Игра

Я ухмыляюсь ему и хватаю за руку.

— Давай-ка зайдем внутрь, прежде чем твое эго увеличится до таких размеров, что не сможет пролезть в дверь.

Мы заходим в дом, и мама настаивает на экскурсии для Лаклана. Она берет его за руку, и он следует за ней, очень любезный и внимает каждому ее слову, улыбается в ответ на ее улыбку. От такого у меня на глазах выступают слезы, слезы, которые я быстро вытираю. Даже Кайл не вел себя так, так внимательно, с таким участием, а он ведь собирался на мне жениться.

Пока они идут исследовать остальную часть дома, я делаю глубокий вдох, пытаясь справиться с гонкой в груди, и направляюсь на кухню, посмотреть, что я смогу приготовить на ужин. Я слышу, как они идут по лестнице. Их шаги, тяжелые, длинные Лаклана и короткие, быстрые мамины идут по коридору в комнату братьев, потом в мою спальню, где, я уверена, мама рассказывает Лаклану про меня все смущающие истории.

Затем они идут в спальню моих родителей, и я не знаю, что мама говорит ему, должно быть что-то об отце, и мне вдруг становится больно. Больно. Острая боль достаточно сильно колет мою грудь, и мне приходиться опереться на холодильник и в течение нескольких минут попытаться дышать.

— Кайла? — я слышу Лаклана, а потом он оказывается рядом, пальцы пробегаются по моему лицу, руки ложатся мне на предплечья. — Что случилось?

Я качаю головой, держа глаза закрытыми.

— Все хорошо, — говорю я.

— Кайла, — кричит мама, и я слышу ужас в ее голосе. Последнее, чего я хочу, чтоб она беспокоилась обо мне, когда нет ничего плохого. Просто мое собственное проклятое беспокойство, мои собственные демоны овладевают мной.

— Я в порядке, — еще раз говорю я, громче на этот раз, делая вдох через стиснутые зубы. — Правда. Это просто судорога. Немного болит в боку.

— Может быть, тебе стоит позволить дать мне приготовить ужин, — говорит мама. Я открываю глаза и вижу, как они с Лакланом вглядываются в меня, и лишь этот взгляд, практически комичный, дает мне силы отбросить все плохое.

— Нет, нет, нет, — выпрямляясь, говорит Лаклан, но не отпускает мою руку. — Миссис Мур, идите, садитесь. Кайла садись со своей мамой. Я все приготовлю.

Я не говоря ни слова, смотрю на него.

— Ты сделаешь это?

— Конечно, лапочка, — говорит он, быстро целуя меня в лоб. Когда он отодвигается, его хитрые глаза посылают мне сообщение. — Иди, побудь с мамой, — тихо говорит он мне.

Я ошеломленно киваю.

— Что ты собираешься делать? — слабым голосом спрашиваю я, когда мама направляется в гостиную, поглядывая на меня через плечо.

— Иди, побудь с мамой, — повторяет он, и я чувствую в его голосе странную настойчивость, заставляющую мое сердце сделать еще пару кувырков в неправильном направлении. — Я разберусь со всем, хорошо?

Я разворачиваюсь и иду в гостиную, сажусь на диван, а мама устраивается в своем кресле, протягивая руку к спицам. Она в хорошем настроении, хотя тайком поглядывает на меня, когда я включаю телевизор и щелкаю каналы, пытаясь найти то, что ей понравится. Вот оно. Теория большого взрыва.

Но она не обращает на телевизор внимания. Она полностью сосредоточена на мне.

— Ты в порядке? — спрашивает она меня.

— Да, да, — отмахиваюсь я. — А ты в порядке?

Она слегка вздыхает, глядя вниз на свои спицы и, кажется, на какой-то момент теряется в своем собственном маленьком мирке. Наконец, она говорит:

— Я… сегодня не очень хорошо себя чувствовала. Устала. И голова кружится.

Проглатываю комок в горле.

— Мам. Когда ты чувствуешь подобное, ты же знаешь, тебе надо позвонить своему врачу.

Она качает головой.

— Нет, все в порядке. Это называется стареть, Кайла. — Она смотрит на меня всезнающим взглядом. — Почему ты не сказала мне, что он придет?

Хоть ее голос и тихий, кухня совсем рядом, и я знаю, Лаклан может нас услышать. Кажется, от него ничего невозможно скрыть.

— Все решилось в последнюю минуту, — говорю я, пытаясь вести себя легко. — Надеюсь, все в порядке?

— Конечно это хорошо, Кайла, солнышко, — говорит она, улыбаясь от уха до уха, слегка подпрыгивая в кресле. — Хорошо, потому что я никогда до этого не видела тебя такой счастливой.

На этих словах мои глаза порхают на кухню. Лаклан достает кастрюли из шкафа и смотрит на меня. Я не могу прочитать выражение на его лице, но, по крайней мере, знаю, он слышал, что я выгляжу счастливой.

Я счастлива.

Чувствую, как мои щеки заливает теплом, потому что я не могу игнорировать правду. Я счастлива.

Безумно.

Катастрофически.

Я прерываю наши гляделки и пытаюсь сосредоточиться на Пенни и Шелдоне в телевизоре. Боже, как же я ненавижу это шоу.

— Где ты его нашла? — спрашивает мама.

— Он кузен Брэма и Линдена. Помнишь мужа Стефани? Его кузен.

Она кивает.

— Мне всегда нравилась Стефани.

— Да, мама, я знаю. Дочка, которой у тебя никогда не было.

— О, я говорю так лишь потому, что знаю, как много она для тебя значит. Я была очень счастлива увидеть, что она, наконец, остепенилась. Теперь это может случиться и с тобой.

О Боже. Господи, нет.

Я оглядываюсь, надеясь, что Лаклан занят, что он вообще нас не слышит. Но нет. Я прошу слишком много. Он стоит прямо там, смешивая что-то в миске, и эти яркие, изучающие глаза всматриваются в мои.

Я отрываюсь от него.

— Этого не случится, — говорю я маме, может быть тверже, чем мне хотелось. — Лаклан в воскресенье уезжает.

Она хмурится, спицы останавливаются.

— Уезжает куда?

— Обратно в Шотландию. Если ты не поняла, он оттуда родом.

— Ой, — говорит она, усиленно моргая. — О Боже. Это ужасно. Ты собираешься поехать с ним?

Я выпускаю резкий, саркастический смешок. В основном от шока.

— Да, конечно! — Кричу я. — Нет. Нет, на самом деле он очень успешный игрок в регби в Эдинбурге. У него там все. А у меня, ну, вся моя жизнь здесь.

Вся жизнь, и что это? Ничего?

Нет, не ничего. Моя мама. Мои братья. Моя дурацкая работа и мои счастливо живущие в парах подруги.

Это ведь уже что-то.

Но это не что-то, чего я хотела.

Этим чем-то было будущее полное надежд.

Это что-то было на кухне.

Оно было недостижимым.

Это что-то прожигало во мне дыру глазами. Мне не надо было смотреть, чтобы это понять. Я это чувствовала. Я всегда хорошо ощущала его глаза на моей коже, всегда желающие большего, чем моя плоть.