Играем в 'Спринт'

Репутация моя к тому времени была основательно подмочена: отыскав Нину, я не удержался и, закатав рукава, вместе с ее коллегами расчищал пляж, таскал мусор, грузил автомашины. Воображаю, что подумает Стас, когда ему доложат, чем я занимался с одиннадцати до двух! Наплевать - пусть думает, что хочет. Что же мне, витрины бить, чтобы завоевать его доверие?

Уставшие, проголодавшиеся, мы всей компанией перекусили в чебуречной на набережной, после чего заведующая распустила нас по домам, и теперь мы с Ниной поднимались по лестнице к "Лотосу".

Неожиданно, сама собой, во мне возникла мелодия, которую тщетно вспоминал на протяжении всех последних дней. В ней сталкивались и распадались, спорили и сливались в одно целое две самостоятельные темы: высокий чистый голос пел об обретенном покое, а тревожные нервные звуки органа говорили о страхе его потерять.

Я мысленно видел пальцы, стремительно взлетающие над клавиатурой, и мнилось, что их уверенные, отточенные и сильные движения исполняют мелодию судеб, мелодию прошлого, настоящего и будущего...

– О чем ты думаешь?
– спросила Нина.

– Так, о разном.
– Мне показалось, она догадывается, чем заняты мои мысли.

Мы преодолели последний лестничный марш и вышли к гостинице.

У магазина "Канцтовары" я остановился.

– Мне надо купить одну вещицу, подождешь?

– У тебя есть деньги?
– спросила Нина.

– Навалом. Я же перевод получил.

На самом деле деньги из камеры хранения были остатком моей зарплаты, но мне не хотелось произносить это слово. Мне вообще не хотелось ни говорить, ни думать о работе - передышка на то и передышка, чтоб отдыхать...

– Кстати, ты не возражаешь, если мы сходим куда-нибудь вечером?

– Куда?

– Ну, в кафе или в бар, должен же я отблагодарить тебя за гостеприимство.

Она кивнула, но как-то грустно.

– Вот и хорошо, - сказал я.
– Иди, я быстро.

Магазин был совсем крошечный. Обстановка выдержана в стиле ретро: колокольчик с внутренней стороны двери, матовые бра на стенах, тяжелая драпировка у входа в служебное помещение.

За прилавком стояла средних лет женщина с лицом кинозвезды эпохи немого кино. Раскрытая книга и очки, лежавшие на прилавке, говорили, что покупатели заглядывают сюда нечасто.

Поздоровавшись, я склонился над витриной. Она содержалась в образцовом порядке, но найти нужную вещь среди залежей резинок, карандашей, блокнотов и транспортиров оказалось делом абсолютно безнадежным.

– Вы что-то ищете?
– пришла на помощь продавщица. Ниточки ее бровей были приподняты, а подведенные темной краской глаза влажно блестели, свидетельствуя, что пятьдесят - далеко не старость.

– Да, сувенир на память. Собственно, меня интересует талисман в виде желудевого человечка. У вас нет таких?

Она развела руками:

– Сожалею, но они давно проданы.

Я был искренне огорчен и попросил:

– Поищите, пожалуйста, может, один все-таки завалялся?

– Простите, а вам для кого?
– поинтересовалась она.

Я все еще не терял надежды заполучить желаемое и выбрал довод, который должен был сработать наверняка.

– Подарок хотел сделать девушке.

Последствия не замедлили сказаться: она обворожительно улыбнулась и, обнадежив взглядом, внезапно скрылась под прилавком.

– Сию минутку, - донеслось оттуда. Она громыхнула коробками, выдвинула и задвинула ящик.
– Вот то, что вам нужно!
– И протянула стальной брелок, сделанный в виде сердца, пронзенного стрелой.

Я не думал, что буду понят так буквально, да и вещица, откровенно говоря, была до предела безвкусной.

– Держала для своей знакомой, - поспешила объяснить продавщица, - но ради такого случая...

Деваться было некуда, пришлось взять сердце вместе с торчавшей из него стрелой. Выложив четыре рубля с копейками, я горячо поблагодарил хозяйку магазина и засунул свое приобретение поглубже в карман, заранее зная, что если и извлеку его на свет, то лишь затем, чтобы выбросить.

Нина ждала меня на ведущих к дому ступеньках: одна рука была прижата к груди, в другой она сжимала клочок бумаги.

Сперва я решил, что это ее собственная записка, но, увидев выражение лица, понял, что Нина чем-то сильно напугана: она стояла неподвижно и смотрела на меня расширившимися от страха глазами.

– Что случилось?
– спросил я.
– Что с тобой?

Она протянула мне листок и, как автомат, в котором полностью раскрутилась пружина, так и застыла с согнутой в локте рукой.

"Жду в 5. Стас".

Я отметил, что послание выполнено на том же сорте мелованной бумаги, что и анонимные письма, но написано от руки. Последнее не могло меня не обрадовать - это означало, что проверка закончилась и что отныне я пользуюсь у Стаса полным доверием.

– Где ты это нашла?

– В почтовом ящике... Ты пойдешь?
– Нина говорила тихо, словно боялась, что ее услышит кто-то третий.
– Прошу тебя, не ходи... Это страшные люди! Не ходи к ним, слышишь?!

Она продолжала говорить, убеждая, настаивая, требуя, а я украдкой поглядывал на стрелки своего хронометра.

До пяти оставалось чуть больше двух часов.

4

Стас встретил меня по-королевски.

Один из столиков в глубине бара был сервирован большой вазой с фруктами, блюдом, на котором лежали бутерброды с черной икрой, рядом стояла другая ваза - с пирожными, кофейник, ведерко со льдом и бутылка мартини. На соседнем столике чуть слышно гудел вентилятор.

– Ты закрыл?
– спросил Стас у Витька.

Сегодня на бармене был белый, сильно приталенный пиджак, бледно-сиреневая рубашка с неизменной бабочкой на шее. От него за версту несло одеколоном и апельсиновой резинкой.

Впустив меня в бар, Витек остался стоять сбоку и немного сзади, в шаге за моей спиной, разыгрывая из себя не то часового, не то телохранителя.

– Все о'кэй, босс, - доложил он.
– Запер на засов и табличку повесил.

– Оставь нас, - распорядился Стас и указал мне на кресло. Присаживайся, Вальдемар.

Бармен послушно удалился в подсобку, а я сел напротив, спустив между коленей кожаную сумку, где лежал включенный на запись магнитофон - самый маленький из тех, что я нашел в кузнецовской коллекции.