Игры сердца

– А кого? – злясь на себя за собственный идиотизм, спросил Иван.

– Следователя. Только это завтра уже. Сегодня-то рабочий день закончился, – сердобольным тоном, как слабоумному, объяснил дежурный. И, с интересом взглянув на Ивана, спросил: – А вы ей кто будете? Я в том смысле, что свидания только родственникам, и то не всем и не всегда.

Иван вышел на темную улицу в такой ярости на себя, что готов был стукнуться головой о ближайшую крепкую стенку. Но не стукнулся, конечно. Следующее дело, которое он должен был сделать, требовало ясной головы.

Детдом он нашел сразу – найти что бы то ни было в этом крошечном городке не составляло труда.

Несмотря на вечерний час, заведующая была у себя в кабинете.

– Вот, хотят девочку у нас взять, – сказала она едва ли не в ту самую минуту, когда Иван вошел и поздоровался. – Письмо прислали из Калининграда. – Она показала на лист бумаги, лежащий перед нею на столе. – А разве по письму поймешь, что за люди? Притвориться-то легко, бумага все стерпит.

У нее было простое лицо и бесхитростные глаза. Такие же, как окна маленьких домов на площади.

До сих пор Иван слышал о детдомах лишь кое-что и краем уха. Это «кое-что» отчасти напоминало книгу ужасов. Но при взгляде на эту женщину трудно было представить, что она способна причинить ребенку даже самый малый и невольный вред.

– А зачем им притворяться? – спросил Иван.

– Ой, люди-то разные, – с такой же бесхитростной, как взгляд, интонацией ответила заведующая. – Некоторые, знаете, детей из детдома берут, чтобы они на огороде работали да за скотиной ходили. Это если в деревне. Или чтобы со своими маленькими сидели – это если в городе, а в детском садике мест нету. И возвратов знаете как много? Люди думают, что ангелочка получат, а оказывается… Да вы проходите, садитесь, – спохватилась она.

– Вера Анатольевна, меня зовут Иван Дмитриевич Луговской, – сказал Иван, садясь перед нею у стола; ее имя он прочитал на дверях кабинета. – Вот мой паспорт. Я хотел бы увидеть ребенка, которого к вам недавно привезли. То есть не привезли, а привели, он здесь недалеко жил. То есть принесли, я думаю.

Злость на себя, ушедшая было при виде этой ясноглазой женщины, снова поднялась у него внутри, как только он начал путаться в каких-то никчемных объяснениях.

– Вы про Дедала говорите? – спросила Вера Анатольевна.

Казалось, она ничуть не удивилась. Или они в этой Ветлуге все такие – ничему не удивляются?

– Да, – кивнул Иван. – А как вы догадались?

– А у нас только он недавно, остальные все давно. И, знаете… – Она поколебалась, но потом все же сказала: – Знаете, он на вас очень похож. Как вы вошли, так я прямо чуть не ахнула. Очень мальчишечку жалко.

– Оттого, что на меня похож?

– Нет, что вы! Что без матери остался, вот отчего. Да еще в таком неясном положении. Его бы усыновили быстро – у нас на малышей очередь. Но это если бы она отказ написала. А без ее согласия очень долгая процедура, потому что когда родительских прав лишают, то…

– Я хотел бы его увидеть, – перебил Иван. – Можно это, Вера Анатольевна?

– Ну, вообще-то… – заколебалась она.

Если бы у нее был другой взгляд и голос, если бы она не держала в округлых руках письмо от каких-то неведомых людей, пытаясь понять, хорошие ли они, Иван попросту предложил бы ей деньги. Но как предложишь деньги такой вот женщине? И самому неловко, и, главное, толку явно не будет: она, скорее всего, только обидится, а то и рассердится.

– Вера Анатольевна, я должен его увидеть, – сказал Иван. И добавил: – Помогите мне, пожалуйста.

– Хорошо, – сказала она. – Я понимаю. Вы… в первый раз его увидите?

– Да.

– Пойдемте.

Снаружи здание, в котором находился детский дом, казалось маленьким, как все здания этого городка. Но внутри – Иван все шел и шел вслед за Верой Анатольевной по коридорам и лестницам, проходил под глубокими арочными проемами… Дому было не меньше ста лет – по ширине подоконников было понятно, какие мощные в нем стены. Только вот запах здесь стоял невыносимый: унылый запах казенного убогого жилья.

Откуда-то доносились голоса – кажется, детские. Впрочем, разобрать это наверняка было невозможно: в таких стенах любые голоса звучали глухо.

– Вы не думайте, у нас ему хорошо, – сказала Вера Анатольевна. – И мы стараемся, и денег дают достаточно – государство, шефствующие предприятия. Теперь, знаете, много получше стало. – Они повернули за угол коридора, и детские голоса стали громче. Вера Анатольевна остановилась перед какой-то дверью. – Подождите, сейчас его выведу. Только вы недолго, пожалуйста, – попросила она. – Ему спать пора, их уже укладывают вообще-то. – И добавила, словно оправдываясь: – Я бы не стала ребенка на ночь беспокоить, но вы же издалека приехали, правда?

Вера Анатольевна скрылась за дверью. Иван отошел к подоконнику. Тьма стояла у него за спиной, за волнистым старым стеклом.

Дверь открылась очень скоро, через минуту, наверное. Вера Анатольевна стояла на пороге, держа за руку мальчика. Казалось, она не решается выйти с ним из комнаты. Мальчик был очень маленький, ей по колено, и на нем была надета ярко-желтая цыплячья пижамка. Это яркое пятно Иван почему-то заметил в первую очередь. И только потом – что голова у ребенка такая светлая, будто на нее направлен серебряный луч прожектора. Даже у Северины волосы были потемнее, не говоря уж о нем самом.

– Вот такой у нас Дедал, – сказала Вера Анатольевна. – Только мы его Данечкой зовем, чтобы по-человечески. Его и крестили так.

Она взяла ребенка на руки, сделала шаг вперед и поставила его на подоконник. Теперь Иван отчетливо видел его лицо. Мальчик смотрел на него прямым любопытным взглядом – разглядывал его вдумчиво, как редкостного марсианина.

– Он… не говорит? – с трудом произнес Иван.

И кашлянул, чтобы убрать ненужный хрип в горле.

– Да он же маленький еще, – улыбнулась Вера Анатольевна. – Что они в полтора годика говорят? Ма да па.

– Па, – сказал мальчик.

И улыбнулся. Он улыбнулся не губами, а… совсем по-другому. Иван задохнулся, увидев эту улыбку. Она появилась только в самой глубине темных глаз, но осветила мальчика всего, всего как есть, до самых вихров на макушке.

– Его можно… взять? – спросил Иван.

– Да на здоровье, – кивнула Вера Анатольевна. – Он не боязливый, пойдет на руки. Правда, Данечка? – проворковала она, обращаясь к ребенку. – Хочешь, чтоб тебя дядя на ручки взял?

– Не на ручки. Совсем. Совсем его взять – можно?