Игра в марблс

– О, ничего. – Она сердито утерла глаза рукавом халата, кожа вокруг глаз покраснела.

– Что значит «ничего»? Рассказывай! – Гнев уже охватил меня. Тише, а то она замкнется. Будь терпеливым, понимающим, а не хулиганом, который тут же бежит кого-то бить. Еще не время.

– Просто это вышло так неловко, Фергюс. – Она сидит на кровати и кажется совсем маленькой посреди огромной постели. Ей двадцать один год. Мне двадцать четыре. – Она потрогала мою… – Глаза ее расширились, а меня покинул гнев и разобрал смех.

– Да? Твою что? – Вернулась мечта об игре в «сотни». Вот она передо мной на кровати, в халате, моя жена.

– Это не смешно! – Она упала ничком, закрыла лицо подушкой.

– Я и не смеюсь, – сказал я, присаживаясь рядом.

– А вид такой, словно собираешься засмеяться. – Голос ее был приглушен подушкой. – Я и не думала, что массаж – это так интимно. Не затем я так долго воздерживалась, чтобы итальянская бабенка четырех футов ростом полапала меня еще до тебя.

И тут уж я рассмеялся.

– Прекрати! – вскричала она, но я уже видел, как под накрывшей лицо подушкой проступает улыбка.

– Тебе понравилось, когда она к тебе прикасалась? – поддразнил я ее, и моя рука поползла вверх к ее бедру.

– Прекрати, Фергюс! – Но она просит лишь не дразниться, а не убрать руку, впервые она не пытается меня остановить. Теперь надо сделать это. Надо показать ей марблс прямо сейчас, чтобы она приняла меня, чтобы она впервые занялась любовью со мной, не с «ним».

Я сам удержал свою руку, она, удивленная, села на кровати, волосы упали ей на лицо.

– Сначала я хочу кое-что тебе отдать.

Она откинула волосы с лица, такая нежная, невинная, что я постарался сохранить этот ее образ в памяти. В тот момент я еще этого не понимал, но потом я буду вспоминать ее лицо именно таким, в минуты, когда мне будет казаться, будто я ее потерял, или когда меня захлестнет такая сильная ненависть, что я вынужден буду отворачиваться от нее.

– Я прошелся по окрестностям. И нашел кое-что замечательное. Для тебя. Для нас. Для меня это очень важно. – Голос мой дрогнул, и я замолчал. Вынул из кармана мешочек, достал из него сердце, пальцы ходили ходуном. Я словно и правда вручал ей самого себя. Никогда прежде не чувствовал такого. – Вчера ты обвенчалась со мной, но сегодня впервые меня узнаёшь. Мое имя Фергюс Боггс, моя жизнь – марблс. – Я развернул обертку и на ладони протянул ей сердце. Дождаться ее реакции, потом объяснюсь. Пусть сперва примет его, позволит мне насладиться ее восхищением.

– Что это? – сдержанно спросила она.

Я поглядел на нее в изумлении, сердце билось в горле. Тут же я начал давать задний ход, отступил, чтобы укрыться в своем панцире. Другой я уже приготовился занять мое место.

– Я тебя спрашиваю: сколько это стоило? Мы обещали ничего здесь друг другу не покупать. Мы не можем себе это позволить. Никаких подарков, ты помнишь? После свадьбы всё. Мы ведь договорились.

Она и не смотрит на сердце, так она недовольна. Да, мы договорились, мы дали друг другу слово, но это же не просто дорогой подарок, он значит для меня больше, чем кольцо, которое она с такой гордостью носит на пальце. Я хотел сказать ей это, но не смог.

– Сколько оно стоит?

Я запинался, что-то бормотал, совсем убитый, не мог заставить себя ответить честно. Разрывался между ним и мной и не мог собраться и стать кем-то одним.

Она держала мое сердце слишком грубо, она перебрасывала его с ладонь на ладонь слишком небрежно, того гляди уронит. Я тревожно следил за ней.

