Иконы

Ваша печаль так же велика, как моя. И ваша любовь, и ваш гнев, и ваш страх. Это наши дары, и это наши дары – для вас.

Я слышу пульсацию энергии, когда та разлетается от меня, нарастая в бурном темпе, мчится волнами, словно взмахи птичьих крыльев. Словно общее биение сердца всего города.

Я распространяюсь, как какой-нибудь вирус. Не я… чувство. Идея. Я улыбаюсь себе, думая, что кто-нибудь должен донести об этом полковнику Каталлусу. Я более чем опасна. Я заразна. Он и понятия не имеет, насколько я заразна на самом деле.

Теперь я понимаю это. Я знаю, что делать со своим даром. Он мне казался слишком большим для одного человека, потому что таким он и был.

Это чувство принадлежит не только мне.

Я предназначена для того, чтобы делиться им.

Я беру свой дар и выпускаю его наружу. Я не Плакальщица, не сейчас. Мы все – одно. Мы все – Плакальщики, и Бунтари, и Возлюбленные, и Трусы.

Постигните это.

Постигните и будьте свободны.

Я принадлежу вам. И это все – вы сами.

И вот я ощущаю их, одного за другим. Удивленно. Медленно.

Они недоверчивы и дышат с трудом. Они всхлипывают и боятся. Они встревожены и осторожны. Их били, как собак, и они боятся, что их будут бить снова. Они больны. Они бедны. Они потеряли своих матерей, своих сыновей, своих братьев. Они жмутся друг к другу на голых матрасах в темных комнатах с зарешеченными окнами. Им больно дышать. Им больно надеяться.

Но они в состоянии это ощутить.

Вы именно таковы. Именно это придет к нам. А эта великая боль и есть жизнь. И эта радость, и этот страх, и этот гнев.

И эта надежда.

Все это принадлежит нам.

Чумаши. Ранчеро. Испанцы. Калифорнийцы. Американцы. Грассы. Лорды. Хоул. Мы.

Этот образ принадлежит нам.

Мы снова здесь, как были наши матери и их матери до них. Мы жили и умирали. И жили снова.

Мы были здесь первыми. И мы будем последними.

Почувствуйте то, что вы потеряли.

Почувствуйте то, что вы потеряли, и не теряйте этого снова.

Прислушайтесь к самим себе.

Мы не безликие.

Мы – не Безмолвный Город.

Позвольте вашим сердцам биться.

Будьте храбрыми. Будьте живыми. Будьте свободными.

Мои руки падают, и я бессильно прислоняюсь к остаткам каменной стены передо мной. Волна иссякла.

Покинула меня.

Я ощущаю, как по моему лицу бегут слезы. Даже Ро плачет рядом со мной. Я знаю это так же точно, как если бы смотрела на него.

– Бог мой, Дол! Что ты такое сделала?

Я не нахожу слов. Я тянусь к нему, и Ро привлекает меня к себе, обхватив сильными руками. Я истощена.

Я плачу на его коленях, не как Долория Мария де ла Круз, Дитя Иконы, но как Долория Мария де ла Круз, просто девушка.

Я есть и то и другое.

Я слышу, как лает и скулит Брут позади меня.

– Бру, ты что, застрял там?

Я иду на звук, пробираясь в дыму между обломками.

Ро следует за мной.

Я вижу Брута, роющегося в земле и обломках. Он оглядывается на меня и продолжает копать.

– Давай-ка я тебя уведу отсюда. – Я тянусь к псу, чтобы поднять его. – Идем, Брут!

Но когда я наклоняюсь, мое сердце на мгновение останавливается, я не могу дышать.

Я вижу чью-то руку в провале между камнями. Запястье с тремя точками.

Они там.

Я уже не замечаю своих слез, лишь чувствую резкую боль в груди.

– Ро… – тихо произношу я.

– Я знаю. Я вижу, Дол. Мне очень жаль.

Ро осторожно поднимает расколотую опорную балку, которая, похоже, накрыла Лукаса.

Я узнаю кафельные плитки, разбросанные вокруг, и понимаю, что мы рядом с тем местом, где был установлен детонатор.

В яме под балкой темно.

Там, в тени, мы видим Тиму, свернувшуюся рядом с Лукасом. Они не превратились в пепел, но они и не шевелятся. У них такой вид, будто они просто спят. Безжизненные и застывшие.

Слезы льются по моим щекам, а Брут вырывается из моих рук и спешит к Тиме, чтобы облизать ее лицо.

Она лежит в яме совершенно неподвижно, однако пес словно ничего не замечает. Он не желает отходить от нее.

А потом Тима вздрагивает и отталкивает Брута.

Прежде чем она успевает произнести хоть звук, мы с Ро уже рядом с ними. Я держу Тиму за руку, когда она открывает глаза.

Мгновением позже мы уже держим руки Лукаса, и его глаза тоже открываются. Я не отпускаю их обоих и читаю картины в их сознании, словно листаю страницы книги.

Лукас, заново устанавливающий детонатор.

Тима, обнимающая его.

Яркая вспышка – и потом ничего.

Я улыбаюсь, но слезы продолжают течь.

Они не прекращаются ради всех нас.

Постепенно, один за другим, зажигаются огни. Ро замечает их раньше меня.

– Ты видишь? Что это такое? – Он показывает куда-то через верхушки обгоревших деревьев и дымящегося холма.

Тима смотрит в ту сторону:

– Факелы, наверное. Или сигнальные ракеты.

Лукас щурится, стоя рядом со мной:

– Да у кого там могут быть сигнальные ракеты?

Я изумленно всматриваюсь в даль:

– Что там происходит?

Мы смотрим на огни, все вспыхивающие внизу. Один, другой, и наконец целый огненный поток течет по улицам-венам Хоула, словно кровь, заливая все. Огни продвигаются по извилистым дорожкам Грифф-парка. Они покрывают Лас-Рамблас, и переулки, и улицы.

Ничто их не останавливает.

Ничто и никто.

У них есть сила. Они и есть сила. И теперь они это чувствуют.

Они идут десятками, сотнями. Старики с темными глазами и сухими руками с почерневшими ногтями, с выступающей на губах слюной. Старые женщины с коричневой кожей, без зубов, едва передвигающие ноги. Седые волосы связаны сзади в низкие узлы. Они напряженно переставляют ноги, как будто каждый шаг причиняет им боль. Что, скорее всего, так и есть. Мир состоит из этих мужчин и женщин, думаю я, из целой армии таких людей. Женщин, которые родили детей и похоронили их. Мужчин, которые выдержали все превратности жизни и продолжают держаться.