Иллюстратор
Шрифт:
Наступает забвение.
Глава 9. Пробуждение
Я выхожу из небытия, ощущая ледяную скованность, одеревенение во всем теле. Холодные веки с трудом поднимаются, стряхивая белесую паутину сетчатых снежинок, и я пробуждаюсь. С усилием, сопровождаемым хрустом позвонков, поднимаю корпус, счищаю прилипшие к одежде ледышки, вдруг вижу, что вместо белой льняной рубашки на мне надет плотный черный комбинезон, спереди застегнутый на молнию.
Встать полностью не получается – голова упирается в твердую поверхность; поднимаю руки, ощупывая препятствие ладонями, – поверхность напоминает прозрачное стекло, потому и не заметна с первого взгляда. В ужасе обнаруживаю, что не в состоянии даже повернуться –
Чистейший морозный воздух наполняет легкие. Выбираюсь из кокона, оглядывая его снаружи, и сразу перехватывает дыхание – кокон оказывается гробом, прозрачным хрустальным гробом, подвешенным на ледяных цепях посреди заснеженной пустыни, в освещенном ослепительным солнцем аквариуме ледяных скал.
Отвожу от него взгляд, но тут же возвращаю – что-то приковывает мое внимание: в углу, на самом дне моего мрачного ложа, блестит какой-то предмет. Наклоняюсь за ним, и в руке моей уже сияет солнечным блеском полупрозрачная золотая кисть.
Значит, сон был явью, и змей, и Аурелие тоже. А как же мой мир Вечной весны, исчезнувший в мгновение ока? А мое ремесло? А мой голос?
Мысли вихрем кружатся в голове. Я напрягаю связки, силясь издать звук, но тщетно… и это – безотрадная правда. «Аурелие… – думаю я. – Она – реальна?»
Оглядываюсь вокруг – в заснеженном плену в ряд болтаются такие же гробы на ледяных цепях. В хрустальном блеске различаю лица друзей, знакомых, таких же детей Вечной весны, как и я, их лица застыли в безмятежном сне, и я не решаюсь их тревожить, по крайней мере, пока не пойму, что в действительности произошло. Но напрасно я ищу среди них Аурелие.
Внезапное чувство захлестывает меня – чувство присутствия жизни в мертвом безмолвии ледяного края. Оглядываюсь – в шаге позади меня стоит Аурелие, она – в строгом черном платье с длинными рукавами, приталенном широким кожаным поясом. На распущенных, развевающихся под ветром черных волосах поблескивают снежинки. Ее голос звучит, задевая струны моей души:
– Это был сон, мы снились друг другу. И весь наш мир снился. Элементал вывел нас из сна, разоблачив тайну, как и было обещано. Я проснулась раньше тебя и поняла это.
В ответ подвожу указательный палец правой руки к своему горлу и поднимаю Кисть, которую держу в левой.
Аурелие, не колеблясь, возражает:
– Да, во сне ты потерял голос… и приобрел Кисть во время странствий твоей анимы, которая живет собственной жизнью, даже когда тело погружено в сон. Странствуя, наши души вторглись в неизведанное, недоступное и сумели постичь непостижимое: ценой утраты голоса ты приобрел магический артефакт – Кисть, – существующий вне времени и вне пространства, а мой цветок, мою аниму, ждет неотвратимое забвение в подземелье демонов – это цена, которой открылось мне знание тайн сотворения и гибели миров.
– Пойдем, я покажу тебе настоящий мир! – зовет Аурелие, и я вижу кровоточащие глазницы угольно-черного черепа – демонического знака на ее приоткрытом запястье.
Она увлекает меня за собой. Мы идем, обутые в одинаковые высокие, с железными набойками сапоги на толстой подошве, идем след в след, и снег хрустит под ногами; восходящее солнце освещает наш путь по нетронутой мертвенно-гладкой снежной равнине.
