Игра в людей

— Алло?

— Здравствуйте. — Я с ужасом узнал голос Лены. Он встревожен и решителен. — Можно Лариона?

— Нет, он сейчас занят. Ему что-нибудь передать?

Раздалось минутное молчание. Не в силах пошевелить онемевшим языком, я взмолился: Лена, пойми, что я в беде. Ты же знаешь, я никогда не дам отвечать за себя девушкам, особенно когда звонишь ты!

— Н-нет, не стоит. — Разочарованно сказала Лена. — Попросите его позвонить мне, когда он сочтет нужным. Пока.

Вероника пожала плечами и откинула телефон на кровать. Она сказала:

— Даже не станешь на меня ругаться?

— За что? Ты все делаешь правильно. Я действительно занят.

— Да… занят до конца жизни. — Вероника провела языком по контуру моего уха. — Какие фильмы тебе нравятся?

— Со счастливым концом.

— Пошляк! Нет. Лучший фильм тот, где герой мрет или конец становится настолько несчастен, что герою лучше было бы умереть. — Вероника закусила губу, как делают в порно, чтобы возбудить парня. — Наш фильм подходит к концу, и главный герой скоро исчезнет с пленки.

Вероника дико захохотала и резко полоснула ножом по ребрам. Из легкого пореза пошла тонкими струйками кровь. Вероника приставила нож к шее и сказала удовлетворено:

— Продолжай, а я пока тебя подготовлю к финальной сцене.

Нож прошелся по другому моему боку, оставив длинный красный след, устремившийся вниз.

— Черт! — Я напряг мышцы от боли, что заставило скрючиться еще сильнее. — Ты, ты, а не я!

Вероника на миг замедлила экзекуцию. Удивленно спросила:

— Что — я?

Я перевел дыхание, сердце колотится как мышонок, на котором сейчас будут тестировать новое лекарство.

— Главный герой это ты. Представь, что мы в кино по-настоящему! Закон жанра таков, что в конце фильма герой должен измениться, испытать катарсис и сбросить старую тесную шкуру! Я пассивное лицо, не исправлюсь никогда. Измениться можешь лишь ты, поэтому главный герой это ты, я всего лишь декорация на твоем фоне.

— И что предлагаешь делать? Отпустить тебя? Во всем раскаяться?

— Что бы я ни предложил, решение за тем, у кого оружие. — Сказал я, спешно обдумывая, что буду говорить дальше. Дышать невыносимо больно. У меня поднялся жар, совсем как в прошлый раз. Едкий пот затек в раны и жжет.

— В этом ты прав. Решение за мной. — Нож вонзился мне грудь, между ребрами. Холодное лезвие на половину сантиметра погрузилось в плоть и замерло. — Нет, я не убью тебя так просто… как убила других. Мне действительно нужно измениться!

Вероника прижала свою левую ладонь к боковой ране так, что у меня потемнело в глазах. Она вымазала в крови два пальца и прочертила красные полосы у меня на лбу и щеках. Потом она прижала ладонь к другой ране. На мгновение у меня помутилось в глазах, голова безвольно склонилась набок. Рывок за подбородок привел меня в чувство. Вероника заставила смотреть на отражение. Свое лицо она так же измазала кровью. Мое лицо корчится от боли, а ее горит от возбуждения.

— Знаешь, детка, я придумал. — Сказал я, задыхаясь. — Как главной героине нашего маленького кино преобразиться.

— Как же? Учти, за каждый неправильный ответ будет строгое наказание.

Я поднял глаза к ее глазам, снова опасно заголив шею.

— От девушки, которая меня любит, любое наказание будет как награда.

Вероника застыла, нож в руках пошатнулся. Ее лицо вытянулось вперед.

— Я — люблю? Тебя?

— Да. — Я кивнул. — Но это отношения к делу не имеет. Человек создан для счастья… знаешь такую фразу? — Она задумалась. — Но чтобы понять, что это счастье, а не что-либо другое, надо узнать, что такое несчастье. Твоя внешность это предел мечтаний большинства людей на этой планете. Ты живешь в настолько благоприятных условиях, что никогда или почти никогда не могла почувствовать, как это: плакать от нестерпимого горя, которое выжигает сердце. Сейчас мы изменим тебя.

