Иллюстратор (сборник)

В очередной свой визит, вспомнив про то, как женился на Ирочке, он вдруг сказал:

– Была она такая же, как Лиса Алиса.

– Алиса? Это кто? – не понял Тимофей. – Какая Алиса?

– Ну, твоя.

– Мальвина?

– Мальвина Мальвиной, да только в том театре ее Лисой Алисой кличут. Что-то она там начудила. Или из-за сериала? Куда делась-то?

– Померла, – сказал Тимофей. – Выпьем за упокой.

Глаза у Алика округлились, застыл полуоткрытый рот. Тимофей жалко усмехнулся.

– Если баба усвистала, радуйся, – встрепенулся Алик. – Бывает, уступила место твоему новому счастью. Это Диоген сказал. В бочке. А вообще тебе пора в театре объявиться. Шуршат, что хотят тебя уволить.

Тимофей завязал. Двадня не пил, на третий – бледный и слабый – явился в театр и включился в ежедневные труды. А все никак не мог забыть, что же такое он ляпнул Алику про смерть Мальвины. Выходило, что принять ее смерть было бы легче, чем измену. Ускользнула в мир иной, навсегда исчезла, ничего с этим не поделать, все в руце Божией, и греха нет на ней. Не нужно обижаться, гневаться, остается только печалиться и с благодарностью вспоминать обо всем хорошем, что было когда-то и ушло на веки. И он стал внушать себе, что Мальвина действительно умерла. Менял злобу и ревность на смертную тоску. Складывал элегию для внутреннего потребления. Однако элегии не получилось. Помешала желтая пресса.

«Восходящая звезда российских сериалов, скромница и красавица актриса Мария Душкина (одно из закулисных прозвищ – Мальвина) наконец-то отпраздновала свадьбу и вышла замуж. И, конечно же, море поклонников восходящей звезды интересует, за кого она вышла замуж и кто ее муж. Сама Мальвина пока не давала никаких интервью о произошедшем событии (о том, как она вышла замуж) и о своем муже, однако, как стало известно СМИ, свадьба прошла с размахом.

Слухи о романах очаровательной Мальвины и возможном замужестве в светских кругах ходят очень давно. Ей приписывали роман с Ираклием Безноговым, который был ее партнером по сериалу “Крутая Алиса”. Говорят, кстати, что от этого сериала и пошло ее второе прозвище – Лиса Алиса.

До этого Мальвина несколько лет жила в гражданском браке с неким театральным электриком в Питере. Однако и эти отношения не завершились замужеством. Да и как это может быть – простой электрик и наша очаровательная звездочка!

В отношениях Мальвины с мужчинами всегда было много загадочного. Главная причина, по мнению самой актрисы, заключается в том, что ей до сих пор не удавалось встретить своего мужчину. “Я хочу встретить мужчину, с которым я смогу чувствовать себя уверенной и защищенной и за которого могла бы выйти замуж”. И, похоже, нашла, замуж-то она все-таки вышла!»

* * *

Вот такую страницу из какой-то газетенки с этим пошлым текстом нашел однажды Тимофей на своем пульте в театральной аппаратной, и душа его врубила задний ход: перелицевала смертную тоску обратно в темную ревность. Дома он напился в одиночестве. Однако на следующий день так скверно себя почувствовал, что решил спиртного не пить никогда. Решение это свое выполнял неукоснительно. Избегал юбилеев, театральных застолий после премьер, перестал звать в гости Алика и иных закулисных выпивох. Работал. По заданиям художников и режиссеров с остервенением проектировал светящееся, вертящееся, клубящееся оформление самых разных спектаклей.

Вспомнил, как когда-то, давным-давно, еще мальчиком, учился в художественной школе и неплохо рисовал. Только вот отец, пьяненький горе-художник, малевавший портреты передовиков производства на трубопрокатном заводе, уговорил его не ввязываться в сомнительную художественную житуху, идти по технической части.

Теперь же Тимофей стал ходить в музеи, заново штудировал живопись. Покупал альбомы с репродукциями. Старался понять, как разные живописцы обходились с изображением на своих полотнах разнообразных выразительных световых эффектов. Через несколько лет его имя иногда стало появляться на афишах. В некоторых спектаклях он выступал художником по свету. Обязанностей куча. Сделался Тимофей одним из тех, кого зовут трудоголиками. Говорил мало и сухо, выцеживал слова только по делу, избегал предисловий, театральной восторженности, поэтому многие актеры и начинающие режиссеры почитали его заносчивым и высокомерным. Однако именно это привлекало к нему женщин. Поддавался им редко и никогда не приводил к себе. Выбирал тех, у кого для интимных свиданий имелась своя территория. Однажды задумался: почему так? И раз и навсегда решил, что тут работает чувство вины перед Кейсом, которого когда-то лишили возможности предаваться любовным утехам. И потом… Кот же был свидетелем прошлого…