Мы приближаемся к ледяной скале, что величественно возвышается над застывшей поверхностью зеркального озера, спящего беспробудно в унылом плену равнодушных льдов. Аурелие протирает ладонью, словно от слоя пыли, снежную насыпь на зеркальной озерной глади, и сквозь распахнутую завесу начинают проступать цвета, преимущественно теплые. Я различаю силуэты, они движутся, но остальное сокрыто от глаз под коркой льда. Встречаюсь взглядом с Аурелие и понимаю ее без слов – мощным ударом металлической подошвы рассекаю лед, и он разлетается на мелкие осколки. Сквозь пробитую в озере дыру не хлещет вода, нет,
сквозь нее, словно через замочную скважину, открывается обзор в иную реальность, ту, что я в своем сне привык называть Нижним миром.Но не таким я его себе представлял, когда в луче живительного света прикасался к цветку неведомого далекого человека. В мире, открывшемся моему глазу, не было ни света, ни людей. Очертания, которые я поначалу принял за силуэты, оказались блуждающими во мраке тенями, ходячими призраками. Здесь не было цветков, чтобы притягивать свет и отражать его, возвращая нашему миру.
Но что это за далекое сияние, которое так сильно влечет и манит? Напрягая зрение, вижу его источник – единственный в этом темном мире; этот источник, подобно памятнику, стоит на возвышении, рассеивая желтоватый свет. Свет этот – порождение неживой природы, он существует вне цветка и, не подпитываемый его энергией, направлен на единственное существо – своего хранителя, чтобы поддержать в нем жизнь, и высот Верхнего мира ему не достичь. А само существо – я не верю своим глазам – гигантская желтая Обезьяна с длиннющими конечностями и округлым, похожим на огромный шар, животом.
– Цветки, – нарушает молчание Аурелие, – к которым мы прикасались, направляя свет, они – нереальны. Все было сном. Мы, дети Вечной весны, давным-давно остались без света, раздаривали его последние остатки умирающим человеческим цветкам, не получая ничего взамен. Без ответных лучей тепла Верхний мир замерз, погрузившись в сон, одаривая призрачным светом призрачных людей, и лишь мы с тобой пробудились благодаря элементалу.
«Откуда ты все знаешь и как это произошло?» – хочу я спросить, но вспоминаю, что нем.
Будто читая мои мысли, Аурелие отвечает.
– Я всегда мечтала узнать все тайны мира, и я узнала, – с грустью изрекает она. – Но я нашла еще кое-что, смотри!
Она достает из набедренного кармана платья предмет, напоминающий компас. Я вспоминаю, что видел нечто подобное в сундуке Ботиса, в расщелине между горами, в том самом сне, который мне никогда не забыть. Приглядываюсь: узнаю знакомые рисунки на одной половине компаса и цифры – на другой. Здесь те же знаки, что на Светоче миров!
Аурелие поворачивает стрелку компаса к сектору с изображением Нижнего мира, и вдруг из ниоткуда в воздухе возникает квадратная рамка, полупрозрачная и мерцающая. Девушка передвигает стрелку на столетие назад, и в центре рамки начинают появляться расплывчатые однотонные картинки, которые постепенно приобретают цвет и форму. Я вижу вереницы людей с горящими от восхищения глазами, фанатиков, следующих одной дорогой навстречу золотому сиянию, жаждущих поклониться вновь обретенной святыне, величественному божеству – золотой Обезьяне, чье сияние, как им кажется, во сто крат превосходит солнечное. Они идут, торопясь отдать золотой Обезьяне излучаемый цветками свет в обмен на частицу другого сияния, которое ослепляет завораживающим блеском, одурманивает искусственной, но вместе с тем невиданной красотой. Ряды паломников заполняют мир, их поток неиссякаем; триллионы искр живительного света лотоса окутывают бесформенную фигуру Обезьяны, она купается в небесном свете, который перемешивается с ее холодным золотом, скрывая от мира ее истинное обличие, ее безобразие. Те, кто дошел, возвращаются от Обезьяны со слитками золота в руках и умирающим цветком в сердце, а из-за их спин выглядывает черная тень, с каждым часом растущая и поглощающая.
– Люди перестали возвращать свет Верхнему миру, отдав его Обезьяне, и Верхний мир замерз, упокоившись в ледяном забвении. Мы спали, блуждая в иллюзорном мире – зеркальном отражении прежнего, того, каким он сохранился в клетках нашей памяти.
Аурелие возвращает компас в начальное положение, и картинка исчезает. Мы по-прежнему одиноко стоим среди замерзшего озера в безжизненной пустыне таких же одиноких льдов. Ради чего мы пробудились? Не лучше ли было продолжать прятаться от безжалостной реальности в радужной паутине снов, день за днем исполняя предназначение, прогуливаться по вечнозеленому лесу и ощущать счастье?