Игрок
Шрифт:
— Ты ревнуешь.
Хотел, чтобы это прозвучало насмешливо, но получается самодовольно, и Жен закатывает глаза.
— Мне нужно с тобой поговорить. Сегодня. Увидимся?
— Ах вот как оно теперь называется, — фыркает Жен.
— Рад, что у тебя хорошее настроение, — отвечаю с намеком. — Но если не прекратишь издеваться, то я начну целовать тебя прямо здесь, и с газетчиками будем разбираться вместе.
— Кир, — говорит она, и от этого непроизвольного обращения на мгновение теряется.
— Ки-рилл, — поправляется Жен, но слово-то не воробей. Кир — значит, Кир. Теперь не отвертится. — Оглянись, все и так уже знают и судачат. Потихоньку и давно. Намекают, за спинами шепчутся. По-моему, только благодаря твоему отцу информация еще не вылилась в прессу.
Я тоже думал об этом. Скорее всего в прессе прекрасно знают, кто именно встал между нами с Верой, но я придерживаюсь версии, что это Алекс Елисеев ограждает ненаглядное чадо, а не отец. Но долго ли еще газетчики смогут сдерживать пера порывы?
— Но я не боюсь. Да и в том, что твой папа — ужас всего города, есть свои плюсы.
— Я не хочу, чтобы тебя защищал папа, Жен, — перебиваю. — И вообще, тебе стоило держаться подальше от парня с кольцом на пальце…
— Я пыталась. Ты сам не захотел оставить меня в покое.
— Точно. — Забыв об осторожности, рассматриваю каждую черточку ее лица. — Я ужасно соскучился. Вот ключи от моей квартиры, приедем раздельно, уж кто первый закончит работу. А теперь я пошел сходить с ума от нетерпения.
Я не соврал. Сегодня я пытался найти людей, которые заинтересованы в поддержке исследовательского центра, но бумаги лежали на новых, непривычных местах, Дарья мельтешила перед глазами, разыскивая необходимое, а вместо строк записной книжки я видел Жен. И результат всей этой кипучей деятельности оказался настолько бестолков, что пришлось задержаться допоздна. Если бы не ждущая дома женщина моей мечты, я бы закончил вечер в каком-нибудь баре.
Чем, интересно, она занимается? Разделась и ждет в кровати? Или перебирает старые джазовые пластинки? Читает? Ищет подтверждение, что гарем — не плод ее воображения?
Посмеявшись над собственной глупостью, вставляю ключ в замок и поворачиваю его как можно тише. Я же хочу узнать наверняка, что она делала. А то выбежит еще встречать.
Свет льется только из-под одной двери: спальни. Остается надеяться, что Жен не заснула. Я прохожу тихо, осторожно. Стараюсь не шуршать пальто, когда снимаю его и водружаю на вешалку, не топать, пока иду по коридору. Заглядываю в щелку и обнаруживаю, что гостья не спит, а сидит на кровати в моей рубашке с ножницами в руках. Судя по всему, что-то вырезает. Она сосредоточена настолько, что не замечает направленного на нее взгляда. Расстегнутые рукава смешно болтаются в районе локтей, мешая работать, и периодически Жен встряхивает руками, чтобы хоть как-то их обуздать. Что, интересно, она там делает? Пройти бы узнать, но я стою и смотрю на нее, как зачарованный.
Сегодня, получив множество отказов в поддержке центра, я думал о том, чтобы пойти к отцу и еще раз попробовать договориться. Я знаю, что он не согласится, а если и согласится, то все равно не даст мне то, чего я хочу… Но сейчас я стою и понимаю, что — к черту. Жен стоит всех этих сложностей. Она всего стоит: и громкого
развода, и скандала с родителями, и даже риска потери наследства. И она бы не пошла, не стала бы умолять, не прогнулась. Она готова была загубить всю карьеру, лишь бы отстоять решение не работать на Мурзалиева. Такая вера всегда вдохновляет.Не выдержав, толкаю дверь и быстро подхожу к Жен. Обхватываю руками лицо и жадно целую, пытаясь ее опрокинуть, но Жен смеется и отчаянно сопротивляется, бормоча что-то о снежинках, которые нельзя помять. Черт возьми, она вырезает снежинки.
— Уже украшать мою квартиру вздумала, женщина? — спрашиваю со смехом и отступаю назад. Приходится. Кто бы подумал, что я проиграю войну каким-то бумажкам. Вот так мужчины и теряют веру в свои силы.
— А что делать? — подчеркнуто вздыхает. — Ты не похож на парня, который ставит елку и обвешивает ее мишурой. А праздника хочется.
Не могу не улыбнуться.
— Хочешь, мы поставим елку? Куплю самую большую, какую найду. Чтобы в потолок упиралась.
Говорю это и чуть-чуть мрачнею, потому что, судя по всему, мне теперь придется фильтровать подобного рода обещания. Жить на широкую ногу, как прежде, уже не получится. Вера была права, сказав, что исследовательский центр пока приносит весьма скромный доход. Большая часть активов поступает ко мне вовсе не от него… Поправочка: поступала. Теперь, стараниями отца, доступ к нескольким банковским счетам мне закрыт. И господа из банка уже потрудились об этом проинформировать.
— Ты в порядке? — спрашивает Жен, гладя меня по щеке пальцем.
— Все-то ты заметишь, — улыбаюсь. — Я просто задумался.
— Хорошо, — кивает она, заставляя кудряшки весело прыгать по плечам.
— Так, убирай это все, у меня на вас с кроватью огромные планы.
Она смеется, спускает на пол голые ноги, чтобы переложить лохматые бумажки на тумбочку, а я старательно отворачиваюсь, потому что настраиваюсь на серьезный разговор. Это необходимо сделать до того, как мой мозг от ласк превратится в вату. Я не настолько хорошо владею собой, чтобы вести заумные беседы, лежа в кровати с полуголой красавицей.
— Я начну, — говорит Жен, отбрасывая волосы с глаз и натягивая на коленки плед под моим плотоядным взглядом. — Ты переехал в исследовательский центр, потому что…
Ах, вот откуда мы начали. Улыбаюсь, но не очень-то радостно.
— У нас с отцом возникли некоторые разногласия.
Короткая пауза.
— Из-за меня?
— Из-за развода, — отвечаю уклончиво.
— Я тебя предупреждала.
— А я сказал, что не боюсь.
Она некоторое время молчит, думая о чем-то своем, но, к счастью, подробности не выпытывает, да и вообще переводит все в шутку:
— Так, значит, у нас с тобой теперь, как это называется, отношения? — смеется. — И мне нельзя держаться за ручку с другими мальчиками?
— В точку. Даже с пациентами, — отвечаю.
— Вот как! А если я скажу, что в рамках некоторых процедур любуюсь на голые мужские задницы?