Игрушка

– Гипноз? Вампиры обладают гипнозом?

– Да, - коротко отрезал Гуд. Тяжело сглотнул и застыл в ожидании моей реакции.

Я молчала.

Отвел взгляд. Снова задергались его зрачки из стороны в сторону, снова подбирал нужные слова…

– Клеймив тебя, Эмиль стал чувствовать твое местоположение, он с легкостью может отыскать тебя в любой точке планеты. И главное… что останавливает большинство вампиров от решения завести игрушку – он переживает боль, твою боль, как свою. Так что делая больно тебе, они делают больно и ему. В моральном и физическом плане. А если убить игрушку – довольно-таки сильно ранишь Хозяина, ослабишь, а иногда едва ли не убьешь его самого. В общем, иметь такой «багаж» очень опасно, сложно и часто неудобно и нецелесообразно.

– Но Эмиль обратил меня и бросил на произвол судьбы. И теперь каждый…

– Нет. Не так. Понимаешь, когда Мастер далеко от своего детища, то, согласно общепринятому закону, ни один вампир не имеет право даже коснуться Игрушки, иначе его ждет неминуемая смерть от других вампиров. Это равносильно выдать тайну существования нашего мира.

– Но меня,… меня этот Ромул…

– Габи, мне очень жаль, что я не рассказал тебе все это раньше, вовремя. Есть еще одна вещь, которую ты должна знать. Игрушки – это предмет зависти, эталон роскоши и самоуверенности вампира. Это - признак могущества. Знак угрозы остальным. Так что естественно, что первое, что они хотят знать, едва видят Игрушку, – Кто Хозяин, кто их потенциальный враг. И дабы не было лишних ссор – ты обязана назвать истинное имя Мастера. Соврешь или промолчишь – вампир имеет право узнать правду сам. И как ты поняла, для этого ему придется выпить крови. Крови Игрушки.

– И что, когда узнает?

– Одни это спрашивают по привычке, для того, что бы быть в курсе событий, а так же чтобы знать, кто его окружает. Другие – дабы вычислить и убрать конкурента.

– А Ромул?

– Ромул. Два года назад Ромул был здесь. Он что-то напутал, но, в общем, не важно, что и как случилось по началу, а главное то, что он принял флирт Эмиля с Матильдой за чувства. Глубокие чувства. И тут его задело. Задело не то слово. Мол, как это Эмиль счастлив. И вот оно – пари на «любовь». Выбора особого не было. Сыграл. Сыграл и проиграл. Искренняя любовь Матильды все же досталась ему, но вот Игрушкой она стала Ромулу. Обратил и вышвырнул. Уехал туда, откуда и приехал. Уехал и забыл.

– Эмиль любил Матильду?

– Если честно, то было у него к ней какое-то чувство. Интерес, привычка, не знаю… Но он так и не смог сделать первый шаг вовремя, а затем, затем… она стала меняться, портиться… и тем вовсе отпугнула Эмиля от себя. Меняться, или просто раскрылась с настоящей стороны. А затем появилась ты. Так резко, неожиданно и все перевернула в его жизни с ног на голову. И те твои нападения на Игрушку. Ты причиняла ей боль, и тем самым причиняла неудобства Ромулу. Ты напомнила ему о его кукле. И вот Ромул приехал. Что, в принципе, и ожидалось, судя по последним событиям. Но он не приехал ее спасать или оберегать. Нет. Зная Стефано, я готов клясться, что он приехал освободиться от своего груза. Прикончит… и все.

– Прикончит?

– Да, как хозяин, он имеет на это право.

– А что… иначе никак,… никак не освободишься?

– Есть. Всего три способа, как снять клеймо – смерть Игрушки, смерть Хозяина или целый ритуал, болезненный для двоих.

– Но не смертельный?

– Не смертельный.

Облегченно хмыкнула.

– Но Ромул не из тех, кто будит напрягаться ради кого-то. Ни друзей, ни любви. Там просто нечего искать. Одна чернота. Чернота и Ложь.

Ясно.

– Но почему Эмиль,… почему меня бросил? Что я сделала не так? Он уехал из-за Матильды?

Насмешливая улыбка коснулась его губ. "Пухленький бантик" вмиг превратился в красивую змейку.

– Нет. Он понимал, что едва Ромул вернется, едва увидит тебя, тебя, Игрушку врага, то снова загорится желанием воевать, соперничать и сражаться. Предотвратить его приезд Эмиль не мог, а потому решил поступить иначе. Решил сам исчезнуть. На время. Пусть все кажется так, как будь-то ты ему не нужна. Просто забава. Кукла. Подобно тому, что Матильда значит для Ромула. Стефано покрутится, повертится вокруг тебя, а затем, не имея больше интереса, драйва, азарта и соблазна, снова исчезнет в свой мирок политики, властвования над людьми и их использования. В свою Италию.

– И Эмиль вернется?

– Да. По крайней мере, на это рассчитывает.

– И он вот так пересидит все где-то там, неизвестно где, пересидит, позволив Ромулу убить Матильду?

Снова улыбка.

– А ты ее уже жалеешь?

– Нет, не то что бы, но … Она… она же – человек. Она - живая.

– Габи, ему предстоял выбор. Нелегкий выбор. И догадайся, кого он выбрал.

Меня.

– А он не пытался его… убить?

Последнее слово мне тяжело далось, но все же выскользнуло из меня на волю.

Снова усмешка.

– И не раз. Но они стоят друг друга. И пока счет ноль-ноль. Я знаю, о чем ты, наверняка, подумала, почему я не помогу Эму, или почему сам не убью. Я слишком молод, чтобы пытаться быть наравне с такими вампирами, как они, а насчет помощи… Не будь наш парень Эмилем Готье, если в бою примет помощь. В общем, в этот тупик мы с ним не раз заходили. Я готов, давно готов рискнуть существованием ради всего, но вот курносая гордость нашего Эмиля это не переживет.

Понимаю.

Понимаю.

***

Я лежала на кровати, всматривалась в потолок.

В моей голове еще никогда не было такого бардака. Еще никогда не казался мир, в котором я живу, настолько абсурдным и дурным.

Я бы не поверила в слова Гудвина. Нет. Не смогла бы.

Но поступок Ромула перечеркнул все «не».

Перечеркнул, уничтожив на корню.

Теперь лишь оставалось все разложить по полочкам и переварить.

Переварить, принять и свыкнуться.

– Габи, - робко позвала Мел. – Ты спишь?

Вырвалась из сумасшествия мыслей.

– Нет.

Тишина.

– Мел, я слушаю, - перевернулась набок. Уставилась на нее.

Девушка все еще лежала на кровати, боясь пошевелиться. Всматривалась в потолок.

– Габи, - снова робко позвала.

– Да.

– Я… я снова была с Браяном.

Ну да. Ой.

Ай.

– Я снова я ним переспала.

– Ясно.

– И я думаю, что… ну, что,… что я… мы… что у нас…

– Вы не пользовались презервативом?

Тяжело сглотнула, так что я даже это услышала.

Я понимала, как ей сейчас тяжело, тяжело все это вспоминать, понимать, произносить, признаваться. Тем более в силу ее скромности, воспитанности и некой замкнутости.

– Пользовались.

– Порвался?

– Нет. Не то…

– А что?

– Я… я н-не, - нервный смешок вырвался из ее груди.

– Не бойся, можешь мне рассказать, все как есть. Ты же знаешь, я никогда над этим не буду смеяться или осуждать. Мел.

– В общем, он спал.

– Спал?

– Слез, провалился. Ну, я не знаю.