Игрок

— Не удивляйтесь, но я не настолько делец. Нет подвоха. Мне просто интересны люди. И поскольку вы мне понравились, планировал предложить местечко потеплее. А теперь выгляжу знаете кем?

— Идиотом?

— Слепым идиотом.

— Так, Кирилл, я ушла переодеваться. Попробуйте остыть, и я тоже попытаюсь. Мы с вами здорово вспылили, а мне новые проблемы с Павлой ни к чему. Надеюсь, у вас хватит порядочности не устраивать при ней сцен.

— Если шарф мне оставите.

— Что?

— Пусть напоминает мне о любимой сиделке, которую я придумал, и наших лучших днях.

— Боже, сколько патетики. Как вылечитесь, подумайте о писательской карьере, Харитонов, — уверяю, у вас отлично выйдет. В смысле все выйдет: и полностью восстановиться, и написать драму в трех действиях как минимум.

— А я-то думал, Капранов человек тяжелый!

— Я достойная его ученица.

— Вне всяческих сомнений.

Единственной свободной рукой вслепую тянусь вверх в попытке нащупать шарф, цепляюсь за ткань и стягиваю с шеи. Он длинный, скользит между пальцами бесконечно долго. Мне не мешают. Наконец, мягкий шелк перестает сопротивляться и падает мне на грудь, окутывая густым шлейфом одного из самых притягательных ароматов для моего носа.

— А вот теперь идите, — велю.

Уходит, а провожу пальцами по бахроме и внезапно понимаю, что ситуация отстойная, если не сказать больше. Меня и раньше тянуло к этой девушке, а теперь, когда я узнал о ней столько всего интересного, — влечет как магнитом. Я безумно ее хочу. И, наверное, только потому, что не смогу получить ни при каких обстоятельствах.

Жен

Харитонов. Харитонов, Харитонов, Харитонов. Сколько времени я гнала от себя мысли о том, что не стоило бы с ним сближаться — никому это не пойдет на пользу, — но вот на тебе. Все прознал, чтоб Капранову пусто было. Трепач. И этот Мурзалиев не лучше. Мог бы и промолчать. Хоть языкозакатывающей машинкой запечатывай! Терпеть не могу этого типа. Он занимался исследованием возможности выращивания клеток сердечной мышцы в лабораторных условиях, настаивая на полной беспристрастности и отсутствии встреч. Но три года назад Харитоновы, можно сказать, подарили ему собственный исследовательский центр, и тот аж поскакал туда галопом. Недели думать не стал!

С силой захлопываю дверцу шкафа. Ну вот, разбудили чудище. Теперь не успокоишь. Так и будем с Харитоновым бодаться. Ни один не отступится. Да-да, Кирилл, у нас больше общего, чем вы думали, чтоб вас. Ну что, скрестим шпаги еще разок?

Решительно топаю к палате, однако обнаруживаю там главу отделения пластический хирургии и Капранова с Мельцаевой. Полный набор. Один скандал сменяется другим.

— Заходи, — кивает Капранов внутрь палаты.

Ну да, всю жизнь мечтала. Павла предупреждает меня взглядом ничего не говорить, затем дверь, естественно, закрывается на ключ. Медперсоналу этого этажа за невнимательность надо бы всыпать по первое число. Да тут уже королеву Британии можно было заподозрить, не то что пребывающего в кругосветном путешествии мецената со стажем.

— Мы должны кое-что вам сообщить, — начинает Мельцаева. — Потеря памяти была симулирована, потому что мы знаем, кто пациент, но решили не провоцировать волнение в прессе. И внешность обсуждать не придется — мы уже знаем, как пациент выглядел до обрушения здания.

— И не сказали? И бестолково тратите ресурсы на моделирование лиц? — злится глава пластической хирургии.

— Да. Увы, но это было необходимо. Наш Счастливчик — Кирилл Харитонов.

А пластик мрачно:

— Поэтому вы запретили мне брать на нее ассистентов? Вы, Павла Юрьевна, неспортивное поведение демонстрируете!

— Возможно. Но нужно сделать все быстро, чтобы информацию в газеты дали мы, а не анонимные доброжелатели. Родственники в курсе, действия согласованы. Костная структура не повреждена, и восстановление должно занять не так много времени. Мы сможем устроить все наилучшим образом.

— Верно. Но как я буду работать без ассистента? — спрашивает ядовито.

— Вам поможет. — Павла на мгновение останавливает взгляд на мне, вынуждая сердце забиться втрое чаще. — Капранов.

Вот ведь… слов приличных не хватает.

— А после этого поможете ему сделать трепанацию.

— Хм, а можно вставить свои пять копеек? — тянет руку Капранов, почти подпрыгивая на месте. — Вообще-то трепанации не будет…

И вот тогда разверзается настоящий ад.

Мне сказали, что операция прошла успешно, без осложнений. И есть, наверное, какая-то правда в том, что он Счастливчик. Кирилла должны привезти с минуты на минуту, и я уже сижу у постели. Он спросил, станет ли таким же, как прежде. Я ответила положительно, и не вижу причин для иного исхода, но вдруг что-то пойдет не так? Об этом тоже должна буду сказать ему я? О том, что обманула. Я уже стольким призналась в своей лжи…

Хорошо, что у Харитонова отдельная палата, а то меня бы уже живьем сожрали. Да, вы правильно поняли, — чтобы сорвать «наш с Капрановым» план, Павла раскрыла личность пациента, и теперь информация вышла из стен стационара, разрывающегося от сплетен о том, что нам предложили места в исследовательском центре. Даже отец уже позвонил и удостоверился, что просто какая-то левая утка слишком громко крякает. Я не подставлю отца таким образом, не подставлю. Капранов, надеюсь, тоже не сошел с ума и никуда не уйдет. Хотя за него не поручусь. Ему-то хвост дверью не прищемляли…

Кстати, это еще полбеды. Есть слух и похуже. О том, что во всех этих сговорах слишком много личного, что я уделяю пациенту непозволительное количество внимания. Дьявол, если бы это было неправдой. Так ведь нет же! К собственному ужасу, я с нетерпением жду момента, когда увижу его настоящее лицо, а он — мое. Он знает меня, видел и помнит, но не лично, без синхронизации звука с картинкой. Нельзя, так нельзя. По всем правилам мне бы стоило отказаться от Кирилла как от пациента, и намного раньше; но сначала были операции, инкогнито-статус, а теперь в этой больнице, кажется, на моей стороне и вовсе только два человека: Кирилл и Капранов. Не позволю отобрать ни того, ни другого! После устроенной масштабной экзекуции он присмирел, но шпильки теперь острее — будто с равной общается, будто статус прочувствовал и наслаждается. Будто знает давно.