Игры рядом

— Я не… — начал я и осекся. В самом деле… она права; чего я от нее хотел? Чего я сейчас от нее хочу?

«Слиться. Пусть хотя бы так… пусть так, не лишаясь тела, не умирая, но всё равно стать частью чего-то большего… больше того, чем я был… чем то, частью чего я себя воображал… получить, не отдавая. А вышло, кажется, наоборот…»

Я закрыл глаза и снова открыл их, сумев прогнать эти мысли, бывшие, как мне показалось, совсем не мыслями… Потом заговорил, медленно, как можно тщательнее подбирая слова, хотя, по-моему, они уже не имели никакого значения. Она как будто хотела заставить меня сказать, зная, что слова уничтожат даже то, чего еще нет.

— Йевелин, ты же прекрасно понимаешь сама. Я не хочу ничего у тебя взять. Я хочу просто остаться в живых. Ты тоже…

— Откуда ты знаешь? — прошептала она. — Откуда ты знаешь, чего я хочу?

— Хватит, — я чувствовал, что вот-вот накричу на нее, но пока держался, держался из последних сил. — Прекрати разыгрывать маленькую девочку. Ты будто всё думаешь, что тебя в худшем случае батюшка высечет. Игры кончились. Так не может…

— Да замолчи же ты!

Ее лицо вдруг стало страшным. Я таким его никогда не видел, я даже не думал, что оно может быть таким. Что человеческое лицо может быть таким. Вероятно, ее лицо становилось таким в подземельях Черничного Замка, и эта мысль была в тысячу раз страшнее, чем то, что случилось дальше.

Круто развернувшись, Йевелин метнулась к столу и, вцепившись обеими руками в кружевную скатерть, рванула ее на себя. Фарфоровые статуэтки, которые так любила Паулина, с грохотом посыпались на пол. Йевелин снова дернула скатерть, высвобождая ткань из-под осколков, и принялась рвать ее — двумя руками, в клочья, со слепой, неистовой яростью, словно безумная. Ее лицо оставалось страшным, а в глазах был ужас маленькой девочки, которая оказалась одна в утлом ялике посреди бушующего моря и которая внезапно понимает, что спасения нет, и огни, которые она видела, — это просто свет маяка… который спасет, только если у тебя еще остались силы.

— И ты мне еще смеешь говорить о какой-то игре?! Ты мне говоришь, что я разыгрываю маленькую девочку?! Да на себя посмотри! Ты же счастлив, что они хотят тебя убить! Ты счастлив, что они хотят убить меня! Это ведь гораздо более интересная игра, чем та, которой ты забавлялся всю свою никчемную жизнь! И ты так горд, что тебе удалось втянуть в нее новую игрушку — знатную леди, раньше ты ведь никогда такого не пробовал! За тобой шли только такие же холопы, как ты сам!

— Я… не нарочно.

Боги, почему я оправдываюсь перед ней? Так глупо…

Она рвала и рвала скатерть, с оглушительным, жутким треском, швыряя ошметки кружев на пол.

— Я просто их вел, понимаешь? Они за мной шли. Сами шли, я не звал… Я могу вести. Я это умею.

— Я заметила! Только не мешало бы тебе, Эван Нортон, самому знать, куда ты нас заводишь! Или ты знаешь, и тебе просто не хочется подыхать там одному? А? Ну, говори! Скажи правду хоть раз!

Позади меня заахали сбежавшиеся на шум слуги. Я стиснул зубы, шагнул к Йевелин, намереваясь утихомирить ее, пока этого не сделали лакеи, и тут она швырнула рваные кружева мне в лицо.

Стало очень тихо. Я стоял, закрыв глаза и стараясь запомнить ощущение прикосновения накрахмаленного кружева к коже — оно уже исчезало, таяло, и я знал, что не смогу сохранить его в памяти. Почему-то самое главное никогда не запоминается.

— Ты думал, что больше не играешь, да? — с горечью прошептала Йевелин. — Да ты просто сменил одну игру на другую. И кто из нас ребенок, которому надо ремня…

Всё, Йев. Всё. Хватит. Ни слова больше. Никогда. Ты дала мне всё, на что я мог надеяться, и слишком много сверх того.

Я развернулся и вышел, не открывая глаз, и запомнил ее такой — с потемневшим лицом, с далекими потерянными глазами, швыряющую мне в лицо клочки меня. Она порвала меня на части и бросила мне же в лицо — так тоже надо суметь. Так никто не сумел бы, кроме нее.

«Йев, я ведь не выбирал. И ты не выбирала: мы родились не у тех родителей… нам просто не повезло…»

Или прямо-таки невероятно повезло?

Иначе где бы еще я нашел такой замечательный предлог сменить надоевшую игру на другую?.. На новую… А в эту игру неинтересно играть одному, Йев… Поиграем? Или хватит уже, пожалуй…

— Эван!

Паулина бежала ко мне через двор, спотыкаясь и путаясь в подоле. Я остановился и смотрел на нее, и мне было совсем не трудно не поднимать глаз, не искать в окнах темное страшное лицо — не трудно, почти легко.

— Что же ты… Куда ты? — выдохнула она.

— Еду. Хватит. — Я взял ее руки в свои и легонько сжал, улыбнувшись и глядя в ее широко распахнутые глаза. — Спасибо за всё, милая. Передай от меня мужу цветастые благодарности вкупе с нижайшими извинениями. Одежду я ему верну с посыльным, как только ограблю кого-нибудь по дороге.

— По дороге куда? — в отчаянии спросила Паулина.

Это бы у Ларса спросить.

— Кто его знает. Куда-нибудь да доберусь, — улыбаться было совсем не трудно… почти легко. — Паул…

— Что? — в голосе Паулины зазвучали подступающие рыдания, и я сжал ее руки крепче.

— Ты настоящая леди.

Ее лицо разгладилось.

— Правда?..

— Правда. — Я поколебался, потом легко коснулся губами ее лба. — Мое почтение ее милости леди Йевелин.

Я разжал пальцы, и Паулина потянулась за мной, будто не желая отпускать, но, если хорошенько подумать, какие у нее могли быть на то причины, кроме старой дружеской привязанности? Никаких, и именно поэтому я любил нашу маленькую продажную девочку.

— Что ты делала на улице Первых Пекарей? — спросил я.

И сразу пожалел об этом, потому что удар попал в цель, а она не сделала ничего, чтобы заслужить это. «За Грея», — подумал я, глядя в ее разом побелевшее лицо, и со вздохом обозвал себя неблагодарной скотиной.

— Ты настоящая леди, Паул… настоящая, — мягко улыбнувшись, еле слышно повторил я и, не оборачиваясь больше, вышел из ворот. А она, должно быть, осталась: стояла и смотрела мне в спину, белая-белая, а выше нее у окна стояла Йевелин, тоже белая-белая… с клочками кружева в сжатых руках… должно быть.

Должно быть — откуда мне знать наверняка?

Мне просто повезло, что я сумел отыскать тот свинарник, где провел эту ночь, я ведь даже не знал его названия, и повезло вдвойне, что Ларс оказался там. Когда я вошел, он пытался добиться от хозяйки внятного ответа на вопрос, куда меня понесло с утра пораньше. Хозяйка орала, надувая красные щеки, и я удивился, как это Ларс еще ее не убил.

— Ну что, достал коня? — спросил я, переступив порог.

Ларс обернулся. Хозяйка умолкла, тут же выпалила, ткнув в меня пальцем: