Икона, или Острова смерти

Димитри присел на ящики рядом со мной.

— Мы идем рыбачить на Делос?

— Да, завтра. — Юджин мерил палубу шагами, как тигр в клетке. Его одолевало нетерпение.

Димитри усмехнулся, обнажив белые зубы. В его темных глазах мелькнуло озорство. Он подмигнул и сдвинул кепку со лба. Ему было лет сорок пять — крепкий мужчина, который всю жизнь провел на море и существовал за счет всяческих авантюр. Когда-то Димитри повидал весь свет, плавая на нефтяных танкерах. Его загорелое обветренное лицо шло мелкими морщинками, когда он смеялся. Это был веселый, добродушный тип.

Он щелкнул языком и помахал пальцем перед носом у Юджина.

— Ты сумасшедший, — сказал он. — Но мы выходим в море.

Мы решили отправиться утром, незадолго до рассвета, используя темноту как прикрытие, чтобы выйти из гавани незамеченными. Мы собирались встать на якорь вблизи Делоса и забросить удочки — Димитри предстояло караулить, а нам с Юджином нырять за амфорами. Мы прихватили фонарики и сигнальные ракеты и даже при незначительном освещении должны были без особого труда разыскать амфоры. Они погребены под толщей ила на мелководье, не более чем в четырех-пяти саженях [11] от поверхности. Все, что нам могло понадобиться, — это подводное снаряжение, достаточный запас баллонов с кислородом и пара лопаток, чтобы извлекать глиняные сосуды.

11

Морская сажень — 182 см.

В обязанности Димитри входило подготовить каик и рыболовную снасть. Юджин должен был принести акваланги и прочее оборудование, а я — найти укромное местечко, где бы мы могли спрятать амфоры, пока Майснер не приедет на них взглянуть.

— Kali tihi. Удачи, — пожелал я, пожимая руки Юджину и Димитри. — Ладно, теперь я пойду поговорю с Линдой. Увидимся позже.

В таверне Нико было полно народу. Толпа туристов с жадностью поглощала дешевое местное вино и пиво и обменивалась впечатлениями; некоторые торопливо надписывали открытки для отправки домой.

Линда стояла в самом центре. Я приблизился и помахал рукой.

Она заговорила первой:

— А, Гарт… Я искала вас. Где вы сегодня были? — спросила она, целуя меня в щеку. Услышав ее вкрадчивый голос, я почувствовал себя так, будто меня окатило теплой волной. — Ян сказал, вас не было на острове.

— Да, я на пару дней ездил в Афины.

— Да? — Она удивленно приподняла брови.

— Мне жаль приносить плохую новость, но Джон умер в больнице.

Линда глубоко вздохнула. Ее глаза расширились от ужаса.

— О нет…

Я подумал, что она сейчас заплачет, и потому взял ее за руку и тихонько пожал. Линда переплела свои пальцы с моими и пристально взглянула на меня, а потом собралась с духом и отодвинулась.

— Давайте прогуляемся, — предложил я.

Выходя, я попросил официанта оставить за нами столик. Я взял Линду под руку, и мы поднялись по ступенькам, чтобы посмотреть на всемирно известную церковь Парапортиани — почти сверхъестественное кубическое здание, тянущееся к небесам и расписанное в 1932 году в замечательном стиле ар-деко. С годами церковь накренилась, но сегодня это по-прежнему одна из самых главных достопримечательностей Миконоса.

Я сказал Линде, что повидался с Фредериксом и Брайаном, однако они не много смогли мне рассказать. Она, видимо, по-прежнему полагала, что Джон считал себя проклятым.

— Это было больше, чем проклятие, — сказал я. — Джон знал, что умирает.

Я сделал паузу, чтобы взглянуть на нее. Линда сидела спокойно и невозмутимо. Ее лицо не выражало ничего.

— По-моему, — осторожно продолжал я, — навязчивая идея Джона насчет иконы была вызвана тем, что он надеялся каким-то чудесным образом исцелиться от рака.

Линда грустно качала головой.

— Бедный Джон, — повторяла она, пропуская свои длинные черные волосы сквозь пальцы.

Я подумал — уж не завязался ли у них роман, но сейчас явно было неподходящее время, чтобы расспрашивать ее о личной жизни.

— Больше я ничего не могу сказать, — закончил я. — Британское посольство пытается найти его родственников. Вы кого-нибудь знаете?

Она снова покачала головой:

— Он никогда ни о ком не упоминал.

— Упокой его душу, Господи, — сказал я.

— Джон был такой тихий, мягкий, — продолжала Линда, — такой одухотворенный. Целые дни проводил у себя, один, за Библией.

— А что толку? — хмыкнул я и тут же пожалел об этом, потому что, видимо, она намекала на мою несостоявшуюся карьеру священника.

Линда взглянула на меня так, словно мой комментарий был абсолютно неуместен.

— По крайней мере он во что-то верил, — осадила она меня. — А во что верите вы?

Она загнала меня в угол, и я понял, что поверхностные отговорки не помогут. Я посмотрел ей в глаза.

— Снова та же песня? Вы хотите это услышать? Ладно. Я верю в Бога, в дьявола, в Иисуса Христа, в добро и зло. Но я против догматической религии. Мне не нравится то, что священники подгоняют Священное Писание под свои собственные нужды и вредят людям. Для среднего человека все это слишком сложно. А мы хорошо знаем, чем занимается духовенство.

Линда была поражена потоком моих слов. Но я не собирался останавливаться.

— Дальше?

Она кивнула. Наверное, ее искренне интересовало мое прошлое.

— Однажды, когда мне исполнилось всего семь лет, я пробрался в церковь. Никто не видел. Я всегда хотел подняться в алтарь и посмотреть, что же таинственного в этом месте, куда то и дело заходит священник и откуда выносят потир. Я страшно удивился, когда обнаружил, что там нет ни Бога, ни Христа.

Линда тактично улыбнулась. Я продолжал:

— Я попался на глаза святому отцу. Он схватил меня за шиворот и безжалостно отстегал тростью по заднице. Наверное, мне следовало понять, что здесь что-то не так, но тогда я был слишком мал, чтобы разобраться… Вспомните, как церковь обошлась с мирными катарами в 1209 году. Папа Иннокентий Третий полностью уничтожил их в Лангедоке, объявив Крестовый поход против альбигойцев, и все потому, что они отказались ему служить. Тамплиеры, которые сражались во славу церкви в Святой земле, тоже были уничтожены! — Я сделал паузу, чтобы набрать воздуха, и осознал, что говорю слишком долго. — Больше никогда не начинайте этот разговор, — попросил я.

Линда попыталась меня успокоить, а может быть, и в самом деле согласилась с моими выводами.

— Жестокость всегда была орудием религии, — произнесла она. — Наверное, такова человеческая природа.

— Не согласен. Я полагаю, что человек волен восстать против любой секты или религии, которая требует от него слепой веры. Догматическая религия разъединяет людей, делает их врагами… Теперь вы знаете, отчего я покинул лоно церкви.

Видимо, я слишком долго сдерживался и теперь был рад выговориться.