следующее утро наша директриса скупила все городские газеты. Она пила корвалол и внимательно изучала рубрику «Происшествия».

Остальные следили за криминальными новостями по телевизору. Поскольку никто не сообщил о «двух трупах в подъезде дома на Васильевском острове», у всех слегка отлегло, но сформировалось общее мнение, «что Славик доведет нас до цугундера и что нужно Славика „сливать“». А сказать об этом Славику все, мягко говоря, побаиваются. Пришлось отдуваться Илюше Олейникову. Он закрылся с реквизитором в кабинете и спросил его:

— Хочешь двести баксов поверх зарплаты с условием, что ты увольняешься без обид и нам в титрах никого не придется помещать в черную рамочку?

— Четыреста, — сказал Слава, — и все будут живы!

— Триста! — отрезал Илюша…

Следующим реквизитором был Андрей — немолодой уже, тощий человек маленького роста, с хорошей улыбкой и плохими рекомендациями. У нас не было выхода — съемки на носу. И мы рискнули. Первый день работы не сулил Андрюше особых сложностей: всего-то нужно было сделать посох для Ивана Грозного. Андрей взял у директора 1000 рублей на баллон акриловой краски и еще на что-то.

Мы с Ильей улетели на концерт в Минск и вернулись в день съемок. Прямо из аэропорта приехали в офис. Иду по коридору, и вдруг раздается душераздирающий крик: «Ма-ма!»

Мне навстречу выбегает наша костюмерша Оля. Ее лицо говорит о том, что случилось что-то ужасное и непоправимое.

Она показывает на дверь «Городка» и со стоном много раз повторяет одно слово:

— Там! Та-а-м! Та-а-а-а-ам!!!

Я пытаюсь ее успокоить (на самом деле просто не хочу входить в дверь, тяну время): «Что? Что ТАМ?!» — а она все твердит: «Там! Там! Там!!!»

Я понял, что речь может идти только о трупе! Нас не было три дня. Я на всякий случай принюхался. Нет. Пахнет вроде только живыми. Вхожу в нашу комнату… все-таки труп!

Лежит Андрюша с синюшным лицом в неестественной позе на полу, с баллоном акриловой краски в руке. Подтянулся народ. Стали прощупывать пальцами реквизитору шею, подносить зеркальце ко рту (делают, кто что запомнил из кино).

Илюха спокойно сказал:

— М-да… Хреновый из вас МЧС… Не трогайте вы его!

Потом по судам затаскают!

Приехала «Скорая помощь». Врач пощупал Андрюшин пульс, потом поднес к его носу пузырек с нашатырным спиртом. Реквизитор слегка дернулся, у него изо рта выдулся большой прозрачный пузырь и лопнул.

— Жить будет, — сказал врач.

— Но работать — вряд ли! — сказала Валя, наш директор.

— Вчера много выпили? — спросил врач Андрюшу.

Тот хотел ему что-то промычать, но у него изо рта опять появился и лопнул пузырь. Потом он показал на аэрозоль с краской, сказал: «Пш-ш-ш. П-ш-ш!» — и развел руками.

— Что с ним? — поинтересовался я у врача.

— Скорее всего — алкогольная эпилепсия, — ответил он.

Андрюшу выводили, держа под руки. Он еле стоял на ногах. Уже в дверях он вдруг обернулся и долго и грустно осматривал людей и предметы, как будто искал что-то очень важное. Он встретился со мной глазами, протянул слабую руку в сторону шкафа и очень тихо и трагично, как бы прощаясь со мной навсегда, сказал:

— Юрий Ни-ко-ла-е-вич, посох — там!

Это прозвучало как завещание реквизитора.

Через месяц он позвонил директору «Городка» и пытался объяснить, что просто у него аллергия на акрил, но было уже поздно. На его место взяли реквизитора Валеру.

У Валеры, к сожалению, не было аллергии ни на акрил, ни на алкоголь, ни на чифирь, ни на ацетон, ни на клей «Момент», ни на антидепрессанты… ни на что!

Валера был человеком с уникальными природными актерскими способностями! Он был предрасположен к нашей профессии невероятно. Мы с Ильей на полном серьезе даже подумывали о том, чтобы сделать его нашим постоянным партнером! И реквизитором Валера был замечательным!

Он частным образом наладил связи со своими коллегами на «Ленфильме» и приносил в «Городок» удивительные вещи из реквизиторского цеха: от знаменитых подлинных наручных часов красноармейца Сухова из «Белого солнца пустыни» до действующего телетайпа времен Гражданской войны, который мог печатать текст на ленте прямо в кадре!

Однажды Валерик сильно опоздал на съемку. Мы ждали его часа полтора. Он вошел в офис бледный, с трясущимися руками, сел на табурет и, покачиваясь из стороны в сторону, глядя куда-то в потолок, не обращаясь ни к кому конкретно, начал свой рассказ: