Игры с адреналином

Вот ведь как. Пожилой уже, откуда только силы брались.

И я бросила все расчёты. И все думы. Даже не загадывала, как буду жить. Знала только, чувствовала – эта широкая спина мне пропасть «в этом мире бушующем» не даст. Вот как бывает.

Но, конечно, всё кончается. У меня уж очень неожиданно. Просто раздался утром звонок. Я сдуру, ещё вся взлохмаченная, голая, дверь открыла, и в комнату нашу ворвалась полная женщина. Очень даже полная.

Начался такой визг, что я растерялась. А мой поэт X, которого эта тётка называла «Николай Николаевич», растерялся ещё больше. Несмотря на всю трагедийность положения, я не могла не рассмеяться. Поэт никак не мог надеть трусы, они у него всё путались, и он в отчаянии их бросил и надел брюки.

А дама продолжала орать благим матом одно и то же, как заведённая: «Коля, подтверди, это провокация. Это американцы срывают нашу дружбу. Коля, ну что же ты молчишь? Коля, эта белогвардейская б… тебя провоцирует, ведь так, ведь верно? Миленький Василий Иннокентьевич, ну что же вы молчите? Ну подтвердите: это же провокация». Тут только я заметила за дамой неприметную фигуру. Лысую. В очках.

На меня вдруг накатила истерика.

– Если ты, с…, ещё хоть слово скажешь, я оболью тебя серной кислотой, – заорала я. При этом совершенно голая. И держа в руке стакан с водой, которую и пила до этой вспышки в целях успокоения.

Реакция произошла молниеносная. Все трое, в том числе мой любимый поэт X, то есть Николай Николаевич, вылетели из моей студии, забыв трусы, заколку от галстука и недопитую очередную бутылку шампанского.

Реветь и биться в истерике мне не дали мои девчонки, соседки по нашим мансардным квартирам. Отнеслись к происшедшему они с пониманием и спокойно: «Здесь это часто бывает», – объяснили мне певички и танцовщицы разных кабаре и ресторанчиков.

Я была в каком-то полусне, но вечером, со своей неразлучной подругой-гитарой, поплелась в «Распутин». На жизнь нужно было зарабатывать.

Хозяином «Распутина» был в то время князь Гагарин. Тоже не первой молодости, но вёл себя как истый аристократ. То есть позволял, чтобы его обворовывали, и щипал официанток за попки. И ещё он мило картавил, грассировал, и вообще, речь была у князя кашеобразная. Но это так, к слову.

Вот князь и говорит: «Ах, Вихтория, гоубушка. Мне советский культурный центр на сегодня заказали певичку гомансов гусских. И платят хогошо, ты уж постагайся. Там у них какой-то поэт пгиехал стихи читать о советском паспогте, так ты должна эти стихи гусскими гомансами гаспаблять. Выгучи уж меня, стагика, гоубушка».

Ну что делать? Деньги нужны, да я, как бывший врач, знаю, стресс снимать только стрессом же.

Согласилась.

И вот сижу я на сцене. Занавес ещё не поднят. У столика мой Николай Николаевич, слегка помятый, но вид нет, не опущенный. Даже задиристый. Со мной поздоровался спокойно. И тут же извинился за поведение своей жены. Совсем прямо странное поведение.

Я, правда, говорю: «Да какая же жена, Николай Николаевич? Вы же говорили, что её вовсе и давно совершенно нет».

А он даже не смешался. «Да, – говорит, – вроде бы нет, ан вот она тут как тут», – и ручками так разводит.

Тут я обиделась и разозлилась. Договорилась быстренько с рабочим сцены. Мол, занавес только по моей отмашке и говорю поэту:

– Ладно, Николай Николаевич, давайте хотя бы отметим конец нашего романа по-гусарски.

А сама достаю бутылку шампанского, снимаю туфель и протягиваю поэту. «Гусар» мой вытянулся насколько позволила фигура и возраст и застыл с туфлем в руках. Я, взобравшись на стол, одной рукой стала наполнять шампанским импровизированный бокал, при этом щедро поливая шипящим напитком голову и костюм поэта. Другой рукой даю отмашку. И занавес пошёл…

Что-о-о было! Сначала кто-то начал аплодировать, кто-то засмеялся. Смех стал гомерическим, но я это уже слышала из коридора, когда бежала с гитарой в мой родной дом, в мой «Распутин».

