Иллюзия

– Чего ты? – Сидевший рядом Панасенко уплетал борщ. – Никогда хлебом не кидался?

– Как можно?! – Потомственный кавказец вскинул руку. – Когда человек кюшает, он – святой! Вот идет война, я иду с автоматом. Смотрю, ти сидишь в окопе, кюшаешь. Я тебя стрелять не буду. Покюшаешь, тогда да.

Пермяк поперхнулся смехом, закашлялся, но с тех пор стал уважительней относиться к еде и чужим обычаям.

Летчики обязаны летать. Другой вид транспорта считался ущербным, хотя получили «права» вплоть до категории «С». Когда возникала возможность сгонять домой, шли в аэропорт, находили пилотов нужного рейса. Краткое изложение просьбы всегда находило понимание.

– Идите в самолет, прячьтесь.

Димку спасал рост – мог забиться в любую щель. В низкорослости он находил исключительно преимущества: «На войне в маленького не попадут». Если контролеры не застукали «зайца» или демонстративно отвернулись, несколько часов лета и ты дома. В полете безбилетные пассажиры вели себя уже раскованно, раздевались в багажном отделении до трусов, сушили форму.

На старших этапах обучения, поднаторев в вождении воздушных судов, летали вторыми пилотами, нарабатывая часы. Однажды сбились с курса, приземлились в чувашских степях, в ожидании топлива плескались в прозрачном озере.

– Хлопцы! – воскликнул Панасенко. – Гля, сколько здесь раков!

Недолго думая, летная братия соорудила из подручных материалов бредень, арендовала громадную кастрюлю в местной деревушке. Смотреть на рачный пир прибежала вся детвора, лупали глазенками, впервые видя цирк.

– Эх, к таким ракам пивка бы, – вздыхал штурман.

Окончив Бугурусланское училище, курсанты прощались навсегда. Крепко сдружившись, выпили, пустили слезу. Вернувшийся в Пермь Димка пробовал устроиться в Большое Савино и Бахаревку, местные аэропорты. Но работы не хватало опытным кадрам, разрушенная страна не нуждалась в дорогом и сложном транспорте. Помыкавшись, недавний курсант устроился в «Скорую помощь» шофером, пригодились «права». Трудились на разбитой технике, однажды на ходу отвалился кардан. Димка долго делал вид – все нормально, ничего не случилось. Вел машину под грохот по асфальту, успокаивал глотавшую валерьянку врачиху. Потом неделю чинился в гараже, по окончании уволили. Работал и грузчиком и продавцом, отовсюду уходил или выгоняли. С родителями решили – нужно поступать в авиаинженеры – на «Пермских моторах» люди нужны всегда. Пусть немного, с задержками, но платить будут, а там глядишь, жизнь наладится. Не как в Союзе, но хоть какое-то подспорье. Так бравый летчик оказался на картошке.

Наслушавшись синоптиков, вузовское начальство сжалилось – завтра посвящение в студенты и за гранит науки. Желающим разрешалось набрать по ведру корнеплодов.

– Хлопцы, давно летали? – озадачил новых знакомых Панасенко.

– Да уж сто лет, как нет, – вышел из штопора лидер дуэта.

– Полетели послезавтра? Нам каждые полгода нужно продлять удостоверение. Из Бугуруслана прилетает мой экипаж, приглашаю прокатиться, если, конечно нет аэрофобии.

– Прям в самолет пустят? – удивился Руслан.

– Нет, рядом побежите, – шутил летчик. – Конечно, пустят. Там наш аэроклуб будет, но места всем хватит. В ЯК-40 просторный салон.

– И только ради тебя прилетают? – Будь Димка, хоть двухметровым блондином с голубым глазом, Забаровский все равно не поверил бы. Сжечь столько керосина ради мелкого весельчака?

– Да, а чо такого?

Посвящение прошло буднично. Первокурсники впервые увидели декана, попрыгали на дискотеке, расползлись по домам.

На следующий день после обеда брянцы прибыли в главный аэропорт Перми – Большое Савино. Панасенко провел задворками, закоулками, пролазами, вдали от главного здания. По огромным пространствам бродил ветер. У самолетов крутились механики, подкручивали, постукивали. Одногруппник с летным прошлым запросто подходил, заводил беседы, заодно проводя экскурсию для неопытных.

Небо посерело сильнее, моросил дождь, пахло прелью. Руслан чувствовал себя муравьем, выбравшимся из леса в поле, ощущал грандиозность в будничной жизни больших горизонтов.

– Пошли у диспетчеров погреемся, – пригласил летчик и направился к зданию в виде большой рюмки на толстой ножке.

Вольно вошел в центр управления полетами, ребята следовали по пятам. В большие стекла просматривались дальние дали, бурчало «Авторадио», витал кофейный дух.

– День добрый! – Димка приветствовал двоих у приборов, точно старых знакомых. – Бугуруслановский борт задерживается?

– Да. – Бородач в коричневом свитере оторвался от дисплея. – Своих ждешь?

– Ага. Связывались? Когда обещаются?

– Дай Бог, чтоб к ночи прилетели, погодка ни к черту. Присаживайтесь, ребят, – пригласил бородач брянцев, мгновенно оценив: – Первый раз у нас?

Забаровский кивнул за обоих.

– Твои друзья? – Диспетчер подмигнул Панасенко.

– Да, вместе учимся. Кофейком не угостите?

– Этого добра навалом. – Бородач поднялся, прошагал к электроплитке, поставил чайник.

Оторвался от приборов и второй – мужчина под сорок с острым лицом, спросил:

– А у тебя, Дим, отец опять весь свой выводок приведет?

– Как обычно. – Летчик рассмеялся.

– А сам, чо всего двоих пригласил?

– Больше пока ни с кем не познакомился.

– Ребят, голодные? – участливо обратился остролицый к брянцам.

– Мы – всегда голодные. – Панасенко усмехнулся. – Мы ж – студенты. Хлопцы, к тому же, общежитские.

– С этого и надо было начинать, – пожурил бородач.

Из холодильника достали сосиски, сварили в кастрюле с ручкой. Запах ватного мяса перебил кофеин. Разломили шоколад «Аленку», нарезали батон, намазали рекламную «Раму». В России девяностых маргарин почитался за масло.

– Налетай, не стесняйся! – Остролицый улыбался брянцам, закинув в рот плитку шоколада, добавил: – В большой семье клювом не щелкают.

Общежитские с удовольствием намешали в желудок и горькое и сладкое. Голод – не тетка, жажда – не дядька. Малышев поражался панибратству незнакомых людей, готовых делиться последним, доверявших до безграничности, без подвоха. Мелькнула шальная мысль – пойти послужить. Хотелось жить с постоянным чувством товарищества. Диспетчеры рассказали о приборах, посетовали на упадок гражданской авиации, матерком поблагодарили Горбачева с Ельциным. За разговорами и перекусами пролетел вечер, подкралась ночь. В большие окна дали сузились до кромешности. Только опытный глаз различал посадочные огни, опытное ухо разбирало бурчание рации.

– Твои летят. – Остролицый показал точку на мониторе. Нечленораздельно пробубнил в рацию, ответили также неразборчиво, но диспетчер понял с полушорохов дребезжащей аппаратуры.

Ребята вышли встречать на промозглый воздух. Короткое рукопожатие капитана с бывшим курсантом и погрузка на борт. Брянцы сели в первом ряду, лидер у иллюминатора. Подошедшие школьники аэроклуба заполнили салон, Димка исчез в кабине пилотов.

Обратная рулежка, шумный разбег, легкий отрыв. Внизу, разбросанными огоньками светилась ночная Пермь, внутри перешептывались юные авиаторы, дышалось серой замкнутостью.

К кабине шаркающей походкой прошел мужичок в черном изношенном пальто, кирзачах, с сальными волосами, круглым лицом – вылитый Панасенко в старости. Он заглянул за бортмеханика, сидевшего в проходе на перекидной скамейке, с минуту настойчиво вглядывался. Потом развернулся, провозгласил тонким голосом, разряженным возрастной хрипотцой:

– Можно подходить, смотреть, только по одному.

Мужчина ушел в хвост, а школьники подходили, созерцали по примеру старшего. ЯК набрал высоту, резко ушел влево. Забаровский наклонился к Малышеву, приятель в проход.