Игры Сатурна. Наперекор властителям

Наступило молчание, пока наконец Макларен не сказал глубоким гортанным голосом:

— Ты действительно веришь в это, правда?

— Он верит, верит, — выкрикнула Тамара сквозь слезы.

— О бедный глупец! Не будь слишком жесток с ним, Теранги. Ведь он поступил так… из любви… правда?

Любовь к такому?Реро-и-я разделяли ужас.

— Я не знаю, насколько это смягчает его вину, — сказал Макларен сурово. — Ну, у нас есть его признание. Пусть суд решает, что делать с ним и остальными. Не важно.

Он выпрямился. Я увидел, как мышца за мышцей у него спадает напряжение, и он сказал нам:

— Какое имеет значение, что их план не удался. Я полагаю, что тут будет полно закулисных сделок, компромиссов, притворства, что в этом не принимали никакого участия определенные персоны — политические трюки. Но не так уж и важно. Важно то, что мы можем воспользоваться этим скандалом, чтобы сбросить всю клику, которая хотела запереть нас в рамках королевства. С Арвелем мы будем впереди. — В его голосе слышалось возбуждение. — Действительно, мы будем.

Правда ли? — пронеслось в головах Реро-и-моей.

— Вы победили! — Тамара обняла нас обоих там, где мы стояли, — Если бы не ваша храбрость…

— Почему? Тут не было никакой храбрости, — сказала ей Реро. — Если бы мы смирились с этим, одному из нас нужно было бы умереть. Что мы теряли?

Нож, который образовался у меня в душе, выпал из ножен.

— Мы были бы убиты, что прекрасно вписалось в тот задуманный план, если бы вы не вмешались, Теранги Макларен, — сказал я, как будто из меня вытягивали каждое слово.

Он не заметил моего настроения, довольный, когда ответил:

— Ну как еще я бы мог поступить после того, как началась драка? — Он заколебался, — Ведь дело было не только в ваших жизнях, Реро-и-Воах, хотя, конечно, они многое значат. Но было понятно, что это могло бы спровоцировать вашу расу прекратить контакты с нами. О, это было бы самой ужасной потерей, которую когда-либо понесло человечество. Разве не так?

— Вашей жене грозила опасность, — объявил я.

— Я понимаю это, — сказал он. Они пожали руки, эти двое. Тем не менее он смог сказать мне, пока она слушала и кивала головой, — Мы оба понимали это. Но мы не могли не думать о нашей планете.

Реро-и-я действительно дали рекомендации заключить этот союз, объединить транспортную сеть, производить обмен товарами и совершать культурный обмен тоже, насколько это возможно. По нашему мнению, это принесет пользу, которая перевесит любые психические травмы, о которых беспокоились некоторые. Мы могли даже предостеречь от неприятного влияния и предложить меры, которые необходимо предпринимать, чтобы избежать его.

И кроме того, о люди Арвеля, никогда не проявляйте жалости к земным существам. Если вы это сделаете, вас ждут печальные последствия. Они так мало знают о любви. И они даже не в состоянии узнать больше.

По путям вечности

— И он увидит, что старые планеты изменились, и возникли новые звезды…

Воскрешение из мертвых было таким быстрым, что восстановились даже те слова, которые были у меня в голове, когда я последний раз умер. Только после нескольких ударов пульса необычность этого через мои органы чувств достигла сознания, чтобы напомнить мне, что еще четыре десятилетия и почти девять световых лет проплыли между мной и поэтом.

Световые годы. Свет. Повсюду свет. Однажды мальчиком я провел ночь в лагере, разбитом на зимней вершине горы. И тогда это пронзило меня до мозга костей, — как может кто-то, который сделал подобное, верить в противоположное? — что космическое пространство не темное. Возможно, это и побудило меня, когда во мне родилась потребность узнать об этом, взлететь в небо и выйти за его пределы.

Сейчас я нахожусь в полете и вне пределов привычного неба. Вокруг меня роятся звезды, звезды и звезды, и поэтому для темноты тут нет пространства, и она представляет собой не что иное, как кристалл, который содержит их в себе. Они всевозможных цветов — от цвета молнии, вспыхнувшей в золоте, до темно-розового, но каждый цвет ликующе-резкий. Туманности плавают среди них, как вуали и облака; где умерли огромные солнца, новые миры зарождаются в вихревых потоках. Млечный Путь — холодное течение раздваивается здесь бурлящими массами галактического центра, а там — открывается сияние в направлении к бесконечности. Я напряг свое зрение и проследил за спиралью нашего соседнего водоворота за полтора миллиона световых лет отсюда до Андромеды.

Земля — это небольшая светящаяся точка на горизонте Геркулеса. Самый яркий — Сириус, чье бело-синее свече ние отбрасывает тени на арматуру и ниши моего корпуса. Я поискал и нашел его приятеля.

Это было сделано не с помощью оптических приборов. Карлик, который едва обошел гиганта вокруг, терялся в его блеске. То, что я увидел различными сенсорами, было рентгеновское излучение, то, что я учуял, было острое дыхание нейтронов, смешанное с ветерком, который струился от великана; я купался в замысловатой игре силовых полей, балансируя, содрогаясь, когда они ласкали меня; я слушал резкие звуки волынки и звуки ее басовой трубки, бормотание и напевы Вселенной.

Сначала я не слышал Корину. Если бы я не поспешил оставить Киплинга в обмен на эти небеса, тогда я должен был бы оставить их для нее. Впрочем, это и простительно. Я должен был тотчас же убедиться, насколько возможно, что нам не грозит никакая опасность. Вероятно, не грозит, или же автоматы возродили бы нас к существованию до установленного момента. Но автоматы могут судить только о том, для чего они предназначены и запрограммированы людьми за девять световых лет до этой загадки, людьми, которые, скорее всего, уже обратились в прах, точно так же, как Корина и Джоэл уж точно прах.

— Джоэл! Джоэл! —звала Корина внутри меня. — Ты уже здесь?

Я открыл свои внешние сканеры. Ее принципиальное тело, которое вмещало принципиальный мозг, было в движении, тщательно проверяя каждую его частичку после сорока трех лет смерти. В тысячный раз красота этого вместилища сознания захватила меня. Ее тускло сияющая форма была только отдаленно схожа с человеческой, так, как абстрактная скульптура может походить на человека на далекой-далекой Земле: те же несколько рук, например, или голова, аналогичная стрекозиной, которая вовсе и не голова в прямом смысле этого слова — она тут только выполняет определенную функцию. Но нечто в изящности и в грации движений напоминало Корину, которая теперь — прах.

Она еще не вошла в контакт ни с одним из вспомогательных специальных тел вокруг нее. Вместо этого она подсоединилась к одной из моих коммуникационных цепей.

— Привет! —передал я довольно неуверенно, поскольку, несмотря на исследования, эксперименты и возбуждение, все еще было трудно осознать, что мы действительно приближаемся к Сириусу, — Как ты себя чувствуешь?

— Прекрасно. Все в порядке?

— Насколько могу судить. Почему ты не пользуешься голосом?