Иисус Христос — Homo sapiens. Тацинский апокриф
Шрифт:
Совершеннолетие
Таким образом Иисус достиг 12 лет — возраста, который в древней Иудее считался возрастом совершеннолетия, религиозной зрелости. После этого в его биографии существует провал вплоть до символического возраста полного совершеннолетия, зрелости — 30 лет. Синоптикам этот период ни к чему: показали идеалистическое зачатие, показали смышленость в 12-летнем возрасте и — к делу, к общественной деятельности зрелого возраста. Тридцать лет приброшены, чтобы просто отметить зрелость (как и Давиду на момент воцарения, как и Иосифу, прародителю двух колен Израилевых, на момент высшей фараонской милости), а фактический возраст так и остался тайной. Перед указанной пустотой спасовал даже Штраус. Мережковский в строго каноническом русле назначает срок этот для неотлучной семейной жизни с братьями и сестрами в Назарете: «Ясно одно: очень друг от друга устали, измучились; двадцать лет жили вместе, родные — чужие, любящие — ненавидящие; души их как связанные тела, терлись одна о другую, из году в год, изо дня в день, пока не натерли ран, как у тяжелобольных пролежней». Не верится, чтобы в подобной тягостной бытовухе мог развиться у Иисуса гений общения с людьми. Скорее, это был бы к тридцати годам истекающий желчью, ограниченный человек.
О том, что Иисус рано расстался с отчей семьей, косвенно можно заключить по разительному отличию в религиозности между ним и очень близким по возрасту братом Иаковом, вторым после него сыном Марии. Иаков, неотлучно находившийся возле Марии и все свое детство, и отрочество, и раннюю юность, был ревностным иудеем, фанатичным рабом каждой буквы Писания. Это следует из хорошо описанной Новым заветом и апокрифами
Мнения исследователей по вопросу этого темного периода в жизни Иисуса широко разошлись. Иисус на это время отправляется ими и в Тибет, и в Индию, и в Египет. Беллетрист Сарамаго живописует, что Иисус четыре года из этого периода пас овец с Сатаною под Иерусалимом, был у Сатаны подпаском. Ни много, ни мало. Идея отсылки Иисуса в Индию не такая уж дикая. Согласно утверждениям ахмадистов (направление в исламе), Иисус не был распят и поэтому не вознесся на небеса. Он был спасен своими учениками и бежал (как спутник упоминается Фома) в Индию, где благополучно прожил до 120 лет. Его могилу и до сего дня показывают в индийском городе Шринагаре — столице штата Кашмир. Мог он побывать там и раньше. Ренан, согласуясь с евангелистами, полагает, что Иисус до самых тридцати лет просидел в Назарете, мечтая о Боге. Маловероятно. Немало исследователей считают, что Назарета во времена Иисуса не существовало вовсе, так как он не упоминается ни в списке галилейских городов в книге Иисуса Навина, ни в сочинениях надежного Иосифа Флавия, ни в Талмуде. Более определенно заполнил неизвестный период только порицаемый Цельс. Как уже упоминалось, он сообщает, что в молодости, скорее всего это и есть период 12–30 лет, Иисус был очень беден и нанимался на работы в Египет. Богословы, естественно, напрочь отрицают сведения Цельса о том, что Иисус был в Египте и вынес оттуда оккультные знания, которыми воспользовался для влияния на иудейские массы. И все же ближе к правде работа там, в Египте. В Египте много строили, и работа была, были стабильные средства к существованию. Там он, видимо, и поднаторел среди тысяч таких же наемников и рабов со всего света. Прошел школу жизни в людской каше, в водовороте событий, в мельнице взаимоотношений, в калейдоскопе вер да и неприятного канонистам оккультизма, на который намекает Цельс. Только так он мог хорошо познать человеческую психику, душу и изнанку души и стать «ловцом человеков», по его любимому выражению. Наука управлять толпой, модифицировать поведение масс, подчинять своей воле учеников вполне может иметь египетские корни. Кстати, вкалывал он там и по субботам. Хотя, если он, оставив семью, провел эти годы даже, допустим, в Иерусалиме, таком же шумном и разноязычном, результат был бы тот же. Добавим, что ему пришлось еще и лавировать между своей вольницей и свирепостью римских легионеров. Конечно, набожная Мария внушила ему с раннего детства богопочитание. Но когда, к примеру, набивший тебе морду легионер Великой Империи сделал это с именем великого бога Зевса и спокойно удалился, а ты убежал, моля своего Яхве, чтобы скорее зажили ссадины на лице, закрадываются мысли о некоторой соподчиненности богов. И такое деятельное сопоставление богов происходило на глазах 15–17-летнего подростка достаточно часто, чтобы поколебать веру во всесилие Яхве. Вряд ли он был гением-боголюбом по Ренану. Действа, подобные описанному, могли только внушить мысли о смирении и надежды на Царство Божье, справедливое и мстительное. Имперские великие победы и завоевания под флагом дикого и мощного бога основательно нивелировали местное, ограниченное величие Иеговы. Не говоря уже о корыстолюбии и неправедности своих чиновников от веры, его дискредитировавших. Сложно определить истинные отношения Иисуса с Богом. Процитируем прот. А. Меня: «При этом в Нем не было ничего жреческого, напыщенного (читай: фанатичного. — В. Е.). Святоши говорили о Нем: Вот человек, который любит есть и пить вино [Лк, 7: 34]». И здесь, и у Матфея (11: 19) дословно: чревоугодник и пьяница. Вопрос о набожности Иисуса открыт, ясно лишь то, что закладываемые с молоком матери образы устойчивы на протяжении всей жизни человека.