— Но я не хочу меняться. — Тихо сказала она. В больших глазах мелькнуло уже другое выражение. — Что же мне делать? Я должна убить тебя, потому что…. Ты сам понимаешь! — Вероника испуганно надавила на нож.

— К сожалению, да. — Я опустил подбородок, кривясь от боли. Тыльная сторона лезвия уперта мне под челюсть, где мягкое. — Так и происходит: мы сами убиваем тех, кого любим. И кто любит нас.

— Я не люблю тебя. — Сказала она слишком быстро, чтобы звучало правдиво.

— Заткнись и слушай. Это важно, я буду говорить быстро, силы покидают меня… — Грубо сказал я. Нож в ее ладони дернулся, но замер. Я незаметно перевел дыхание и продолжил. — Сейчас ты влюбилась в меня. Ты не знаешь, чем я занимаюсь, верно? Но главное мое занятие не работа, а… я подумал, как бы назвать любимое дело. Миссия. У всех есть призвание, твое например — играть эту роль.

— Что у тебя за миссия? — Спросила она с издевкой.

— Сарказм не уместен. — Мое тело свела судорога. — Я скоро истеку кровью, и ничего мне уже не поможет, даже врачебная помощь сию минуту. Я уже умирал и знаю, каково это. Но сейчас чувствую, что мне не выкарабкаться.

Вероника кивнула и опустила голову, продолжая держать нож у моего горла. Она слушает, боясь пропустить любое слово.

— Ты никогда ни в кого не влюблялась. Не потому что не хотела, ты хотела и еще как! Но все влюблялись в тебя настолько быстро, что очень скоро начинали унижаться перед тобой, сражаясь с такими же глупцами за крохи твоего внимания. Тебе было скучно с ними. Мое призвание в том, что я нахожу таких, как ты и заставляю вас влюбляться по-настоящему, а потом бросаю. Чтобы вы почувствовали: как это, быть брошенной. Чтобы вы почувствовали самое сильное несчастье в жизни, а потом узнали, что такое — счастье. Я делаю это для того, чтобы вы смогли закончить прошлую главу жизни, скрепить старый дневник лентами и сургучом… и начать новое кино, вторую серию.

— Выходит я для тебя — никто?

— Нет. Ты со своей избалованностью и высокомерием все же остаешься хрупким ангелом, и я стал испытывать какие-то чувства в ответ. Когда я начинал новые отношения то всегда знал, в какой день и миг брошу. Тебе же я хотел подарить настоящее чувство, долгое и теплое. С тобой я отодвинул кульминацию на неопределенный срок. Финал настал сейчас. Ты уже убила меня, и я навсегда уйду из твоей жизни. И ты все равно испытаешь, каково потерять любовь всей своей жизни.

— Получается, ты такая же дрянь, как я. — Шепотом сказала она. Вероника обняла меня, прислонилась щекой к щеке, а нож опустила к животу. Она держит его настолько слабо, что я могу выхватить. И уже готов был сделать это, но почувствовал щекой ее слезы.

— Ты плачешь? Не надо плакать.

Вероника обняла меня обоими руками. С нее сошла безумная энергия маньяка. Она снова кажется маленькой хрупкой девочкой. Но боже мой, спросил я себя. Почему ее руки и лицо перемазаны моей кровью, а в руках нож?!

— Ларион, почему я сразу не поняла это? Что ты мой, что тебе одному в целом свете не надо мстить. Что ты не падкий и не ничтожный. Ты не пойдешь убивать других парней, если я пообещаю ночь со мной.

— Что ты творила… Я не первый на этом кресле?

— Мне противны мужчины как вид. Всегда хотят только одного, когда смотрят на меня. От этого тошнит, это раздражает. В шестнадцать лет надо мной надругались, и я обещала мстить. Месть придала мне сил, и я справлялась с любым. На меня западали полные ничтожества, желающие уничтожить мою красоту. Я их наказывала по делам их. Почему я не поняла, что ты другой?