Игрок

— Ну а у тебя как дела? — спрашивает мама с такой улыбкой, что приходится сглотнуть комок в горле, который мешает врать:

— Отлично.

— Капранов не мучает?

На этих словах Арсений резко поворачивается ко мне. Ого! Ну же, парень, скажи вслух, что тебе не наплевать! Не знаю, почему, но мне будет приятно.

— Это ее руководитель, — сообщает папа как бы невзначай, а на самом деле потому, что слышал нас обоих в машине днем. Черт, я, кажется, краснею. С другой стороны и опять же, мне двадцать шесть, и я куда святее собственных родителей. Людей режу и умираю, умираю и режу людей, но все не по глупости, в отличие от некоторых.

— Капранов есть Капранов. Он не умеет не мучить.

— Ясно, — пожимает плечами мама, а я в очередной раз убеждаюсь, что от моего выбора карьеры она не в восторге. С другой стороны, странно было бы, если бы она восхитилась тем, как я в восемь лет разрезала на ее кухне свою первую лягушку. Диму потом еще полгода на порог не пускали за воспитание в детях свободомыслия.

Ужин проходит весело и безмятежно; Яна бы еще, но, думаю, он не пришел, потому что опасается. Ему непросто дались наши терки с родителями. Думаю, слишком непросто. Иногда мне кажется, что он стал таким странным благодаря моей болезни и вечным спорам из-за нее. Адриан равнодушнее, и спасло его именно это.

— Надеюсь, вы нас простите, — говорит вдруг папа Арсению, подзывая меня ближе ради вишневого пирога. С самого детства его люблю, как и папа. А вот остальные на дух не переносят. Это породило традицию есть его двумя ложками из одного блюда. Как тут отказаться, когда это обещает много смеха и сморщенного маминого носа? Гость или нет, а святое не тронь!

Наконец, когда пирог прикончен, вся оставшаяся неловкость растворяется в воздухе, папа вдруг сообщает:

— Посиди, принцесса, у меня для тебя сюрприз.

Он уходит, а мама безмятежно пожимает плечами, показывая, что понятия не имеет, о чем речь, и продолжает разрабатывать план по возвращению в университетские будни второго из близнецов. О, у нас дома всегда есть о чем поговорить. В общем, Адриан сосредоточенно кивает и обещает маме помочь чем угодно, но, кажется, даже Арсений понимает, что план провальный, потому что в центре него — мой брат, который, к несчастью, идиотом только прикидывается.

И все кажется таким будничным, пока отец не возвращается на кухню с ключами от рендж-ровера и моей медкартой в руках. В этот миг мой мир рассыпается подобно картинке в повернутом калейдоскопе. Еще одна особенность папы в том, что он совершенно отчетливо умеет разграничивать дела и досуг. Он может смеяться и жевать вишневый пирог, а потом принести мою медкарту, тем самым объявив, что я наглая врунья, которой сейчас устроят всю прелесть последствий неверного выбора. Непредсказуемый он человек.

Разноцветные стекляшки реальности кружатся вокруг лежащей на столе толстенной папки, не в состоянии собраться обратно, пока не звучит чуть ли не крик:

— Жен, что это значит?!

Мамин шок жмет на «плей» реальности, и я понимаю, что это не калейдоскоп, а просто слезы. Поднимаю голову, не отвечая. Сначала нужно разобраться с отцом. Это не Григорий выкупил машину. Отец. Узнал как-то. То ли от Димы, то ли от кого-то. Ох, как же прав был Арсений. Только очень знакомый человек мог предположить, что я спрячу медкарту именно в машине…

Он говорит спокойно и вежливо, но так, что до костей пробирает:

— Попросил парней приглядеть за Яном, и как только он продал твой ровер — сообщили, что ребенок у меня опять чудит. Но представь мое удивление, когда мне сообщили, что и второе чадо туда же — поперлось домой к какому-то головорезу в компании парня, за день до того завербованным нашим доморощенным чудовищем. Что ж, учитывая, что моя принцесса — человек более благоразумный, сложить два и два труда не составило. — И, постучав пальцами по карте, добавляет: — Я пока внутрь не заглядывал, но, надеюсь, у тебя найдется достойное объяснение происходящему.

— Пап… — вот и все мое объяснение.

Однако у мамы с вопросами совести значительно проще: она, не раздумывая, хватает со стола карту, и я понимаю, что это капец, потому что если кто и умеет читать старательные каракули Димы, то именно она. Худые плечи приподнимаются, будто она боится удара сверху, и тот не заставляет себя ждать.

— Как ты могла скрыть, Жен? Уже несколько недель прошло! Живо за мной! — чувствую, храбрится перед незнакомцем, сдерживает крик. А у меня в голове уже замкнуло, флэшбэки атакуют. Условный рефлекс, здесь, со мной, на ура работает. Крики, слезы, треснувшая дверца шкафа, след от разбитого о стену стакана с виски…

— Нет, мам, мне не семнадцать, чтобы спрашивать разрешения по каждому вопросу! — начинаю наступать вместо того, чтобы сесть и спокойно объяснить причину проволочки.

Я же собиралась им сказать, как только назначу день операции, а вывернулось погано, и не отмоешься теперь. Внезапно Арсений становится таким лишним… Я бы без него ни за что не приехала, и со стороны отца втягивать в наши разборки постороннего парня, который понятия не имел, чем грозит связь со мной, было подло! Но мы ведь яблочко от яблоньки. Я прячу медкарту, он играет на инстинкте самосохранения приютского мальчика. Черт, зачем я с этим Арсением вообще связалась? Будто хоть кому-то смогу объяснить, что из себя представляет моя жизнь.

И вы еще спрашиваете, почему я так одинока? Да потому что вокруг меня вечно творится хрен знает что! Видите? Я просто пару раз переспала с парнем, а вылилось, в итоге, в истерику с участием всех родственников. Ян умняшка, что не сунулся сегодня в этот зубастый капкан, подгадил, а не явился — молодец! И Адриан, сжав зубы, изучает столешницу, теребя салфетку. Он у нас вечная долбаная нейтральная Швейцария! Ждать поддержки вообще, черт возьми, неоткуда.

— Не семнадцать, но это не значит, что ты имеешь право творить черти что! — срывается мама. — Когда операция? Ты уже назначила операцию? Сколько уже прошло с приема? Сколько? А?!

Она лихорадочно листает опрометчиво захлопнутую медкарту, но руки так дрожат, что та падает на пол, и Адри — гребаный ОКР-щик (обсессивно-компульсивное расстройство — психическая болезнь, при которой у человека появляются навязчивые идеи, в том числе — стремление все разложить по местам) укладывает ее на столешницу снова, да так, будто она змеюка ядовитая. И это раздражает тоже.

— Сколько? Семь лет и триста тридцать шесть дней. И вы еще удивляетесь, почему я вам не сказала?! Уму непостижимо! — кричу, воздевая руки к нему, будто там есть ответы. Будто там, бл*ть, хоть на что-то есть ответы! — Когда операция? Двадцать третьего марта? Ты это хочешь услышать? Двадцать третьего марта. Давай, что загаживать еще один день в году, если дежурный п*здец у нас уже имеется?