Иллюзион для скептика

Минута тишины, и в уме у Ильи что-то сдвинулось, произошел прорыв. Он сначала застыл, как вкопанный, потом… шагнул к кухонному столу за ножом. Вспарывать подушку, которую Маша пристроила у печки для просушки, не пришлось, – та уже была вспорота и зашита грубыми стежками. Илья убедился в этом, сняв наволочку. Похоже, Маша взяла иголку и нитки в жестяной коробке из-под печенья, которая стояла на виду. После этого странного ритуала она надела наволочку обратно.

Илья торопливо разрезал шов, сунул руку в пух и перо и сразу нащупал внутри подушки нечто твердое. Он вытащил находку наружу, подул на нее, очищая от прилипших пушинок, и с удивлением вытаращился. Это была книга! Толщиной сантиметров семь-восемь, больше обычного формата, в кожаном переплете с металлической застежкой. Переплет изрядно потертый, но выглядит шикарно. Сразу ясно, что этот старинный фолиант принадлежал не среднестатистическому гражданину. Небось, дорогущее антикварное издание.

«Маша упоминала о какой-то книге! – вспомнил Илья. – Может, это она и есть?»

– Получается, ты ее стырила? – не очень уважительно обратился он к покойнице. – У Трошкина?

Поскольку бывшая жена промолчала, что в ее состоянии было естественно, он сам ответил на свой вопрос.

– Это не твоя вещь, Маша! Иначе зачем тебе вспарывать подушку, прятать внутри нее книгу, зашивать наперник, надевать сверху наволочку? Ради этого ты не поленилась взять в руки иголку с ниткой!.. За всю нашу семейную жизнь я ни разу не видел тебя за шитьем. Ты постоянно твердила, что рождена блистать, а не заниматься хозяйством…

Илья стоял посреди комнаты, осматривая добычу со всех сторон. Как ему быть? Вернуть фолиант Трошкину?

«Но тогда… я брошу тень на бывшую супругу. Это неправильно. Маша не заслуживает позора, тем более, после смерти. Трошкин сам виноват! Он грубо обращался с ней, вот она и решила ему отомстить. Видно, он очень дорожил этой книгой… Боже, о чем я думаю в трагический момент? – ужаснулся Илья. – Маша была права, я циник! Неужели, мне не стыдно?»

Он вынужден был признать, что не ощущает ни стыда, ни угрызений совести.

«Я Трошкину ничего не должен. А Маша… с нее спросу нет. Она уже за пределами добра и зла. Если добро и зло имеют пределы!»

В последнее время незыблемые убеждения Ильи пошатнулись, а его ум, которым он так гордился, не справлялся с поставленными задачами. Пришлось включать подсознание. Там все довольно зыбко и туманно, как в зазеркалье. Привычное видится по-иному, новое в щепки разбивает старое. Каждый шаг – словно по тонкому льду: выдержит или хрустнет? В зазеркалье логика уступает интуиции.

Илья принял решение.

– Я спрячу книгу подальше, – твердо пообещал он покойнице. – Выполню твою последнюю волю. Ты забрала у Трошкина ценную вещь, чтобы насолить ему. Я не намерен тебе мешать! Пусть свершится то, что ты задумала…

Глава 10

Москва

Трошкин наклюкался в зюзю и прикорнул, сидя в кресле. Горбун выпил не меньше, но в сон его не клонило. Когда хозяин квартиры начал похрапывать, гость устроил тщательный обыск. Он двигался бесшумно и ловко орудовал длинными жилистыми руками.

Через час продюсер очнулся и, пошатываясь, отправился в кухню выпить воды. Спьяну он забыл о Корнее и жутко испугался, столкнувшись с ним в темном коридоре.

– Кто здесь? Маша, ты?

– Опомнись, соколик, – недовольно проворчал гость. – Вижу, ты совсем плох. Тебе нельзя пить. Совсем.

– К-корней? Ты… откуда взялся?

– Дак я никуда не уходил, вроде.

Трошкин включил свет и обескуражено хлопал красными глазами. Перед ним стоял горбун в растянутом свитере крупной вязки и горчичных штанах.

– Правда, Корней… – пробормотал он. – Мы вместе пили? Ни черта не помню…

– Э-э, соколик, паршиво у тебя с головой. Пора завязывать со спиртным.

– Я… тошно мне, Корней! Если не пить, то впору вешаться!

– Это я уже слышал. Чем тебе помочь? Говори. Только ни слова о деньгах.

– А что ты можешь предложить? Кроме убийства, разумеется.

– Ты книжонку одну на продажу выставил, – вкрадчиво молвил горбун. – Сколько надеешься за нее выручить?

Трошкина повело в сторону, и он чудом не грохнулся на пол. Устоял, опершись о стену.

– Ч-что? Ты… в моем компьютере рылся? Те… телефон трогал?

– У меня собственный гаджет есть! – ухмыльнулся Корней и коснулся указательным пальцем своего лба. – Покруче твоих электронных игрушек. Усек?

– Кто… тебе разрешил разгуливать по к-квартире?

– А кто мне запретит?

Трошкин покраснел от возмущения и разразился бранью. Горбун подбоченился и нагло похохатывал. Его забавляла реакция собеседника.

– Ты тут… не хозяин!

– Кто тебе сказал? – глумился над ним Корней. – Ты сам ко мне обратился, а теперь на попятную? Не выйдет, соколик! Должок за тобой числится. Помнишь?

– Я же пообещал, через неделю все верну.

– Не хочу ждать! – заявил горбун. – Отдавай сейчас… или никогда.

– Сейчас у меня нету столько бабок.

– Тогда вот, что. Баш на баш! Ты мне книжку, а я тебе долг прощу. По рукам?

Трошкин растерялся. Будучи во хмелю, он подзабыл, какую свинью подложила ему любовница. Однако после слов Корнея сознание у него слегка прояснилось.

– Серьезно? Без дураков? – переспросил он.

– Где ты видишь дураков? – оглянулся по сторонам Корней. – Здесь только один дурак. Это ты!

– Ах, так? – оскорбился продюсер. – Ничего не получишь! Вот! – он скрутил кукиш и сунул его в лицо гостю. – Накось, выкуси!

Корней резво подскочил и… впился зубами ему в ухо. Трошкин взвыл от боли и неожиданности.

– Не понял, – хихикнул горбун. – Чего орешь? Сам попросил «выкусить», а я завсегда готов хорошему человеку услужить.

Трошкин кинулся в драку, но горбун, несмотря на свой физический изъян, ловко уворачивался и быстро измотал противника. Продюсер задыхался, с него градом катился пот.

– Ты псих, да? – прохрипел он, держась за сердце, которое выскакивало из груди. – Чокнутый?

– Как насчет книжки?

– Вместо долга? – уточнил Трошкин.

– Ты глухой или тупой? Тебе сто раз повторять?

– Что-то я тебя не пойму, Корней. Зачем тебе книга? Хочешь еще дороже продать?

Из прокушенного уха сочилась кровь. Продюсер коснулся раны и в изумлении посмотрел на свои красные пальцы, потом поднял бешеные глаза на гостя.

– Ты меня до крови укусил, ублюдок!