Жили они с котом душа в душу. Кейс обязательно встречал его в прихожей, в знак приветствия сперва зевал, потом пригибал к полу переднюю часть тельца, как бы кланяясь, вытягивал передние лапы, задирал зад и хвост, и в такой позиции драл когтями половик. «Здравствуй, кот», – уважительно говорил Тимофей. Одновременно ели. Потом Кейс вскакивал на стол и вылизывал дочиста опустевшую Тимофееву тарелку. Спрыгивал. Усаживался у двери в ванную. «Пить, пить», – говорил Тимофей, открывал дверь и поворачивал кран. Кот вспрыгивал на борт ванны и принимался кидать в рот холодные капли, вычерпывая их из водяной струи розовым язычком.

Иногда устраивался спать на рабочем столе. Тимофей гладил его голову и спину, кот просыпался, пристально, благодарно, долго глядел ему прямо в глаза. Казалось, что взгляд этот не простой, будто Кейс хочет что-то рассказать, передать какую-то загадочную информацию, да вот беда – говорить не умеет.

Время катилось незаметно. Вдруг в Кулишовском переулке исчезла знакомая рюмочная «Бабьи слезы», а вместо нее возникла контора – «Деньги по паспорту за пятнадцать минут». Обувную лавку на Садовой сменила французская кондитерская. Только Тимофей прошелся пылесосом по всей квартире и даже вымыл пол в большой комнате, как вдруг по всем углам и посреди коридора являлись клубки кошачьей шерсти. Или нагло высовывалась из раковины башня немытой посуды. Пучилась, желая сбросить крышку, гора мусора в ведре. Вычислить, сколько времени утекло с прошлых хозяйственных подвигов, удавалось с великим напряжением. Получалось не меньше двух недель. А казалось, что подвиги эти свершались, ну, не вчера, так позавчера. Словом, незаметное и злобное время жало без остановок, спрессовывая дни, недели, месяцы и годы.

Однажды выпал Тимофею, как прежде, как тогда, когда он встретил Мальвину с чемоданом и сумкой в театральной проходной, нежданный счастливый билет. Наметилась постановка новой пьесы знаменитого М. К. Батуры «Путешественник», а приглашенный художник, великий Корешанский, заболел. Закулисные языки шептали, что здоров он как бык, а просто усвистал в Париж, что-то там лудить за большие иностранные бабки, Бенуа новый выискался. Пьеса Батуры повествовала о приключениях в революционном Петрограде известного русского артиста. Артист этот жил в свободной Литве, благополучно играл в русском театре, да вот что-то ему приспичило – то ли заботливая литовская жена стала раздражать, то ли поманили российские березки, хоть и в Литве было их предостаточно, но тем не менее решил он тайно пробраться в родную страну. Еще обозначалось в пьесе сходство лица и фигуры актера с неким погибшим комиссаром. Именно оно, быть может, да еще страстное, непонятное Тимофею желание прожить другую, не свою жизнь, стало самым главным мотивом безумного и опасного путешествия актера. Путешествие заканчивалось самоубийством.

Трое суток Тимофей не выходил из дома, рисуя, крася непослушной, отвыкшей рукой эскизы сценического воплощения «Путешественника». Принес Костроминой. Та все еще служила худруком театра, хотя Нержавейкой ее звать перестали. Беспощадное время свершило свое дело. Коррозия все же и ее достала. Превратилась Нержавейка в грузную пожилую матрону. Однако продолжала говорить в быту и на сцене манерно, с придыханием, с воркующей кокетливой интонацией. «Всунули, а вынуть забыли», – насмешничали наглые закулисные циники.

– Ах, – сказала она, – как прелестно. Вы, Тимофей, стали настоящим художником. Прелестные эскизы.

И задумалась. «Вычисляет, сколько сэкономит, не платя Корешанскому, – соображал Тимофей. – Мне, сверх обычной зарплаты, не даст ни копейки».

– Пожалуй, надо показать Корешанскому, – покачала она головой.

– Незачем, – сказал Тимофей. – Подходит? Тогда работаем.

На другой день собрались втроем. Явился режиссер, высокий, тощий, длинноволосый и чернобородый парень. Носил он странную фамилию Кангро. Знакомясь, непременно объяснял, что она происхождения эстонского, но сам он никакого отношения к Эстонии не имеет, а питерец в третьем поколении. Поминал бабушку Марию Карловну. Вот она-то по-русски говорила с трудом. Кангро бегло просмотрел эскизы и принялся говорить. Говорил долго, тихо и рассудительно. Наверное, давала о себе знать медленная эстонская кровь.