Иисус неизвестный

И проходящие мимо Распятого смеются над Ним:

Э! разрушающий храм и в три дня созидающий… сойди с креста. (Мк. 15,29–30).

И, наконец, то же слово — в устах свидетелей против диакона Стефана:

слышали мы, как он говорил, что Иисус Назорей разорит место сие (Д. А. 6, 14).

Если нет дыма без огня, то очень похоже на то, что Иисус действительно сказал при Очищении храма какое-то слишком скоро забытое всеми, друзьями и врагами одинаково, — потому что слишком для всех непонятное, — слово о разрушении храма, такое же, вероятно, «жестокое», как то, о «вкушении плоти и крови Его» (Ио. 6, 53–57).

Кажется, главный смысл всех этих уцелевших в Евангелии намеков — тот, что Очищение с Разрушением внутренне связано: старый оскверненный храм очистится огнем, и воздвигнется новый. Если так, то одно из самых нужных нам и самых забытых, непонятых, неуслышанных слов Господних — это: о разрушении всех рукотворных на земле храмов — церквей и о воздвижении единого Храма, нерукотворного — Церкви Вселенской.

VII

Очень ошибаются христиане, думая, что в Очищении огненном — Разрушении храма — дело идет только о храме Иерусалимском; нет, о всех вообще рукотворных, — в том числе и о христианских, храмах — церквах. И это очень страшно для христиан — «мятежно», «возмутительно», «революционно».

Чтобы разрушить старое и новое создать, нужен «переворот», «революция». — «Если не обратитесь, не перевернетесь, не опрокинетесь, — не войдете в царство Небесное» (Мт. 18, 3). Это мы уже слышали на горе Блаженств; это надо помнить и здесь, на горе Страстей, чтобы понять, что произошло в Очищении храма. Для этого «переворота» — «перевертывания», «опрокидывания» — единственного пути в царство Божие, — страшно не подходит наше, слишком человеческое, «демоническое», хотя бы в древнем смысле «полубожеское», слово «революция». Но у нас другого слова нет и, кажется, долго еще не будет. В том то и беда наша, что лишь в этом темном и почти всегда обратном, опрокидывающем, но не всегда искажающем, иногда и страшно точно отражающем, демоническом зеркале — Революции, — мы можем увидеть самые нужные нам, близкие, братские, человеческие и неизвестные черты в лице Христа Неизвестного — Освободителя.

Будем же помнить, что мы употребляем для Него наше человеческое слово «революция» в новом, иногда противоположном старому, «обратном», «перевернутом», «опрокинутом» — божественном смысле.

VIII

В городе Фессалонике, когда произошло «возмущение в народе», — от Павловой проповеди, то «не уверовавшие (во Христа) Иудеи, возревновав и взяв с площади каких-то негодяев, повлекли братьев (уверовавших Иудеев и Эллинов) к городским начальникам, вопя, что эти всесветные возмутители (возмущающие вселенную), — пришли и сюда и поступают против повелений кесаря, почитая не его, а другого царем, — Иисуса» (Д. А. 17, 1–6).

Правы, конечно, по-своему, хотя и обратно, неожиданно для себя, эти враги Господни: в самом деле, ученики Христовы — «всесветные возмутители», люди «всемирной революции»; были ими тогда и всегда могут ими снова сделаться. Величайший же из них и «возмутительнейший» — сам Христос. Если поняли это те захолустные охранители порядка, то насколько лучше должен был понят мудрый церковный политик, первосвященник Ганан.

Иисус — против Ганана, Первый Двигатель — против неподвижного, Возмутитель — против Охранителя. Знает Ганан, что твердыня порядка — Закон, а твердыня Закона — Храм. Смертный приговор себе произносит Иисус, когда говорит здесь, в бывшем доме Господнем, нынешнем доме Ганановом: «Я разрушу храм». В львиное логово вошедший Агнец дразнит льва: «Я тебя пожру». И всего удивительней, что знает лев или скоро узнает, что так и будет.

Знают это, может быть, и слуги Ганановы, храмовые менялы-банкиры, trapezitai (точный перевод евангельского слова trapeza — «меняльная лавка», banka на итальянском языке средних веков и на всех языках мира). С них-то и начинает Иисус «перевертывать», «опрокидывать» все: «столы меновщиков опрокинул». Хлещет по ним бич Господень, и правильно сложенные столбики монет рассыпаются, катятся, звеня, по гладкому полу. «Какой грабеж!» («экспроприация», по-нашему) — вопят менялы-банкиры, и кажется им, что пришел конец всему: началось «возмущение в народе», такая «революция», какой никогда не бывало. Правы и они опять-таки по-своему. Правее же всех — меняла менял, банкиров банкир, первосвященник Ганан.