– Поверить не могу, чтобы ты выбросил деньги на это! – Она вскочила с кровати. – На… на… – Она присмотрелась внимательнее. – На игрушку? О чем ты только думал, Фергюс, боже мой! – Она снова опустилась на кровать и смахнула слезы. – Мы так долго копили деньги, я только и хочу поскорее уехать от мамы, хочу быть с тобой, и только с тобой. Мы так тщательно спланировали бюджет на эту поездку, с какой же стати ты… – Она снова глянула на зажатый в руке шарик, не зная, как поступить. – То есть это, конечно, очень мило. Спасибо. Я понимаю, ты хотел меня порадовать, но… – Гнев ее начал стихать, но было уже поздно.

Обеими руками она обхватила мое лицо, понимая, что она меня обидела, хотя я и не хотел это признавать. Я отнесу его обратно, пообещал я. Рад был бы отнести, никогда больше его не видеть, напоминание о той минуте, когда я вручил самого себя, настоящего, и был отвергнут. Но отнести сердце обратно я не смог, потому что Джина случайно его уронила и на нем осталась царапина. Сердце никогда уже не будет целым.

16 Взрывоопасные предметы запрещены

На обратном пути из Кавана в Дублин я все время забывалась, погружаясь в свои мысли. Машину я вела неуклюже, и так часто приходилось извиняться перед другими водителями, что в итоге я опустила окно и заставила себя сесть прямо.

По громкой связи разносился голос Эйдана. Я позвонила ему, чтобы вернуться к реальной жизни. Поговорить с нормальным человеком.

– Значит, теперь ты ищешь пропавшие шарики? – переспросил он, когда я закончила пересказывать события дня, пропустив лишь инцидент с разбитой кружкой. На заднем плане слышались восторженные вопли – мальчишки пуляли из водяных пистолетов.

– Я даже не знаю уже, только ли в шариках дело, – сказала я, внезапно осознав это сама. – Узнать, каким папа был прежде, гораздо важнее, чем найти сами шарики. Началось с них, но появляется все больше вопросов, огромные зияющие пробелы, которые я пытаюсь заполнить. У отца была другая жизнь, которую он скрывал от меня, был совсем другой человек, о котором я хочу знать больше. И не только ради меня – ведь если он все забыл, он никогда больше не встретится с той частью самого себя.

Эйдан долго не отвечает, и я пытаюсь разгадать его молчание. Он думает, я сошла с ума, окончательно съехала, или он скачет в восторге от того, что наконец-то ко мне вернулись силы? Но отвечал он спокойно, сдержанно:

– Тебе виднее, Сабрина. Я тебя отговаривать не стану. Если ты думаешь, что тебе это может помочь…

Этого достаточно. Я понимаю, что он хочет сказать. Если это может помочь мне, то есть, в итоге, нам обоим.

– Думаю, поможет, – отвечаю я.

– Я люблю тебя, – говорит он. – Смотри, чтоб тебя больше никто не целовал.

Я смеюсь.

– Серьезно, Сабина. Будь осторожнее.

– Хорошо.

Дети проверещали в телефон: я тебя люблю, мамочка, ты где, ху-ху, ииии – и отключились.

Шарики привезла блондинка. К папе я поеду позже, сначала найду ту светловолосую женщину, которая привезла шарики, женщину, которая знает другую сторону моего отца, человека, мне до сегодняшнего дня неведомого. Мне известна только одна женщина, соответствующая этому описанию, и она сразу же, как только я набрала ее номер, согласилась со мной встретиться.

Она сидела в самом темном углу кафе, вдали от окна, света и шума. Выглядела старше, чем мне помнилось, – да ведь она и стала старше. Почти десять лет прошло с тех пор, как я видела ее в последний раз, почти двадцать с тех пор, как мы познакомились. Все еще светловолосая, но красится и на неделю пропустила срок: у корней волосы темные или седые. Старше меня на десять лет, сейчас ей сорок два. Мне она всегда казалась очень юной и при этом намного меня старше – слишком молодой для моего отца, но все же намного старше его дочери. А теперь мы не слишком-то отличаемся. Вид у нее, пока она меня ждала, был скучающий, но за скукой пряталась тревога, которую я ощутила, едва увидев эту женщину, – она тоже заметила меня, изменила позу, высокомерно вздернула подбородок, и я сразу почувствовала вновь всю ненависть, которую питала к ней издавна. Самодовольная сука, все, чего она хочет, автоматически должно падать ей в руки. Я постаралась сдержаться, не давать воли гневу.