Время его отрочества совпало с периодом после подавления очередного восстания евреев под предводительством Иуды Галилеянина. Так что в Иерусалиме полно было беспризорных подростков-сирот его возраста, наверное, в их полупреступной среде он первое время и перебивался. Дело жизни вполне мог решить и случай (случайных благоприятных совпадений в его жизни немало), мог он попасть как в поселок строителей храма и работать плотником, так и в компанию шарлатанов-проповедников. В таком случае смышленый парень мог начать зарабатывать на пропитание помощником пророка — как говорят: с чего начнешь, тем и закончишь. Или после постройки храма поработать некоторое время при храме тем же плотником — слишком хорошо он знал и обрядовую, и прочую церковную рутину и лицемерие, против которых и восстал. В пользу первого предположения о пророческой подготовке говорит экзальтированное восклицание самого Иисуса: «Иерусалим! Иерусалим! Избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе! Сколько раз (курсив мой. — В. Е.) хотел Я собрать детей твоих, как птица птенцов своих под крылья, и вы не захотели!» И это восклицание приведено у тех евангелистов, которые считают его роковое путешествие в Иерусалим первым и последним [Мф, 23: 37; Лк, 13: 34], но нет его у Иоанна, который полагает, что Иисус до этого несколько раз побывал в Иерусалиме с проповедями. В другом его высказывании проглядывает хорошая осведомленность о пророческом промысле: «Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные» [Мф, 7: 15]. Есть еще одно туманное высказывание Иисуса, при въезде в Иерусалим, похожее на вдруг ожившую ностальгию по своей иерусалимской молодости: «И когда приблизился к городу, то, смотря на него, заплакал о нем и сказал: о, если бы и ты, хотя бы в сей день узнал, что служит к миру твоему!» [Лк, 19: 41–42]. Далее идет пророчество о грядущем языческом разрушении Иерусалима. В современном переводе о. Леонида (Лутковского) эта фраза звучит так: «О, если бы ты хоть сегодня узнал, что нужно для благоденствия твоего!» А что, собственно, нужно? Остановить ход истории, времени? Угадать и предотвратить восстание, в результате которого римляне разнесли Иерусалим? Никому это не под силу. В цитируемой евангельской записи Иисус, скорее всего, предваряя свои проповеди в храме, выразился проще: не «что служит», а «кто служит» и заплакал. Но это малопонятное его современникам ностальгическое проявление чувств, восклицание впоследствии было приспособлено, переделано христианскими переводчиками и переписчиками в более понятное, привычное пророчество, предсказание разрушения города. Однако вряд ли Иисус прослезился бы при этом: вспомним, сколько он невозмутимо проклял не принявших его городов, в том числе и исходный Капернаум [Лк, 10: 13–15], а Иерусалим не только не принял, но и готовился его убить, и Иисус эту опасность сознавал.
