Икона

Перед этим чудом человек должен был ощущать свое ничтожество — просто невозможно, чтобы кто-то чувствовал по-другому. Фотису доставляло наслаждение ощущать себя песчинкой; его грехи сжимались вместе с его жизнью, с жизнями тех, кому он помогал, с кем враждовал, с жизнями, которые он оборвал. Пыль. Прах. Человек должен прожить очень длинную жизнь, чтобы почувствовать это, понять урок так же, как понял его Фотис; этот урок невозможно преподать другим. Для этого надо почувствовать преображающую силу внезапной прожигающей ясности, которую Бог даровал избранным. Христос любил грешников. Значит, надежда еще оставалась.

После таких раздумий время теряло свое значение, но человек остается человеком; его отягощают повседневные нужды. Голод вернул Змея в пустынную комнату, уже заполненную утренним светом. Он не представлял себе, сколько прошло времени. Он заставил себя встать с постели, натянуть серый кардиган и спуститься в кухню. Только после тарелки овсянки и чашки кофе он разрешил себе еще раз обдумать ситуацию. Положение его было незавидным. На подкуп Томаса и покупку иконы ушли почти все средства. Сохранить икону и найти средства к существованию — задача не из легких. У него было немного наличности и несколько секретных счетов в трех странах. Дом был куплен на имя Филиппа, и Фотис никому не рассказывал о нем, кроме крестника. Зачем он ему рассказал? Хотелось поделиться радостью? Стариковская ошибка? Сейчас это уже не имело значения, главное — что он проболтался. Правда, потом он сказал, что сделка расстроилась, да и парень вроде бы не знал, где находится этот дом. Да, неприятно не владеть точной информацией в таких делах. В любом случае Андреас мог узнать от Мэтью даже то немногое, что тому было известно, и докопаться до остального. А кое-кто продолжает его разыскивать, хоть Фотис и вернулся в Штаты тайно. В доме небезопасно. Он уже просидел здесь три дня, собираясь с силами. Нужно срочно найти какое-то временное пристанище и позаботиться о постоянном. Где-нибудь, где тепло. В Мексике, например.

Фотис посмотрел из кухонного окна на узкую, поросшую лесом лощину к востоку от дома. Еще несколько недель назад он подумал, что через нее можно незаметно подобраться к зданию, и решил разместить там датчики, реагирующие на движение, но не успел этого сделать. Листва была еще редкой, поэтому пройти незамеченным среди деревьев довольно трудно, но зрение его стало уже не таким острым, как прежде, и он уже не мог разглядеть человека на таком расстоянии. Так что незаметно подобраться к дому было вполне возможно, но сделать это беззвучно вряд ли кому-то удалось бы.

Между кухней и черной лестницей находилась кладовая, теперь переоборудованная под комнату наблюдения, в которую были выведены все охранные системы дома. Оборудование можно было настроить таким образом, чтобы оно производило неимоверный шум, который обычно и производят такие устройства, или, напротив, подавало негромкие звуковые сигналы, сопровождаемые миганием лампочек на панели, указывающих на место проникновения. Одна такая панель располагалась в комнате охраны, другая — в спальне. Находясь в доме, Фотис использовал второй режим. К чему беспокоить соседей? Лучше удивить непрошеных гостей. Подступы к дому и территория просматривались восемью камерами, выведенными на мониторы в комнате охраны. Слишком мало, конечно, но поскольку в доме не было никого, кто бы мог постоянно следить за экранами, все устройство в любом случае было бесполезно. Просто он не думал, что останется один. Пилот, капитан Геракл, вряд ли позарился бы на такую примитивную работу. Молодой водитель «пежо» мог бы, конечно, сгодиться, но на него нельзя было положиться, поэтому он покоился под водами Адриатического моря. За это пришлось заплатить Гераклу тройную цену. Сплошные осложнения.

Уже выходя из комнаты охраны, он заметил движение на мониторе, с которого просматривались въездные ворота. Темный седан проехал между большими каменными колоннами и медленно покатил по подъездной дорожке. Фотис не мигая смотрел, как машина исчезла с первого экрана, чтобы тут же появиться на втором, контролировавшем парадный вход. Похоже на ту машину, которую он пару раз видел у Мэтью. Кто еще мог бы безбоязненно подкатить к центральному входу? Если, конечно, это не сделано с целью отвлечения внимания. Сознание работало четко. Не выпуская из виду мониторы, Фотис присел на корточки, отпер серый шкаф, в котором хранились документы, и достал оттуда мешочек. Внутри находился небольшой черный пистолет, старый «вальтер», доставшийся ему от друга, бывшего сотрудника М-16. Еще несколько месяцев назад он действовал безотказно и прекрасно подходил для его трясущейся руки. Фотис вставил в пистолет заряженную обойму, запасную положил в карман. Сейчас он не задумывался о бессмысленности сопротивления. Ему не выйти из схватки победителем, а даже если это удастся, потом придется объясняться с властями. Но он удачлив. Главное — выжить, а там время покажет. Он будет сражаться за свою добычу.

