Иллюстрированная история эротического искусства. Часть вторая

Подобно тому как фаллические гротески совершенно естественно укладываются в общие культурные рамки того времени и, безусловно, не представляются чем-либо из ряда вон выходящим, точно так же обстоит дело и с многочисленными другими эротическими картинами и карикатурами. Эротический шарж, как говорилось уже выше, был общепризнан древними как превосходное стимулирующее средство. Поэтому-то он и был всегда веселой и жизнерадостной нотой в дикой вакханалии необузданных наслаждений. Потенция возвеличивалась до самых причудливых размеров: сильный водонос несет тяжелую ношу не руками, а фаллосом. Не забывалась, конечно, и противоположность потенции: имелся целый ряд карикатурных изображений импотентных мужчин из бронзы и глины, помещавшихся на камеях, монетах, вазах и картинах.

Одним из наиболее распространенных объектов эротической сатиры была насмешка над обитателями Олимпа, пикантное изображение эротических мифов героического века. Но первое появление таких изображений относится лишь к началу эпохи упадка. Когда древние народы вступили в эту стадию исторического развития, им стало доставлять огромное удовольствие по возможности более правдиво изображать любовные интриги богов. Как Геркулес развлекается с Гебой и забывает скучную Омфалу, как Марс совращает Венеру, как Юпитер является к целомудренной Каллисто, к Данае, к девственнице Европе, к Алкмене и к многочисленным другим красавицам Олимпа и земли — все это изображалось в самых разнообразных вариациях, причем на первый план выдвигался, конечно, всегда решительный, критический момент. Выше мы уже упоминали о том, что Меркурий, посланец богов, особенно часто изображался в эротически-карикатурной форме. В Каза-Веттии в Помпее была найдена стенная живопись, которая имела своей целью показать, что большой фаллос весит больше, чем мешок с золотом. Но у этой картины есть еще и другой специальный смысл: она представляет собою карикатуру-панегирик Парису; именно этим его качеством и прельстилась Елена Прекрасная. Одна помпейская мозаика воспроизводит насилие Аполлона, превратившегося в сатира, над Дафной. Многочисленные картины изображают любовные игры Пана с нимфами. Такие мотивы представлялись эпохе упадка наиболее интересными, так как в этом именно человек и старался оказаться на одной высоте со своими богами.

Г. Бальдунг Грин. Пьяница. Символическое изображение пьянства. Гравюра на дереве.

В этом стремлении античный мир тоже достиг своего апогея. Ни одна другая культура не достигала такой высоты, но и ни одна не поднималась до такого возвеличения порока и одичания нравов. Все в эллинско-римской культуре вознеслось на головокружительную высоту, и все затем опустилось в столь же головокружительную бездну. Поэтому-то мы и должны сказать: как несовершенно наше представление о триумфе красоты в античном мире, так же не способны мы с нашими масштабами добра и зла, морали и безнравственности понять гибель этой культуры во всей ее грандиозности. Чувственное наслаждение есть единственная программа жизни, безумная роскошь — ее естественный результат.

Женщина представляется мужчине лишь чашей, которой можно утолить чувственное сладострастие, мужчина женщине — лишь орудием наслаждения, лишь фаллосом, которым все и оценивается. Богатая матрона выбирает с видом знатока раба, который мог бы разнообразить ее любовную страсть; такого раба ожидает нередко власть и богатство, если действительно окажется, что природа создала его сильным и неутомимым. Мы не имеем, конечно, возможности нарисовать детально эту картину всеобщего упадка, над которой, подобно дымному угасающему факелу, тускло мерцает еще прежнее величие красоты. Достаточно хотя бы дать общие контуры этой поистине тяжелой картины.

