Игрок

Он переводит дух, руки его дрожат, дрожит кожа на сморщенном горле:

– -Ну что же, пора умирать, парень. Пора умирать.

– -Погоди. А последнее желание?
– тяни время, Эрнест. Тяни, хоть это бесполезно.

Старик фыркает, выпячивает сизые губы:

– -Последнее желание? Чего ты хочешь - глоток воды, взглянуть на солнце, трахнуть девку? Говори скорее, и покончим с этим.

– -Скажи мне то, что должен был сказать. Заклинание Аристофана, которое возвращает память.

– -Надеешься, что ты - это он?
– старик морщит нос в усмешке, скребёт подбородок скрюченными пальцами.

– Почему бы нет. Слушай, неудачник.

Он глубоко вздыхает, набирает в грудь воздуха. Лицо его бледнеет ещё больше. Потом закрывает глаза, и гулко, нараспев начинает говорить.

Глава 40

Старик выговаривает заклинание, повышая голос, всё громче и быстрее. Слова складно цепляются друг за друга, как в песне. Да это она и есть, только по хриплому голосу монаха этого сразу не понять.

Песня кажется мне знакомой. Кажется, я узнаю слова, но их смысл проходит надо мной, как быстрые рыбы проплывают над головой утопленника.

Мне уже не до смысла. Голова вдруг начинает болеть так, что я почти слышу хруст швов черепной коробки. В потемневшем подвале плавают красные круги, и ничего нет, кроме них. Мой внутренний голос, тот, который не-бог, издаёт странный всхлип. Всхлип быстро переходит в болезненный вопль. Это уже какофония - хриплый голос монаха и крик моего бога сливаются в один неразборчивый вой.

Не знаю, сколько это длится, но крик наконец обрывается. Так же внезапно, как начался. Звон в ушах затихает, и я приподнимаю голову. Сажусь, опираясь на руки, меня качает, но тело уже слушается. Действие зелья прошло.

Монах сидит на корточках у стола, глаза его широко открыты. Он смотрит на меня в упор, взгляд его предельно сосредоточен.

Осторожно подбираю с пола свой меч. Бонифаций не реагирует. Губы его дёргаются, он издаёт странный звук, будто чем-то поперхнулся.

Балахон на груди монаха шевелится, как живой. Что у него там - ручная крыса?

– -Бонифаций!

Губы старика раздвигаются. Что-то округлое, блестящее, движется между зубов, будто набухший язык. В следующее мгновение "язык" выбрасывается наружу. На пол с тяжёлым шлепком падает извивающееся тело. Чёрное, матово-блестящее, мокрое тело червя свивается в кольцо, одним прыжком оказывается у меня в руках, и исчезает в походном мешке.

С трудом перевожу дыхание. Проклятие, это же мой ручной червяк. Только он здорово подрос с последней встречи. А я тут чуть не умер со страха. Рыбий хвост, обглоданный до самого плавника, валяется рядом. Останки той рыбы, в которой мой питомец прятался до сих пор.

Монах пошатывается, и медленно падает навзничь.

"Нет!
– кричит мой внутренний голос. Кричит так пронзительно, что головная боль вспыхивает с новой силой.
– Нет!"

Он произносит, чётко и сильно, несколько слов, и я невольно повторяю за ним. Я привык повторять заклинания, которые тот диктует мне.

Тело монаха, распластавшееся на полу, конвульсивно вздрагивает, дёргает ногами. Грудь его вздымается, балахон распахивается, и я вижу дыру - неровно прогрызенную, круглую дыру - между рёбер.

Старик ещё раз дёргает ногами и замирает. Потом поднимает голову и взглядывает на меня. Какие чёрные у него глаза, со зрачком во всю радужку.

– -Ошейник!
– рявкает мой внутренний голос.
– Скорее, ошейник богини! Надень на него!

Какого чёрта. Ладно, потом разберёмся. До сих пор мой бог не подводил меня.

Достаю со дна мешка драгоценный ошейник. С отвращением защёлкиваю на морщинистой шее монаха.

Тот медлительно поднимается на колени, и застывает, покачиваясь. Глаза его уставились в одну точку, дыра в груди влажная от крови. Кажется, я даже вижу сквозь неё огонёк свечи на стеллаже.

"Встань, Бонифаций", - резко говорит мой не-бог, и я снова повторяю за ним.

Поднимать мертвецов мне ещё не приходилось. Зато перед глазами, сквозь ломящую боль и багровые круги, выскакивает табличка, и блондинка торжествующе щебечет: "Теперь вы некромант-ученик. Вы создали зомби. Вы получаете дополнительные очки"...

Бонифаций выпрямляется, встаёт на ноги. Руки его, в пятнах чернил, безвольно повисают по бокам, венчик седых волос топорщится вокруг блестящей лысины. Чёрные глаза смотрят на меня без всякого выражения.

"Поправь на нём одежду, - сухо говорит внутренний голос.
– Он пойдёт с нами. Возьми зелья со стола. Возьми всё".

Выгребаю из ниши все бутылки и пузырьки. Хорошо, что рыбины больше нет, не будет болтаться в мешке. Подбираю то, что старик вытащил у меня. Рыбий хвост оставляю валяться на полу. Беру со стола оставшиеся зелья. Ещё стеклянная колба на подставке, хорошая ступка с пестиком, перегонный аппарат для зелий. Всё пригодится. Заталкиваю реторту в мешок, та вываливается обратно. Места для поклажи больше нет.

Оглядываюсь по сторонам. Ага. Срываю гобелен со стены, завязываю в узел, получаю нечто вроде мешка. Складываю бутылки и набор алхимика туда. И как мне это тащить? А, попытка - не пытка.

– -Бонифаций!

Бывший монах обращает ко мне тусклый взгляд.

– -Бонифаций, возьми этот мешок и неси его за мной.

Получилось. Монах протягивает руку, хватает мешок и крепко сжимает его костлявыми пальцами. Отлично. Пусть тащит, его же добро, в конце концов.

Прохожу между стеллажей, но больше в подвале ничего ценного нет. Разве что связки сухих трав на стене, да ночной горшок с помятой ручкой возле решётки в полу. Видно, монах и вправду сидел здесь безвылазно. Чёрт побери, его злость на старого дружка Аристофана можно понять. Но кто мешал ему уйти отсюда? Ладно, потом разберёмся. Мне ещё с вождём разговаривать. Разворачиваюсь к выходу.

Огонь, огонь. Оранжевый вихрь распухает, завивается жгучими языками. Клочья пламени перечёркивают густые пунктиры осколков. Чей-то истошный крик. Может быть, мой. Земля вздрагивает, уходит из-под ног.

"Эрнест. Эрнест!"

Стою у стеллажа, пальцы намертво вцепились в деревянную стойку. Равнодушный мертвец в саване, сложив руки на груди, равнодушно смотрит в потолок. Что это было?

"Эрнест, очнись! Что ты видел?" - настойчиво спрашивает внутренний голос.

Мотаю головой, отряхиваюсь, как пёс. Накатившая было паника стихает. Мне надо идти.