Показательна также его трехдневная проба самостоятельной жизни в Иерусалиме, когда он после очередного (но последнего семейного, совместного) пасхального паломничества в двенадцатилетнем возрасте просто остался в городе на три дня и был разыскиваем встревоженными родителями [Лк, 2: 45]. Кстати, интересно, что здесь догматиками пропущен один, по сути дела, всеразрушающий момент. Иисус, обращаясь к нашедшим его родителям, говорит: «Зачем было вам искать Меня? или вы не знали, что Мне должно быть в том, что принадлежит Отцу Моему? Но они не поняли сказанных Им слов» [Лк, 2: 49–50]. Он вразумляет родителей, что он не от мира сего, намекает на Господне отцовство. Родители при этом пребывают в недоумении, хотя каждый из них давно уже получил соответствующие свидетельства: Мария — ангельское благовещение, а Иосиф — ангельское же убеждение о непорочности Марии и о всевышнем происхождении Иисуса. Так что невязка взаимоисключающая. И действительно, имей они такое уведомление, Иисус с младенчества был бы ими внимательно опекаем (мыслимое ли дело — сын Бога!), а уж соседям
было бы тысячекратно конфиденциально сказано о святой тайне. И почему бы благочинным жителям Назарета не поклоняться подрастающему божеству, если даже цари-волхвы и храмовые сановники по рождению ему поклонились? Увы, никакого почитания: семья решила, что он повредился умом, а назаряне же насмехались над молодым пророком и даже подумывали убить его [Лк, 4: 29]. Логики, как видим, нет, догматизма в избытке. Мережковский решает эту ситуацию просто: братья и сестры ничего не знали о божественной сути Иисуса и не видели никакой божественной печати на его невзрачном челе. А мать Мария то вспоминала, и тогда «ослепительная ледяная молния ударяла ей прямо в сердце», то забывала и вместе со всеми считала сына бесноватым. В таком разе не поймешь, кто в этой семье действительно ненормальный, может и все. Тем паче, что брат Господень — Иаков — из ненавистников Христовых неисповедимо обернулся неукротимым его последователем.Но не об том речь. Если все же допускать некоторый период жизни после 12-летнего возраста в Египте. Иосиф в момент угрозы Вифлеемского избиения, видимо, не просто так увез семью в Египет. В Египте была еврейская диаспора, естественно предположить, что там у него были дальние родственники или просто друзья, у которых он временно укрылся. Впоследствии (как и ранее) он, видимо, встречался с ними ежегодно на пасхальных паломничествах в Иерусалиме: подрастающий Иисус был участником совместных пасхальных обрядов, молений. Вполне мог он, достигнув совершеннолетия и думая о хлебе насущном, о заработке, сделать расчет на вторичную поддержку и отправиться в Египет. Заметим, что в диаспоре интенсивно трудились вездесущие пророки, способные и здесь обучить молодого Иисуса ремеслу (по еврейским рассеяниям же отправились впоследствии и апостолы-пророки с именем Христа).
Штраус в отношении этого неизвестного периода жизни Иисуса предполагает, что он был «периодом тяжкой, мрачной борьбы и, может быть, различных заблуждений». Матфей [6: 25–28; 8: 20] упоминает о некоторой привычке к скитальческой жизни. Вполне вероятно также и последовательное пребывание Иисуса сначала в Египте и потом — в Иерусалиме. Но самое главное — после возможных египетской и иерусалимской школ жизни он стал талантливым (здесь можно согласиться с Ренаном и в утверждении гениальности Иисуса) ловцом душ и в человеческой массе был как рыба в воде. Все просто как мир. Подобных волевых типажей, психологов-самоучек можно найти там же, в тюрьмах, куда и нацеливался Иисус. Управлял он людьми, наэлектризованными ожиданием мессии, делал это играючи и хорошо знал, чего они ожидают, знал наиболее доходные темы проповедей, и мы знаем, что это были идеи смирения, благочестия и надежды — материал будущего христианства.
Тридцать лет и три года
Итак, начало основной общественной деятельности, служения — зрелое 30-летие [Лк, 3: 23]. «Прямого указания на то, как долго действовал Иисус публично, мы не находим ни в одном из евангелий» — это цитата из исследования Штрауса. Очень сложны логические конструкции Штрауса по поводу выяснения срока общественной деятельности Иисуса. Первые три евангелия (синоптические) входят в противоречие с четвертым. Иоанн в четвертом евангелии сообщает, что Иисус до рокового события не один раз побывал в Иерусалиме, по праздникам, и вел себя там как дома (и церковные иерархи уже положили на него глаз), а синоптики Матфей, Марк и Лука, напротив, утверждают, что все скандальные действия Иисус произвел в свое первое и последнее, триумфальное и роковое прибытие в Иерусалим в качестве уже Мессии. Примирить всех может лишь приведенное выше предположение, что Иисус основную часть предшествующей молодости провел в Иерусалиме рядовым пророком, в составе какой-либо общины.
