Их любовник

А вот наследнику Говардов было плевать и на встречу с драконом, и на глубоко спрятанную темную сторону Бонни Джеральда. Говард-мелкий хотел кушать, а вместе с ним и я. До ворчания в желудке и мушек перед глазами.

С колен Бонни я не слезла. Сегодня его очередь кормить меня с рук и доказывать, что он по-прежнему мой нежный и заботливый любовник. Человек, а не дракон. Да Бонни и не возражал, ему тоже очень надо было вернуться в привычный образ и отвлечься. Например, разговорами о постановке. Пусть немного вялыми и рваными, плевать. Все равно помогло.

К концу ужина мы оба уже могли улыбаться и даже без дрожи смотреть на пустое место, где совсем недавно сидел дон Джузеппе. В смысле, я — без дрожи, а Бонни — без желания выпустить клыки с когтями и кого-нибудь разорвать на части.

— Хорошо, что он не привел с собой Клаудию, — вслух подумала я, вместо того чтобы ответить на какой-то пустяковый вопрос то ли о Гольцмане, то ли о Денисове.

Бонни поморщился:

— Вот только ее тут не хватало.

— Тебе все равно придется с ней встретиться рано или поздно.

— Не вижу смысла. Нам с Клау не о чем говорить.

— Тебе ее не жаль? Вы оба ее использовали и бросили. Одну. Беременную.

— Мы оба?! — Бонни яростно сверкнул глазами, но тут же притих и болезненно скривился, словно дракон жег его изнутри. — Я не хочу о ней даже думать. Все это было страшной глупостью.

— Хорошо, если было, — я задумчиво повертела в руках чайную ложечку. — Знаешь, ушел только твой дядя, а мне кажется, что я опять одна. Ты весь там, в семейных проблемах, и я не уверена, что не потеряю тебя снова.

— Роза? — он погладил меня по щеке, зовя поднять взгляд на него, и заглянул мне в глаза. — Я с тобой, сейчас и всегда. Я люблю тебя и Кея. Что бы дядя ни говорил, я не откажусь от вас и не женюсь на Клау. Ты мне веришь?

— Верю, — кивнула я и потерлась щекой о его ладонь.

Я очень хотела верить, но чувствовала — Бонни опять отравлен, и опять пытается спрятаться от самого себя. А я… я могу оставить все как есть, понадеяться на авось, или что-то сделать. Авось себя уже не оправдал, а что-то сделать… что? Заставить Бонни поговорить с Клау? Рассказать его родителям, что Клау беременна не от Бонни? Нет. Не то. Здесь требуется другой подход, не настолько в лоб. И я знаю, у кого уже не раз получалось поставить Бонни мозги на место.

Так что дома, пока Бонни был в душе, я позвонила Кею. Сюрреалистическая картинка, правда же? Тайком от любовника звонить мужу. Прелесть просто, хоть водевиль пиши. Только мне было не до водевиля.

По счастью, я застала Кея одного и в дороге, а не очередных суперважных переговорах или встрече с очередными политиками. Хорошо, что у меня есть мой Бонни и мои романы, а то я бы возненавидела его корпорацию.

— Я ужасно соскучилась, ты когда приедешь?

— Послезавтра. Я тоже соскучился по вас. Надеюсь, синьор Кастельеро вел себя прилично?

Я хмыкнула. Кто бы сомневался, что Кею уже все доложили и запись беседы в «Касабланке» предоставили. И правильно. Когда он в курсе дела — все намного проще.

— Как настоящий политик: морочил, увиливал и давил на больные мозоли. Но мне не хамил, если ты об этом. Кей, я волнуюсь за Бонни. С него станется поехать на Сицилию одному и влипнуть в очередную дядину манипуляцию.

— Не в этот раз, Колючка. Не волнуйся, все будет хорошо. Ты просто поговори с ним, ты умеешь. Британские ученые это не раз доказали.

Я невольно улыбнулась. Британские ученые, о да!

— Я люблю тебя, Кей.

— Я тоже тебя люблю, моя нежная Роза.

Казалось бы, Кей не сказал ничего особенного, не дал мне инструкции к действию, но почему-то после разговора с ним я успокоилась. Наверное, у меня муж все же волшебник. И сегодня британские ученые это доказали еще раз.

Кстати, я уже знаю, как и о чем хочу поговорить с Бонни, и это будет совсем не похоже на наши прежние откровенные разговоры. Потому что сегодня я не буду спрашивать, а буду рассказывать сама. Есть такой способ психотерапии, мне Манюнюэль как-то объясняла, я ей даже сказки для практики писала.

К возвращению Бонни из душа я зажгла на подоконнике три свечи, заправила кальян, собрала на постель все подушки и потушила электричество. Сама оделась в длинную шелковую сорочку на бретельках. А волшебную коробку с игрушками убрала в тумбочку, чтобы не отвлекала.

Когда Бонни пришел, одетый в одно лишь полотенце на бедрах, я поманила его на постель.

— Мы играем в тысячу и одну ночь? — спросил он, скинув полотенце и устроившись рядом со мной, полулежа на подушках.

— Не то чтобы в тысячу и одну ночь, но мне в голову пришла одна мысль, и я ее думаю. Подумаешь вместе со мной? — я подала ему трубку кальяна.

— Мысль, хм… — он тоже затянулся, прикрыв глаза. — Это интересно. Новый роман?

— Не то чтобы роман, скорее просто история об одном драконе… нет, пожалуй, об одиноком драконе, зимнем лорде и четвергах. Грустная и трагичная история.

— Со счастливым концом?

— Не знаю, я пока не придумала. Но знаю, что она будет называться «Дракон по четвергам», или «Драконий четверг», как-то так. И в этой истории будет смерть и предательство. И еще любовь. Безумная любовь к небу. Мне нужен слушатель, а может быть и режиссер. Или актер. Я еще не знаю.

— Я могу быть актером для тебя. Или режиссером. Или просто слушателем.

— И не боишься трагедии? Знаешь, в этой истории может разбиться чье-то сердце.

— Тогда ты соберешь его из осколков, склеишь своим дыханием и оживишь поцелуем, — Бонни улыбнулся так, что мое собственное сердце забилось быстрее.

— Думаешь, поможет?

— Конечно. Я знаю.

— Ну ладно, тогда… только в этой истории не будет прекрасной принцессы. Я предупредила.

— Рассказывай уже, Шахерезада.

— Представь себе: ночной Нью-Йорк с высоты птичьего полета, реки огней, моря эмоций и запахов, — начала я, устроившись головой на плече Бонни. — Дракон летит над городом, купается в ласковых воздушных потоках, не обращая внимания на полицейские вертолеты: они кружат неподалеку, как осенние листья. Его крылья сильны, тело совершенно, он — всемогущ и бессмертен… и почти не помнит, зачем нужно отказаться от крыльев, стать таким же как те, внизу — маленьким, жалким, беспомощным человечком. Но почему-то знает, что нужно. И, отсалютовав вертолетам фейерверком огня, исчезает со всех радаров. Просто исчезает, как будто его здесь не было. А потом приземляется на крышу Метрополитен-опера — человеком. Он идет по крыше, показывая мечущимся в небе вертолетам средний палец. Шагает в лифт, смотрит в зеркало, поправляет лацканы идеального смокинга и улыбается той самой улыбкой, от которой сходят с ума миллионы фанаток по всему миру. Как тебе такое начало истории, Бонни?