Общий характер ее сводился к тому, что наслаждение во всех областях жизни стало сплошным излишеством, так что в конце концов удовлетворение получалось исключительно в чем-либо чрезмерном и преувеличенном. Удовлетворение же чувств или, точнее, чувственности было единственной целью жизни, и поэтому все остальное отступило совершенно на задний план; всякое преступление, содеянное для достижения такой цели, считалось вполне правомерным. Прелести жены и дочери стали ходким товаром для достижения почетного положения и богатства, — точнее, для овладения всеми средствами, необходимыми опять-таки для погружения в пучину порока. Вакх и Церера, некогда верные друзья, стали развратными сводниками. Непристойные пляски на пиршествах возбуждали кровь, — и опьянение разбивало последние оковы. Стыдливость и целомудрие стали действительно смешными понятиями. Даже самый нравственный человек должен был поддаться душной атмосфере. Праздность, вечные пиршества, утонченная, пряная гастрономия, кровавые цирковые зрелища, словом, бесконечное наслаждение всем тем, что мог предоставить античный мир, — все это охватило все без исключения стороны жизни. Окруженный публичными женщинами и красивыми мальчиками, проводил свои дни богатый и знатный римлянин; однако и гордая некогда римлянка не отставала от него в этом и в других отношениях. Ливия считалась образцом супружеской верности потому, что отказывала поклонникам, когда ждала от мужа ребенка. Сильный хозяин откровенно и без всякого стеснения ухаживал за прекрасными женами гостей, и охотно спадала туника с плеч прекрасной римлянки, не считавшей вправе отказать его бурным желаниям. Послушный царедворец находил вполне в порядке вещей, когда его прекрасная супруга соглашалась отдать даже в его присутствии свои прелести сластолюбию императора. Наоборот, он гордился, когда потом его повелитель в присутствии других восхвалял интимные прелести его жены и говорил о ее утонченном искусстве на ложе Венеры. Чтобы добиться такой высокой чести повелителя, мужья приводили к нему своих опытных в искусстве любви жен или девственных дочерей обнаженными, чтобы он мог в полной мере оценить их высокие качества. Для всякого утонченного наслаждения находились тотчас же огромные средства, для общественного же блага не было зачастую ни одного сестерция, [4] и каждый новый день становился, в сущности, лишь новым поводом для непрестанного умножения наслаждений, излишеств, безумных оргий…

4

Сестерций — самая мелкая римская монета. Ред.

Такова непрерывная тенденция погибавшего античного мира вплоть до его окончательного крушения и вплоть до победы новой культуры христианства, знамя которой было в руках широких масс. Здесь необходимо отметить, что такой безудержный нравственный разгул только потому мог охватить собою целый ряд поколений, что древний мир, как в точности установлено теперь наукой, совершенно не знал сифилиса.

* * *

Если культура античного мира и была проникнута культурой неудержимого упадка, то все же в недрах ее зарождались уже новые силы; поэтому было бы в высшей степени неправильно полагать, что талантливая обвинительная сатира не нашла достойной ноты в карикатуре. Литературные достоинства этой сатиры общеизвестны и давно уже признаны драгоценными документами истории нравов; укажем хотя бы на шестую сатиру Ювенала, на «Господство женщин» того же автора и на множество других. Если не равной славы, то, во всяком случае, не меньшего внимания заслуживает и то, что создал сатирическим дух кистью и резцом. Конечно, было бы слишком большой смелостью утверждать, что обвинительная мощь этих произведений стоит наравне с тем, что создал Ювенал. Но, с другой стороны, мы вполне вправе сказать, что они представляют собой чрезвычайно существенное и важное дополнение к литературной сатире той эпохи.

Какой откровенности достигали эти произведения и с каким упорством сводилось все к эротическому элементу, об этом красноречиво свидетельствует эротически-сатирическая стенная живопись, найденная в Помпее и изображающая поражение Марка Антония в битве при Акциуме. Живопись эта размером в квадратный метр воспроизводит гомосексуальную сцену между Октавианом и Марком Антонием. Первого в честь его победы Афина венчает лавровым венком.

Карикатура на монахов.

Если сатира в форме стенной живописи представляет собой довольно частое явление, то все же в такой форме она была достоянием сравнительно немногих лиц, и поэтому значение ее, несомненно, второстепенное. Несравненно большую роль распространения эротически-сатирических изображений могли и должны были играть разного рода медали, монеты и камеи. Ибо только таким путем изображение могло распространяться в сотнях экземпляров и легко переходить из рук в руки. Таких медалей, монет и в особенности камей до нас дошло довольно большое количество. Оказывается, что здесь использовались самые разнообразные мотивы как общественного, так и политического характера. Все, что поэтически одаренные сатирики создавали словом, смело и дерзко воспроизводилось на камне, бронзе или глине. Вот колесо фортуны; оно свидетельствует о ненасытности женщин в любви. Жадными руками хватаются они за любовь, как за соблазнительные плоды, а так как для удовлетворения их любовной жажды нужно много мужчин, то угодливый Амур непрестанно вращает колесо счастья. Любовную жажду знатных матрон осмеивают изображения, разоблачающие их тайные посещения Приапа. Другие изображают страсть женщин к разнообразию, их неверность и пр. Сатирические произведения не оставляют в покое и мужчин: они рассказывают про их противоестественные наклонности, про совращение целомудренных Девушек, про растление малолетних, про оргии, которые справляют они на пиршествах и у своих гетер, про содомию и т. п. Короче говоря, здесь находит себе правдивое изображение все то, что значилось в длинном перечне грехов и пороков того времени.

