Илиннарэ
Шрифт:
«Вот и что у них… у нас общего?» – размышлял он, заново оглядывая комнатную фауну, машинально подпевая взявшей гитарку Лане и прислушиваясь к обрывкам доносящегося из кухни разговора (как обычно, что-то заумное, какие-то зеркала и отражения в мифологических контекстах).
«…Я же вообще здесь левый, на самом деле. Почему мне тут так кайфово? Потому что я могу сейчас положить Орли башку на колени, а она улыбнется и почешет за ухом? Кстати, это же она меня рисует! Класс… Может, как раз потому, что творчество все время? Музыка? Свобода? Или… Хм… Если б Таньки здесь не было бы – как бы оно было бы? Для меня?.. Да так же, на самом
– Мурки, Даничка! Чего грустный?
– Так. Дууумаю.
– Дуумать вредно, – хихикнула Аюшка. – Еще додуумаешься. Приходи лучше ко мне на днюху? Второго числа в хисиме… ой, в ноябре.
– О! Конечно, приду! А где?
– А здесь. Танзу потесним слегка. Народу будет немного, ты почти всех знаешь. Мур?
– Мурр, еще какой мурр! Спасиба! Падай сюды?
– Хи! А мама увидит?
– Язык покажем. Падай, падай.
– …Эй? Вы двое, я тебе говорю! Инцест ферботен! Аище, отцу расскажу – выпорет!
– Подумаешь! Уже и посидеть нельзя.
– Ага, сразу всякие бдуны набегают… с ферботеном наперевес… Ну их! Сестренка-сестренка, а зачем тебе такие длинные ноги?
– А это – чтобы Нюшера завидовала.
– Оой… оой… я вот прямо вся уже иззавидовалась!
– Сестренка-сестренка, а зачем тебе такой замечательный хайр 10 ?
– А это тоже чтобы Нюшера завидовала.
– Тьфу! Кикиморо болотное вульгарис!
– Шушера у нас сегодня злюка злючная… Сестйонка-сестйонка, а вот это у тебя засем такое болфое?
10
волосы (хип.)
– А это – чтобы Нюшера ващще треснула от зависти.
– Слышь, ты?! Аец позорный?!
– Я вас внимательно?
– Заткнись, поняла?! Завали хлебальник!!
– Фига себе… Девчонки, не ссорьтесь!
– А пусть заткнется! Заипала уже!
– Во, я ж говорила: завидует. У самой-то…
– Аище, прекрати! Лайхэ, не надо. Не кусайся. Ну бывают дурочки, на всех не назлишься. Ты лучше ее. Ты вообще лучше всех. Можно, я тебя обниму?
– Айра… Айрочка… братишка… ты тут один настоящий. Такой хороший… А я себе выращу все, вы еще сами обзавидуетесь! Аец, слышь? Через два года поговорим. Померяемся. Спорим, что у меня больше будут?
– Спорим! На что?
– На побриться налысо!
– Давай! Все свидетели? Забились!
– Забились. Все, Аец… – Шушера сладко потянулась, – …совершеннолетие ты встретишь лысой. Будешь плакать и рвать на попе волос'a.
Комната разом притихла.
– Оппаньки…
– Че, в натуре, что ли?! Шушера, ты прикалываешься?
– Не-а!
– А я-то думал…
– Охуеть новости. Айка, так сколько тебе? По-честному?
– Ну, Нюша… ну, падла… ДА, МНЕ ЧЕТЫРНАДЦАТЬ! Через две недели будет! Довольны?!
– Фьиу…
– Аечка, предупреждать надо. Это статья, вообще-то.
– Хренассе подстава…
– Айка, ты вообще куку? Про возраст согласия не слышала? Даже мне шестнадцать есть! И Айре тоже!
– Тебя, блин, даже фоткать нельзя! «Цэпэ» – и небо в клеточку! Предки-то знают,
где ты тусуешься?– Если узнают – нам писец. Пацаны, честно: кто-нибудь с ней уже…
– Отстаньте от нее!
Танька, непривычно бледная, прошагала среди молча пялящегося народа к рыдающей Айке, села рядом. Обняла, осторожно подвинув Данькины руки.
– Не плачь, солнышко. Не плачь… Пипл, – обратилась она к собранию, – на сегодня лавочка закрыта. По домам. Кому некуда идти – погуляйте полчасика, потом возвращайтесь. Остальные – аста маньяна до как обычно. Нюша, не вздумай смыться. Айра, ты останешься? Сын, останься тоже, а? Можешь?
– Илиннарэ, ну ты пойми…
– Аец!
– Ой! Извиняюсь. Тань… пойми, я и так родителей еле держу, они в любой момент могут передумать. А если меня сейчас выпнут, если я сорвусь – это все! Или сдадут квартиру, или продадут вообще. Что тогда будет? Куда она пойдет? Вы от меня зависите, мне противно это говорить, но это правда! Поймите, наконец!
– Да никто тебя не выпнет, Аюш! Ну что ты себе вбила в голову!
– Ага, не выпнет! Видала, как они шарахнулись? Лайхэ, ну вот объясни мне: вот нахрена было это делать?
– Да это сразу надо было сделать, я тебе раз двадцать пять говорила! Ты же реально всех подставляешь! Айра, ну скажи ей, брат? Ты ж тоже во сколько лет пришел?
– В четырнадцать. Но Лай, ты не права. Айку никто бы не раскрыл, если б не ты. Я – другое дело…
– Конечно! Ты же нормальный, ты не просил себе сиськи четвертого размера… в двенадцать лет!
– Третьего!! Какое тебе дело, кто что просил!
– Да никакого мне дела! Только вон Даник из-за тебя сядет, а так – вообще никакого!
Услышав свое имя, Данька встряхнулся. Дерганый и малопонятный разговор нагонял на него дремоту, тем более что было уже сильно за полночь. Попытался сложить последние минуты во что-нибудь осмысленное – и убедился, что как минимум половина ему приснилась. Кто такая Линара, например? Что за квартира? Почему вдруг Танька и Нюшера зависят от Айки? Как можно «попросить себе сиськи», хоть третьего размера, хоть какого? Сплошной бред, короче.
– Слушайте, народ… – он совсем не демонстративно зевнул. – Отпустите меня спать, а? А то я все равно левый в ваших терках, ни фига не врубаюсь.
Спорщицы уставились так, будто Данька у них на глазах возник из пустоты. Первой опомнилась Айка – и почему-то рассмеялась. За ней заулыбались все остальные. Танька решительно поднялась из-за стола:
– А и правда, ребятки. Давайте уже баиньки. Основное вроде утрясли…
– Ничего мы не утрясли. – Айка снова помрачнела. – Илин, давай честно: ищите запасной полигон. Я вас не гоню, буду прикрывать, сколько смогу… но ты же видишь.
– Вижу, вижу… – Танька была безмятежна. – Не паникуй пока. Я скажу, когда начинать. Кстати, ваш спор остается в силе?
– А как же!
– Сто процентов!
– Ах, сто? А ты понимаешь…, – она повернулась к Нюшере, и в глазах у нее заплясали чертики, – …что ты свое уже попросила и получила? И тетушка Луннаур тебе больше не помощница? Что вырастет теперь – то и вырастет!
Секунду или две на Нюшеру было жалко смотреть. Потом она как будто встряхнула себя за шкирку: выпрямилась, хлестнула взглядом злорадно разулыбавшуюся Айку, и с вызовом отчеканила: