Игра
Шрифт:
Она обвивает ноги вокруг моей талии и толкается бёдрами назад, с каждым движением притягивая меня все дальше и дальше в неё. Ее руки на спине подталкивают меня. Наша кожа движется против друг друга, словно мы единое целое.
— Черт, лапочка, — хриплю я, посасывая ее шею, грудь. Мой язык поддразнивает кончик затвердевшего соска, и я втягиваю его в рот одним длинным, сильным движением. Ее стон настолько громкий, такой раскованный, что я чувствую себя словно гребаный король.
Я едва замечаю, что мы на сеновале, в сарае где-то в Калифорнии. Я замечаю лишь ее и тепло, это чертово одурманивающее
— Сильнее, — говорит она, выгибая спину. — Черт. Лаклан.
Мое имя на ее губах это тоник. Я толкаюсь бёдрами глубже, колени горят от сена, пока я снова и снова и снова вколачиваюсь в неё. С каждым совершенным толчком ее идеальные сиськи подпрыгивают, и внезапно все мысли исчезают. Нет боли. Нет ничего и это ещё не все. Это чувство падения, понимания насколько хорош может быть секс, когда тебе кто-то по-настоящему не безразличен.
И она мне не безразлична. Больше, чем следовало, больше, чем я когда-либо мог допустить.
— Лаклан… — шепчет она, но никогда не заканчивает фразу. Она просто повторяет мое имя. Словно боготворит меня, словно я ее божество.
Снова.
И снова.
И снова.
Румянец на ее лице растекается по груди, и ноги вокруг моей талии начинают дрожать. Она держится за меня, будто я собираюсь взлететь, и она не хочет, чтоб ее оставили позади.
Я скольжу рукой по клитору, чтобы подтолкнуть ее, но она уже там. Она громко кричит, дёргая бедрами вверх, тело трясется, словно от землетрясения. Она такая невероятная, когда кончает, пульсирующий, извивающийся ангел, и я причина всего этого. Я тот, кто отправляет это маленькое существо на колени, к краю.
И она делает со мной то же самое.
Мой оргазм подкрадывается ко мне словно удар сзади. Разрушительный. Оглушающий. Знаю, я громкий когда кончаю. Знаю, что громко стону и ворчу, но от того, как она все ещё задыхается и крепко держится, она это чувствует. Я хочу, чтоб она чувствовала это. Чувствовала меня.
Я разваливаюсь над ней, пот капает со лба и под носом. Я едва могу дышать, но мне все равно. Я содрогаюсь внутри, полностью освобождённый.
Эта женщина. Эта великолепная женщина, внутри которой я только что кончил, женщина, чью прекрасную, изящную шею я целую потому что это единственное, что я могу делать.
Я не могу оставить ее. Я просто не могу.
Я остаюсь внутри неё так долго, как только могу, пока она не начинает ерзать подо мной. Когда я выхожу из неё, потеря глубже, чем я думал, будет.
Я отвожу волосы с ее влажного лба.
— Привет, — мягко говорю я. Потому что у меня такое чувство, будто мы встретились впервые.
— Привет, — лениво говорит она, расплываясь в улыбке. Ее руки двигаются по моей спине вверх и вниз, словно она не может поверить, что я здесь.
— Мне было очень хорошо, — говорю я ей.
Ее улыбка становится застенчивой.
— Как и я.
— Я мог бы сделать это снова.
А теперь, теперь она выглядит огорчённой. Она сглатывает, пробегаясь легко и мягко кончиками пальцев вверх по моей шее.
— Я тоже могла бы,
Я делаю глубокий вдох, отбрасывая все приличия.
— Я не хочу прощаться.
Она моргает,
будто эта идея нечто новое. Спустя мгновение она говорит:— Я тоже.
Так что же мы тогда будем делать?
Ответа на этот вопрос - ничего,
Но я не хочу, чтобы так было.
***
— Ты готов? — спрашивает меня Кайла, последний раз осматривая номер.
Я киваю, хоть и очень далек от того, чтоб быть готовым. Когда мы проснулись, то провели в постели столько времени, сколько могли, пока нам, наконец, не надо было собираться. Теперь мы немного опаздываем, что не сулит для меня ничего хорошего, когда мне надо успеть на самолёт.
Тем не менее, я не могу винить себя за задержку. Я пытаюсь держаться за секунды, а они просто ускользают сквозь пальцы.
Я хватаю переноску с собакой, свою сумку и мы направляемся к машине. Я планировал вернуться в отель, чтобы попрощаться с Брэмом и другими, но все четверо ждут нас снаружи со своими чемоданами.
— Прости, что не смогли прийти на завтрак, — говорю я Брэму, когда мы подходим к ним.
— Понимаю, — говорит он, и я не могу видеть его глаза, скрытые его Рэйбэнс, но рискну предположить, что у него тот же сентиментальный взгляд, который был вчера во время обеда. Последнее, что мне нужно, чтоб кто-то заострял внимание на всём этом прощании. Я охрененно ненавижу прощаться; меня практически всю свою жизнь преследуют подобные ситуации.
Было бы неправильно оставить все так, без каких-либо слов, но даже так, мы все делаем быстро. Я обнимаю кузенов, говоря им что было здорово увидеть их снова, и убеждаюсь, что они знаю, я именно это и подразумеваю. Целую руки Стеф и Николы, которые все ещё разглядывают меня так же, как люди смотрят на питбуля, недоверчиво и нервно, и, прежде чем у кого-то появится шанс пустить нюни, забираюсь в машину.
Через несколько минут мы выезжаем на шоссе, ведущее обратно в Сан-Франциско. Светит солнце, но настроение в машине тяжёлое, и над нами висят облака. Мы не разговариваем. И музыка не играет. Тишина успокаивает, мы разделяем ее.
Я продолжаю думать об амбаре. Взгляд ее глаз, когда она кончила, то, как ее руки прижимали меня к себе, так крепко, будто она не могла отпустить меня. То, что произошло, уничтожило меня и не уверен, что смогу это исправить. Я ловлю себя на том, что протягиваю руку к ее затылку, держа ее там, будто это поможет сохранить ее рядом.
Она смотрит на меня, глаза и ласковые и грустные.
— Думаю, Брэм будет скучать по тебе, — говорит она. — У него здесь не так уж много друзей, за исключением Линдена.
Я киваю, не желая говорить о Брэме. Я хочу поговорить о нас.
— А ты, — говорю я. — Ты будешь по мне скучать?
Ее брови смягчаются, и мне хочется вдохнуть ее запах, поцеловать в лоб и похоронить руки в ее шелковых волосах. Я знаю, что хочу услышать. Знаю, что мне нужно услышать. Хочу, чтоб она остановила машину, остановила время. Я хочу ее лишь на несколько секунд больше, чем мне дозволено.
— Конечно же, я буду по тебе скучать, — говорит она, и ее голос тихий, напряжённый. Он говорит мне правду. Что для нее это тоже тяжело. — Я уже по тебе скучаю, а ты ещё здесь.