«Как, гоубушка, так гано», – встретил меня князь. И я не выдержала, разрыдалась и всё, всё-всё князю рассказала.

Реакция была неожиданная. Князь начал хохотать, потом позвал музыкантов и ряд посетителей – ну, там Оболенских, Олсуфьевых, Юсуповых, Мещерских – и пересказал им всё это с различными комментариями. «Распутин» так поздно никогда не закрывался!

А посетители тут же организовали комитет в мою защиту. Назвали «Большевистские руки прочь от тела Виктории». И даже немного денег собрали.

Вот права пословица: «Не было бы счастья, да несчастье помогло».

Во-первых, назавтра все газеты Парижа, да и не только – Лондона, Западного Берлина, Вены и прочее, – вышли с аршинными заголовками типа: «Их культура», «Большевик-функционер в роли стриптизёра», «Чем Советы хотят нас запугать» и тому подобное.

Во-вторых, в «Распутине» появился так называемый атташе по культуре советского посольства. Он подробно обо мне расспрашивал, и я начала бояться уже по-настоящему. История с похищением Мюллера и Кутепова была свежа в памяти всех эмигрантов. Однако выручил меня князь Гагарин. Просто однажды вечером в перерывах между пением меня позвал в свой кабинет князь. Там сидело двое молодых людей. Внешности самой неприметной. А я по-французски-то ещё почти никак. В общем, дали они мне подписать какую-то бумагу. Князь покивал так, мол, подписывай, голубушка, не сомневайся. Подписала. Спросила потом, что это за бумага. Князь так хихикнул и сказал: «А это чтоб не приставали», – и ущипнул меня, конечно, за попку.

Через 20 дней мне пришло письмо от президента Франции. Меня президент поздравлял с вступлением во французское общество. То есть я стала гражданкой Франции.

А эти же двое молодых людей встретились с нашим культурным атташе. И пожелали ему больше французской гражданкой, то есть мной, не интересоваться. Не 30-е, мол, сейчас годы.

Вот и весь мой поэтический роман, милый друг…

И Вика тронула мою руку.

Не заказать шампанского после такой истории было бы грех непростительный, которого я избежал. Шампанское было заказано.

* * *

Через несколько лет, совершенно по иному поводу работая в Центральном архиве КПСС, я наткнулся на документ, который меня поразил. Привожу его целиком.

Постановление Политбюро ЦК КПСС

«О недостатках партийно-воспитательной работы

в Союзе советских писателей»

сентябрь 197… год

№ 89 п. 237

ЦК КПСС отмечает, что за последние годы Союз советских писателей утратил наступательную мотивацию в советской литературе, художественные произведения являются малоинтересными, на недостаточно высоком идейном и художественном уровне.

Зачастую при контактах с зарубежными деятелями искусства ССП не даёт должного отпора на провокации последних.

В этой связи показательна провокационная история с секретарём СП, Н.Н.Х.

Последний, будучи в служебный командировке в Париже, был взят в разработку матёрыми разведчиками США совместно с эмигрантскими белогвардейскими отщепенцами (такими, как певица Виктория Н., князь Гагарин и др.). Провокация в отношении дискредитации тов. X удалась не полностью. Он благополучно вернулся в СССР.

ЦК КПСС постановляет:

1. За проявленное мужество в условиях оголтелой провокации секретаря ССП тов. X наградить медалью «За трудовое отличие».

2. Принять предложение Коллегии Минкультуры СССР не посылать в загранкомандировки тов. X в течение 5 лет.

3. Освободить от обязанностей секретаря ССП тов. X в связи с переходом на руководящую работу в Министерство пищевой и лёгкой промышленности.

Копию этого документа я передал Виктории при возвращении в Париж. Конечно, выпили шампанского.

* * *

Вот, дорогой читатель, к чему иногда приводят стихи, написанные в пароксизме страсти в преклонном уже возрасте на груди любимой девушки.

4/III 2007 Antony

Мужчина и Барышни

Он уже давно жил во Франции. Но скучал. Родина, то есть Россия, нет-нет да манила его то несуразными происшествиями, то редкими звонками телефонными. Голоса были узнаваемы, и это нашего героя волновало. Тревожили его также многочисленные заказные убийства, мрачная статистика которых никак не уменьшалась. Волновали и оставленные, в связи с отъездом, приятельницы. Как они там, без присмотра. Глядишь, уж давно разбежались, как куры, неожиданно потерявшие петуха.