Все же общепринятое мнение сходится на трехлетнем периоде (после тридцатилетия) общественной проповеднической деятельности Иисуса-мессии. И начался он крещением. Иоанн Креститель в водах реки Иордан уже массово практикуемым способом окрестил Иисуса на тридцатом году его жизни. Можно прикинуть, что за период около года перед этим событием Иисус, прибыв из Иерусалима, был простым слушателем проповедей Иоанна. Затем вошел в состав его учеников — как-никак родственник, и здесь Иоанн понял, что имеет дело с учеником, уже владеющим неплохим проповедническим опытом. Ученик обнаружил установившиеся взгляды и идеологию, столичную самоуверенность и превосходящие способности: большую силу влияния, лучшую риторику. Состоялись дискуссии, наметились несоответствия платформ. Иисус, уяснив идеологию Иоанна, не был согласен с проповедовавшимся им аскетизмом: слишком схож он со все той же закоснелой педантичностью официального иудаизма, а Иисус уже был полон идеями прямого общения с Богом. Однако и Иоанн, хоть и понял, что перед ним перспективный реформатор, принципами поступаться не мог и не стал. Окрестил Иисуса и публично признал его превосходство [Лк, 3: 16–17; Ин,1: 19–28]. Иисус отправился в пустыню на 40 дней поститься и отражать искушения Сатаны, а Иоанна как раз схватили Иродовы прислужники (воля случая?) и заточили в темницу [Лк, 3: 20] (чем это закончилось, мы уже говорили). Паства на некоторое время осталась без присмотра, пока Иисус не вернулся и не заступил место Иоанна. Тем самым начался новый, успешный трехлетний проповеднический период жизни Иисуса зрелого.
Популярность росла как в Галилее, так и в соседней Самарии, других языческих и иудейских пределах (по Луке — и в Иерусалиме), появились ученики, произнесены были нравоучительные притчи и знаменитые проповеди, содеяны чудеса (Штраус и некоторые современные историки в описаниях многих из этих дел усматривают мифотворчество). Назрел абсолют уверенности в себе и в своем деле. Слава воссияла. Все шло как по маслу. Это общеизвестно, незачем детализировать. Отметим лишь одну интересную деталь: Иисус не проповедовал в Назарете. Преткновение объяснено самим Иисусом: «Иисус же сказал им: не бывает пророк без чести, разве только в отечестве своем и в доме своем» [Мф, 13: 57]. Не принят, не оценен был по достоинству босяк Иисус на родине — в Назарете. А семья вообще сочла, что он ненормальный, стал на порочный, порицаемый властями путь, и даже предприняла попытки «взять» его [Мк, 3: 21; Ин, 7: 5]. Это очень интересная оппозиция. Эволюционные ее предпосылки несомненны. Легко проследить такую ситуацию в обычной жизни. Определенная информация, исходящая от родственников, или близких друзей, или хорошо знакомых земляков, не воспринимается, отторгается. Положим, родич, по вашему мнению ни с того ни с сего, написал стихи, приятель начал рисовать, земляк забаллотировался в президенты. И вспомните, стихи эти вам даже не хочется читать, и на картинах сплошная несуразица. За текстом или за холстом маячит невзрачный образ надоевшего родича или приятеля, посягнувшего на известность: Боже, куда он прет, что за мазня? что за бред? что он мелет, тот же вдоль и поперек известный претендент? Любые другие стихи, картины, официоз вы воспринимаете иначе, оцениваете с привычных позиций объективности, хорошо различаете достоинства и недостатки, принимаете к сведению без этого непонятного предубеждения. А предубеждение вполне объяснимо — чужая жена всегда лучше, поясняют в народе; везде хорошо, где нас нет; пустопорожняя, сварливая Ксантиппа обзывала своего мужа Сократа идиотом и т. д. Все дело в инстинктивном отторжении старой и влечении к новой информации — эволюционном движителе прогресса вида Homo sapiens, с древнейших, полудиких времен поглядывавшего, что нового в соседнем племени, — свое-то уже неинтересно. Упомянем-таки и пресловутое наше преклонение перед иностранцами и иностранным.
Можно было бы в этом месте долго рассуждать об инстинкте передачи и поиска, накопления информации, что мы сделаем вкратце. Вспомните, как не терпится вам рассказать новый анекдот или эффектно озвучить какую-либо сногсшибательную новость — инстинктивный зуд передачи информации. На этом инстинкте погорело немало преступников, не сумевших удержать язык за зубами по пьянке или, скажем так, — терпение кончилось. Минутная слабость потом оборачивается годами неволи: тайна, известная двоим, — уже не тайна. Хорошие примеры есть и в текстах евангелий. Нередко Иисус, исцелив иного немощного и даже целую толпу [Мф, 9: 30–31; 12: 15; 14: 14], запрещал об этом рассказывать. На первый взгляд, нелогично для проповедника, но не прост был Иисус: он прекрасно понимал, что запрещение передавать информацию действует на неискушенный люд ровно наоборот — желание передать информацию удваивается. Запрещение подчеркивает пикантность информации. Такой же дальновидный запрет получали и ученики его: «Тогда запретил ученикам Своим, чтобы никому не сказывали, что Он есть Иисус Христос» [Мф, 16: 29]. Естественно, рассказали. Или: «И повелел им не сказывать никому. Но сколько Он ни запрещал им, они еще более разглашали» [Мк, 7: 36]. Несокрушимый инстинкт.