Тенью лишь от облака это пройдет по земле, но в облаке — гроза. Это было и будет. Очищение храма есть первое во всемирной истории видимое всем и понятное, «мятежное», «возмутительное», «революционное» (все в том же, конечно, новом обратном, сверхисторическом смысле) действие Христа Освободителя. [726] Но первое будет и последним: тотчас же за ним Крест.

Всех, доныне единственно возможных во всемирной истории, человеческих — «демонических» революций конец, — начало последней сверхисторической Революции Божественной, — вот что такое Очищение — Разрушение храма.

726

. Monnier, La mission histor. de Jes., 1915, p. 272 «acte r'evolutionnaire». — Ed. Meyer. Urspr. d. Christen., I, 165: «перед насильем не отступил Иисус Er schreckte vor Gewaltt "atlgkeiten nicht zur"uck». — Hamack, Das Wesen des Christentums, 88. — Osk. Holtzmann, Leb. Jes., 386.

IX

Могли Иисус не то что быть, а хотя бы только казаться «революционным насильником»; мог ли, в этом смысле, поднять бич Тот, Кто сказал: «Злому не противься (насильем); правую щеку ударившему тебя подставь и другую»; «Любите врагов ваших» (Мт. 5, 39–44) и прочее — все, что мы затвердили так бесполезно-безнадежно-бессмысленно, как таблицу умножения? Нет, не мог. Но если это так, то почему же столько о биче «соблазнов» было и будет, столько отчаянных усилий вырвать бич из рук Господних?

Бич — только «символ», «прообраз»; плотского бича вовсе не было, — начинает соблазняться уже Ориген. [727] Но если так, то почему же ев. Иоанн изображает бич с такою наглядно-вещественной точностью: «свил бич из пеньковых веревок»? Судя по тому, что бич выпал из синоптиков, он уже и для них был «соблазном», skandalon; уже и они испугались «революционного насилия» (этот страх и соблазн — лучшая для нас порука в том, что память о биче исторически подлинна). Очень знаменательно, что в одном только IV Евангелии, самом «духовном» и «нежном» из всех, уцелела эта «грубость» и «вещественность». «Тайно пил Иоанн из сердца Господня» (Августин); выпил из него, может быть, и эту грозную тайну Бича.

727

Orig., in Joah., X, 16. — Keim, III, 99.

«Злому не противься, насильем». — Кто это сказал, не мог поднять бича; но не мог ли Тот, Кто сказал:

царство небесное силой (насильем) берется, , и (только) насильники, , восхищают его, (Мт. 11, 13), —

«приступом берут», входят в Царство, как в осажденную крепость. Первый вошел в него сам Царь-Христос — «Насильник», . О, конечно, мы бы не посмели произнести это до ужаса загадочное слово о Нем, если бы Он сам его не произнес!

Противоречие между двумя словами — тем, о «непротивлении злу насильем», и этим, о вхождении в царство Божие «насильников», — неразрешимо, если два эти слова — два неподвижных догмата; но если это два движущихся религиозных опыта, то в опыте Страстей Господних и наших противоречие, может быть, разрешается. [728]

728

Очень возможно, что здесь, в IV Евангелии, едва уловимой вставкой, интерполяцией, «овец и волов», в нашем каноническом чтении (слово , «овцы», среднего рода, грамматически не согласовано со словом , «все», мужского рода, отклоняется бич от достойных его, людей на невинных скотов — Wellhausen, Das v. Joh., 1908, 5, 15. — Spitta (Das Joh. — v., 73) возражает против этого, но неубедительно.

Что такое жизнь? «Противоположное-согласное», по чудному слову Гераклита; «из противоположного — прекраснейшая гармония»; «из противоборства рождается все»: [729] «все противоположности — в Боге». [730] «Да» и «нет» — в высшем «да»; Сын и Отец — в Духе: вот что такое жизнь.

Самое живое лицо, самое «противоположно-согласное», — Его. Два лица:

придите ко Мне, все труждающиеся и обремененные. (Мт. 11, 28.) —

одно, а другое:

729

Heracl., Fragm., 8.

730

Heracl., Fragm., 67.