Судя по мониторам, больше ничего подозрительного не происходило. В лесу никого, на небольшом пригорке заломом тоже пусто. Примерно минуту никакого движения в машине не было, затем водительская дверь открылась, и из нее вышел Мэтью. Черт бы его побрал, зачем он явился? И кто с ним в машине? Уж наверняка не Андреас, тот бы ни за что не позволил ему так глупо подкатить к дому. Крестник направился к двери, и Фотис усилием воли подавил охватившую его панику. Почему Мэтью? И все-таки с кем он приехал? Меньше всего ему хотелось вступать в перестрелку с Мэтью, но кто знает, какая игра здесь сейчас начнется? Если он откажется отпереть дверь, попытается ли парень открыть ее силой? И можно ли дать ему уйти теперь, когда он знает, где находится дом? Фотис нащупал в кармане нефритовые четки, погладил их пальцами. Надо положиться на внутренний голос. Он отключил сигнализацию парадного входа. Затем, так и не придумав никакого плана действий, направился к крестнику.

Улыбка на лице крестного озадачила Мэтью, но потом он понял, что ему не следовало удивляться. Для Змея всегда была характерна любая реакция, кроме ожидаемой. Однако его улыбка не могла скрыть усталость и беспокойство, таившиеся в глазах и вокруг губ, нервное возбуждение, от которого он, казалось, даже согнулся. Ясно, что Фотиса что-то гложет — то ли болезнь, то ли его поганый бизнес.

— Превосходно, мой мальчик, превосходно. Сейчас расскажешь, как ты меня нашел, но сначала проходи в дом.

Что еще оставалось делать? Священник, конечно, не мог служить защитой — так, иллюзия. И поддерживать эту иллюзию легче, если они будут оставаться на расстоянии. Мэтью знал, что Иоаннес не собирался уезжать или кому-то звонить, если ситуация выйдет из-под контроля, но Фотис-то этого не мог знать. Только войдя в дом, он заметил в руке крестного пистолет, но в этом не было ничего странного. За ним охотились, а Мэтью за последние недели видел слишком много оружия, чтобы испугаться при его виде.

— А кто в машине?

— Друг. Вообще-то он священник.

— Он знает, что происходит?

— Частично.

— Он зайдет в дом?

— Нет.

Похоже, ответы удовлетворили старика. Заперев входную дверь, он направился к лестнице и, постояв минуту в нерешительности, начал подниматься по ступенькам. Нелюбезность этого приема была настолько необычной для Фотиса, что сама по себе уже обеспокоила Мэтью, но потом он почувствовал удовлетворение от того, что теперь, когда старик не надел свою обычную маску, видит его насквозь. Ему ничего другого не оставалось, как последовать за ним, что он и сделал. Дом был такой же, как многие в этой местности: наполовину каменный, наполовину деревянный, с крытой шифером крышей. Изнутри он оказался просторнее, чем можно было ожидать. На кремовых стенах висели книжные полки и разнообразные картины: пейзажи импрессионистов и иконы — то, что раньше Фотис хранил на складе. В доме было очень жарко, и Мэтью пришлось снять пиджак.

— Наверное, я описал тебе месторасположение дома более подробно, чем мне казалось, — заметил Фотис.

— Я думал, тебе гораздо интереснее будет узнать, зачем я приехал.

Фотис, уже добравшийся до верхней ступени лестницы, обернулся. Изумление в его глазах граничило с безумием. Свет из окна выхватил безобразный желтый синяк на левом виске.

— Зачем? Как это зачем? Между нами нет секретов. Мы с тобой голодны одним голодом, но сейчас ты поймешь, что мне она нужна больше.

Старик рванулся вперед по коридору, и Мэтью крикнул ему в спину:

— Ты неправильно все понял, Theio! Я не за этим. Послушай меня.

Проследовав за Фотисом, Мэтью вошел в большую спальню, расположенную в задней части дома. На двуспальной кровати лежали смятые одеяла. Свет из трех окон заливал помещение. На огромном дубовом письменном столе стоял телефон и находилась странного вида панель. В кожаном кресле в углу сидел крестный и смотрел на каминную полку. Там, над неиспользуемым камином, стояла икона. Она казалась меньше, чем представлялось Мэтью. Фактически она казалась уменьшившейся во всех отношениях, недостойной крови, пролитой ради нее, страданий, испытанных ради нее. И похоже, глаза на иконе понимали это. Они потеряли свой магнетизм, обещание таинства, которое откроется со временем; теперь в них было только одиночество. И сейчас вопреки самому себе Мэтью почувствовал, что его новое видение иконы вселяет в него желание защитить ее, желание такое же страстное, как испытываемая за минуту до этого жажда разоблачения. Он вдруг осознал то сильнейшее влияние, которое оказывают обстоятельства на его ощущения при созерцании иконы. Присутствие Аны пробуждало что-то вроде священного вожделения; присутствие отца — глубочайший внутренний страх и желание исцелить его. И вот теперь — эта печаль. Не из-за Фотиса ли он почувствовал ее? Может, эта икона всего лишь проводник чувств?