Игры желтого дьявола

Наконец Родик нашел нужный номер и, чтобы разрядить затянувшуюся паузу, спросил:

– Я позвоню?

Владимир Александрович грустно кивнул, и Родик принялся крутить диск. Со второго раза он дозвонился:

– Валя, привет! Жмакин. Не забыл боевого товарища? Как дела?

– Рад тебя слышать, Родик. Все по-старому. Служу… Пока.

– Ты об Указе президента или увольняться надумал?

– Указы – это не про нашу честь. Нас приказы волнуют. Мне до момента «ч» меньше года осталось. Буду рапорт подавать и по твоему примеру в коммерцию двигать.

– Вольному воля – спасенному рай. Надумаешь ко мне – приходи. Что-нибудь вместе замутим.

– Надо обсудить. Тут в твоем институте на каэнтээсе [16] был. Про тебя легенды слагают. Говорят, миллионером стал.

– Хм… Это с какой стороны посмотреть. Как нас учили, все относительно. Тут впору эпитафии сочинять. Не просто на моем поприще. Не думай, что жалуюсь. В целом все движется в нужном направлении, но…

– А кому просто? У тебя хоть все в одних руках, а у нас лебедь, рак да щука.

– Как семья?

– Да по-старому. Лучше скажи, как ты в разведенном состоянии существуешь?

– У меня есть женщина… По дочери, конечно, скучаю. Лена наше общение не ограничивает, но его организация в лучшем случае в выходные удается. Обратного хода нет… Что тут скажешь? Се ля ви! У меня к тебе просьба.

– Что еще от тебя ждать? Так не позвонишь…

– Каюсь и признаю. Жизнь такая… Мне на день-другой миноискатель или что-то подобное для обнаружения металла надо.

– Разное есть. Тебе для чего?

Родик кратко изложил ситуацию, а в конце заметил:

– Мне на этот клад наплевать. Да и не я его обнаружил, а тем более потерял. Просто таджики, пока эти монеты не найдут, работать только из-под палки будут, а меня сроки жмут. Да и надсмоторщиком быть не хочется. Есть чем заняться.

– Ставь бутылку. У меня есть американский металлоискатель. Для изучения недавно прислали. Завтра я в министерстве к десяти должен быть. Часов в тринадцать могу с тобой встретиться. Диктуй адрес…

– Проще. Я тебя у кинотеатра «Новороссийск» ждать буду. Мой объект с ним соседствует. Сориентировался?

– Конечно.

– Отлично. Потом куда-нибудь завалимся и пообщаемся. Ты свою аферу с детскими книжками не оставил?

– Почему аферу? Издаю. Расходятся, как пирожки в блокадном Ленинграде.

– Ну и аллегории у великого детского писателя. Презентуй завтра что-нибудь с автографом. Я тут одному господину обещал библиофилом стать.

– Обязательно! Только обещай не ржать, как в прошлый раз.

– Тогда я не понимал, что такое коммерция. Считал книгу чем-то божественным, не допускающим обыденности. Возмущался советскими политкорректными поделками. К ним и твои опусы относил. Каюсь… Заблуждался. Это обычный товар народного потребления. Теперь уже не дефицитный.

– То-то. Поумнел. Кстати, тогда в сравнении с нашими доходами это была коммерция. Сейчас издательство платит крохи, хотя издает охотно.

– Сам издавай. Сам продавай.

– Видишь, как ты продвинулся. Исходный капитал нужен.

– Завтра обсудим. Может, еще чего-нибудь придумаем. Ты ведь идеями по-прежнему фонтанируешь?

– Уже не так. Старею. Сапогею.

– Не прибедняйся. Давай до завтра, а то все темы исчерпаем.

Родик разъединил линию и обратился к Владимиру Александровичу:

– Спасибо! Пойду таджиков контролировать.

Тот оторвался от газеты и, привстав, протянул руку для прощания. Родик пожал влажную ладонь, пытаясь поймать взгляд хозяина кабинета, но ничего не получилось. Он как будто разглядывал что-то на противоположной стене. Родик инстинктивно оглянулся и, хмыкнув, вышел.

В ремонтируемом помещении кипела работа. Родик молча походил и, одобрительно кивнув, направился во двор. Там одиноко слонялся между кучами мусора молодой таджик, что-то высматривая в скудном уличном освещении.

– Откуда ты? – спросил от нечего делать Родик.

– Из Куляба, око. [17]

– Был я там недавно. Здорово вас войной потрепало.

– Отца и брата убили. Хорошо, амак [18] сюда забрал.

– Да-а-а… Жаль Таджикистан. Возвращаться собираешься?

– Плохо здесь, око. Однако денег на свадьбу надо заработать. Пока нет.

– Вот золото найдешь и разбогатеешь.

– На чужом добре не разбогатеешь. Да и все придется сахибу [19] отдать.

– Если найдете, я прослежу, чтобы поделили поровну.

– Рахмат [20] , око.

Родик развернулся и столкнулся с Владимиром Александровичем:

– Извините, не слышал, как вы подошли. Домой?

– Рабочий день кончился.

– Да-да. До завтра. Я часам к двенадцати появлюсь.

– Я буду на месте. До завтра.

Родик проводил взглядом понурую фигуру Владимира Александровича и подумал: «Вот времена. Сломали человека. А ведь, вероятно, был успешным. Полковник, директор. Приличная зарплата. Что надо? Пошел в коммерцию, желая разбогатеть, а в результате потерял все. Даже себя. Сколько таких? Надо ли их жалеть? Куда их девать? Ведь пользы от них уже не будет. Улицы подметать не пойдут. Будут просиживать штаны в офисах. Чаи заваривать и газеты читать, радуясь чужим бедам и завидуя успехам…»

– Родион Иванович, – прервал размышления Родика Касым. – Езжайте домой. Все сделаем.

– Боюсь, что опять начнете кладоискательством заниматься. Кстати, я договорился, чтобы вам завтра оборудование для этого привезли. Потерпите.

– Не беспокойтесь. Под мою ответственность.

– Ладно. Поеду, а то мне еще чертеж фермы делать. Но смотри…

Утром, завтракая, Родик прослушал информацию о том, что ночью собирались народные депутаты и приняли решение считать Указ Ельцина государственным переворотом.

«Опять революция, но, полагаю, управляемая, – подумал он. – Двоевластие кончается. Это неизбежно. Повоюют и договорятся. Создадут какую-нибудь коалицию и по западному образцу парламент. Об этом давно трезвонят. Понаедут заморские советники, и строительство демократии продолжится. Денег, вероятно, дадут. Интересно, кто все это режиссирует. Не та ли организация, в которую меня завербовали? Тогда понятно, почему они помалкивают. Им опасаться нечего. И те и другие возврата к социализму не хотят. Просто борются за власть. Выбор, вероятно, уже сделан в пользу Ельцина. Его Запад поддерживает, да и силовики под ним. Однако не всем это ясно и заварушки не избежать, но волноваться, судя по молчаливому поведению Комиссии, не стоит. У меня теперь появился “барометр”. Хотя, кто знает? Россию умом не понять».