Г. С. Бехам. Источник юности. Немецкая карикатура. XVI в.

Наиболее ярко выражен серьезно-сатирический характер в политически-эротических карикатурах на камеях. На них изображается все то, в чем поэт-сатирик упрекал сильных мира сего и что было у всех на языке. Здесь следует отметить, что целый ряд таких камей исполнен выдающимися греческими резчиками по камню того времени.

Алкивиад изображался самым легкомысленным любовником своего времени и, подобно впоследствии Цезарю, мужем всех женщин. Сатирик изобразил его поэтому попросту в виде странствующего фаллоса, вокруг которого летает бабочка — любовь женщин. Многочисленные камеи повествуют об излишествах Цезаря. Комментарий к известной шуточной поговорке: Цезарь — муж знатных римлянок и жена близких друзей, мы находим на целом ряде камей: юный Цезарь при дворе Никомеда, Цезарь и Клеопатра, Цезарь и его дядя Август, Цезарь и Муция, жена Помпея, Цезарь и Постумия, Цезарь и Тертулла, жена Марка Красса, — таковы лишь некоторые названия, характеризующие содержание дошедших до нас камей. Не менее значительное количество документальных сообщений имеем мы и относительно развращенности Августа, Марка Антония, страшного Тиберия: Август и Ливия, Август и жена Мецената, Август и его дочь Юлия, Марк Антоний и Клеопатра, Марк Антоний в образе Геркулеса с гетерой Цитерой, Тиберий и Моллония, Тиберий в реке — все это опять-таки лишь немногие названия, выбранные нами наудачу из их огромного количества. Так можно было бы продолжить до бесконечности; ни одно имя не отсутствует здесь; ни Нерон, ни Калигула, ни Тит, ни Вителлий — никто. Но нет недостатка, с другой стороны, и в женщинах: камеи изображают, как Помпея, жена Цезаря, приводит к своему развратному мужу сестру Катона, пылкую Сервилию, как Ливия устраивает такое же развлечение супругу Августу с двумя прекрасными девушками и как обе они в свою очередь не забывают и себя в любви с молодыми красивыми римлянами. Наиболее обширный сатирический комментарий дают нам камеи о пресловутой Мессалине. Все, что говорит о ней Ювенал в своей известной шестой сатире, было изображено и резчиками по камню. Чрезвычайно характерна камея, изображающая ненасытную в любви Мессалину в образе улитки, объединяющей в себе, как известно, оба пола. Другая камея изображает, как Мессалина наряжается перед посещением лупанария, где она готова отдаться объятиям всякого — и утонченного развратника, и, еще охотнее, грубого, но сильного водоноса. Третья изображает, как Мессалина приносит в жертву Приапу четырнадцать венков, ибо четырнадцать мужчин пользовались в истекшую ночь ее неутомимой благосклонностью.

Скабрезный летучий листок времен Тринадцатилетней войны.

То, что мы до сих пор описали, представляет собой лишь ничтожную долю из числа дошедших до нас сатирических документов, получивших общепризнанное толкование. Как бесконечен был, по всей вероятности, этот сатирический хоровод, можно заключить из того, что до сих пор далеко не все еще правильно объяснено и что, с другой стороны, найденное до сих пор — лишь незначительная часть того, что на самом деле имело тогда место. Нам могут, пожалуй, возразить, что многие из этих изображений создавались просто ради удовольствия, из страсти к скандалу или из мести. В некоторых случаях дело, может быть, и обстояло таким образом, но подавляющее большинство этих произведений носит все-таки чисто сатирически-обвинительный характер.

* * *

История нравов в сотнях различного рода описаний восстанавливает перед нами в пластической форме силу, величие, высшие достижения и упадок античной жизни. Но картина будет действительно полной и исчерпывающей только тогда, когда в нее будет включено все богатство эротического искусства, какое дает нам античный мир в каждый период своего развития. Но для этого нужен действительно сильный и смелый исследователь со здоровым чутьем; ибо по принципу «с одной стороны и с другой стороны» никогда еще не делалось ни одно культурное деяние.