Играем в 'Спринт'
Шрифт:
Я уловил чуть заметное колебание, с которым он назвал сумму долга, и возразил, чтобы подтвердить свою компетентность:
– Имей совесть! Откуда пять?!
– Пусть не пять. Пусть три с половиной, пусть полторы. Какая разница?! А моральный ущерб? Кто мне возместит моральный ущерб? Кузя доил меня как хотел. Я ему ни в чем не отказывал. Давал по первому требованию. И вот благодарность. Украл идею, которой цены нет, обвел вокруг пальца...
Вчера я уже слышал нечто подобное из уст Витька. Он тоже обвинял Кузнецова во всех смертных грехах, правда, не успел сказать, в чем, собственно, они заключаются.
– Предлагал ему как человеку. Обделаем дельце - выручку пополам. Фифти-фифти. Забирай свою долю и мотай на все четыре стороны. Хоть на Камчатку. Что его держало? Детей нет. С женой не клеилось. А с таким капиталом везде начать можно. Жил бы как король. Нет, отказывался, чистюлю из себя строил. Тоже мне, шериф задрипанный. Борец за справедливость... И так его умолачивал, и этак. Ни в какую. Тогда я ему условие поставил. Или, говорю, долг отдавай, раз такой честный, или соглашайся. И срок назначил пятнадцатое. А он, видишь, что выкинул, идеалист наш! Кусок пожирней взять захотел. Половины ему мало. Сколько он тебе выделил, кстати?
Я не ответил, однако Стаса это не смутило.
– Не хочешь, не говори. И так ясно, что половина его не устраивала. Половину и я ему давал...
– Он вздохнул.
– Эх, Кузя! Жадность одолела. Послушал бы моего совета, может, до сих пор был бы жив...
– Письма на Приморскую ты писал?
– спросил я.
– С буквами из газет?
– Это так, каприз художника. Наивно, конечно...
Он допил свой мартини и посмотрел на часы.
– О, пора. Итак, дорогой Вальдемар, я весь внимание. Что скажешь?
В свое время я сдавал экзамен по финансовому праву, но мой личный коммерческий опыт был слишком мал, чтобы тягаться с таким асом. Впрочем, в подобных сделках особенно больших знаний и не требовалось. Разве что нахальство.
– Двадцать процентов, - сказал я.
– Это несерьезно, - мгновенно отреагировал он.
– Двадцать, и ни одним больше.
– Однако ты скуп.
– И на том скажи спасибо. Замок-то все-таки я открывал, а не ты.
Очевидно, последняя реплика мне удалась - Стас перестал спорить и изменил тактику.
– Хорошо, - сказал он.
– Есть другой вариант. Надеюсь, он тебе больше понравится. Слышал о таком понятии - файр плей?
– Честная игра, - перевел я.
– Вот именно. Честная. Я предлагаю тебе честную игру и не претендую на всю сумму. Я согласен ограничиться валютой. Она перейдет ко мне полностью. Все, что вы взяли в советских дензнаках, остается тебе. Ну как, устраивает?
Это предложение только выглядело уступкой. Несомненно, оно и было тем единственным вариантом, на который он делал ставку с самого начала. Не вызывала сомнений и подоплека его "честной игры": просто Стас не знал, какая часть выручки была в наших деньгах, и понимал, что здесь его легко надуть, зато с моих собственных слов знал, сколько у меня валюты, и решил заполучить ее полностью. Он понимал и то, что я догадываюсь об этом, и теперь боялся напороться на отказ.
– Ну что, по рукам?
– Он начинал нервничать.
– Прости, но я вынужден напомнить тебе про телефон. Ноль-два никогда не занято.
Делать
нечего, надо было соглашаться, вытребовав взамен наиболее выгодные для себя условия.– Черт с тобой, - сдался я и для достоверности добавил: - Подавись своей валютой.
– Вот и отлично.
Он повеселел и показал на бутылку: мол, налить? Я отказался.
– Значит, по рукам?
– По рукам, - сказал я, ломая голову над тем, как оттянуть исполнение этой утопической сделки на предельно возможный срок.
– О'кэй.
– Стас не скрывал своего торжества и щелкнул костяшками пальцев, подытожив таким образом завершение основного этапа переговоров. Остаются чисто технические детали, - сказал он.
– Когда? Где?
"Три дня он мне не даст, - прикинул я, - но просить надо как можно больше".
– Во вторник. Здесь, в "Страусе".
– Во вторник?
– Круглое мучнистое лицо по ту сторону стола вытянулось и приняло форму эллипса.
– Почему во вторник?
– Раньше не получится. Деньги не у меня.
– А у кого?
– Неважно.
Замешательство длилось недолго. Понемногу его физиономия пришла в норму, если, конечно, круг можно считать эталоном человеческого лица.
– Нет, Вальдемар, - отрезал он.
– О следующей неделе не может быть и речи. Столько ждать я не могу. Ты отдашь валюту сегодня. Не позже десяти вечера.
Теперь нашел нужным возмутиться я:
– Тебе же русским языком объясняют, нет у меня денег! Что я, по-твоему, за пазухой их держу, с собой таскаю? Спрятаны они! Ехать за ними нужно.
Он думал не меньше минуты. Потом выдал результат.
– Я дам тебе отсрочку. На одни сутки. Но завтра деньги должны быть здесь. Это последнее мое слово.
– Я не управлюсь.
– Это уже не моя забота.
Как и вчера у "Интуриста", он вновь напомнил мне зверька неизвестной породы, зверька злого, агрессивного. Я вдруг с необыкновенной ясностью представил, что точно так же, возможно, в этой самой обстановке и в тех же самых выражениях, он диктовал свои условия Кузнецову, назначал крайнюю дату возвращения долга - пятнадцатое сентября. При мысли об этом у меня между лопаток пробежал холодок.
– В твоем распоряжении вечер и весь завтрашний день. До двенадцати ночи...
– И никакой слежки, - ввернул я, - ни сегодня, ни завтра. Это мое условие.
Стас смерил меня своими бесцветными рыбьими глазами.
– Слежки не будет. Хватит с меня Герася. Пусть за тобой эмвэдэ следит... Витек!
– позвал он.
Бармен незамедлительно возник у бамбуковой перегородки.
– Проводишь нашего друга через заднюю дверь. Так верней.
– И, обращаясь ко мне, кивнул на сумку: - Ну а теперь выкладывай свой агрегат.
– Какой еще агрегат?
– Давай, давай, не стесняйся.
Я хотел встать, но он, перегнувшись через стол, сжал мою руку в запястье.
– Не заставляй нас применять силу. Мы же цивилизованные люди.
Хватка у него была железная.
– У меня там действительно магнитофон, но я ничего не записывал...
– Тем более не вижу причин расстраиваться. За кассету я тебе заплачу. При расчете. Не волнуйся.
Я с кислой миной вытащил магнитофон. Стас ловко извлек из него кассету, покрутил ее в руках.