Иллюзорная реальность

Стоя уже за дверью в палату отца, я разнервничалась, вспомнив наше последнее общение с ним. А вдруг Анфиса права, и он не станет меня слушать, не поверит…

– Жень, – мягкий голос Штормова и его ладонь на моем плече вывели из дум. – Ты в порядке? Может, мне пойти с тобой?

В глазах парнях была обеспокоенность.

– Всё хорошо, – улыбнулась, глядя на него и успокаиваясь. – Я схожу одна – не переживай!

Напоследок выдохнула и вошла – назад пути уже нет.

В палате, как ни странно, был лишь отец, лежавший на койке и читающий какую-то книгу. Услышав звук открывающей двери, он оторвался от чтения и наткнулся взглядом на меня. Боясь его реакции и того, что, не дослушав, он меня выгонит, поторопилась сказать то, за чем пришла.

– Привет. Я помню, что ты мне сказал в последний раз, и понимаю, что своим долгим отсутствием и молчанием натворила дел, но на всё были свои причины! Знаю, что тебе это неинтересно, и ты уже вычеркнул меня из списка своих детей, но я пришла не за этим – хочу сказать тебе кое-что об Анфисе… Папочка, прости, несмотря на то, что это расстроит тебя, если ты все же поверишь в мои слова, но я не могу об этом молчать! Анфиса изменяет тебе с сыном Олега Михайловича Куликова… Я лично застукала их, когда пришла в наш дом… Ты ей был нужен только ради денег и статуса… Она сама мне в сердцах в этом призналась… Я бы сама не хотела, чтобы это было правдой… Мне мерзко и противно говорить такое, зная, что данная новость может разбить тебе сердце, но предавать родного человека молчанием я тоже не могу…

Протараторила быстро и немножко сдулась – если монолог я начинала, смотря отцу прямо в глаза, то потом не выдержала и отвела взгляд в пол. В голове крутилось куча мыслей – хоть бы поверил мне, и хоть бы ему не стало хуже, хоть бы…

Затянувшееся молчание заставило напрячься, и когда я уже стала бояться, что снова накосячила и сделала хуже, почувствовала неожиданные крепкие объятия папы.

Не поверив, подняла уже наполненные слезами глаза и наткнулась на теплый взгляд отца, в котором не было ни капли злости на меня. Лишь любовь.

– Доченька, это ты прости меня – дурака больного и старого – наговорил тогда сгоряча, вспылил… Ты даже не представляешь, как я за тебя переживал! Места себе не находил! Всё думал, что я сделал не так, что ты от меня решила спрятаться… Даже недавно людей специальных нанял, когда всё же разузнал твое местоположение, чтобы они выведали, как ты живешь, чем дышишь…

Папа сбивчиво говорил и гладил по моим волосам, тоже не сдержавшись и заплакав, а я всё слушала и не могла поверить. Он меня простил! Это было настолько приятным и неожиданным откровением, что часть папиных слов проходила мимо меня – я все пыталась насытиться чертами его лица, которых мне так не хватало на протяжении последних лет.

И только спустя полчаса, а, возможно, прошло лишь пять минут, мы смогли относительно успокоиться, чтобы, наконец, во всем разобраться. Сидя на его койке лицом к лицу, как в детстве, мы с папой пытались восполнить общением тот промежуток времени, который потеряли по обоюдной вине. Отец рассказал о том, как он переживал с того самого момента, как я уехала, несмотря на мои звонки и смс вначале. Он стал думать о том, что мало уделял мне внимания, корил себя за это. А когда я оборвала нашу телефонную связь, так и не появившись дома, хоть и обещала, так отец и вовсе, мягко говоря, разволновался.

На протяжении его рассказа мне было постоянно стыдно – ведь я своим не совсем благоразумным поступком принудила папу чувствовать вину и не только…

– Анфиса мне говорила, мол, она у тебя большая девочка – просто захотела самостоятельности. Не парься: нагуляется и вернется, когда вкусит взрослой жизни. Я же, начитавшись всякого про подростков и их поведение, подумал оставить тебя в покое на некоторое время, решив, что Анфиса права. Позже она рассказывала, что ты ей пишешь, и я расслабился, хотя, скажу честно, обида засела во мне – почему ты вместо родного отца пишешь мачехе? Через месяц-другой я не выдержал и, прижав Анфису к стене, пытался выпытать, что ты ей пишешь и откуда. Тогда она заявила, что всё это придумала, чтобы я расслабился. А ты просто неблагодарная дочь, решившая свалить из-под родительской опеки. Тогда я уже нашел людей, которые за деньги были готовы найти тебя и организовать слежку. И мне стало известно, чем ты занимаешься, куда ходишь и как живешь… Я был счастлив просто знать, что у тебя всё хорошо.

– Так, значит, это ты нанял Штормова следить за мной через Макара? Вот это да… – произношу вслух, скорее для себя, потому что не могу поверить в услышанное. – Я-то думала, что у меня появились какие-то недоброжелатели… Теперь всё становится на свои места. Блин, слава богу, что это ты!

– Я не знаю имен исполнителей. Просто попросил одного старого знакомого, а он уже сам всё организовывал… Женя, всё же ответь мне честно: почему за столько лет ты ни разу меня не навестила? Это была обида за то, что я связал свою жизнь с Анфисой?

– Отчасти, – шумно выдохнув, ответила. – Но основная причина была в другом. Давай, я тебе уже не здесь расскажу, а дома, когда тебя выпишут… Это долгий разговор. Только вот что теперь ты будешь делать с Анфисой? Я не понимаю… Ты так спокойно отреагировал на новость об её изменах… Будто бы знал.

– Да, ты права. Я уже давно знаю, что моя молодая жена меня позорит в глазах окружающих и ходит налево к молодому менту. Но я, наверное, был слишком привязан к сыну и, как ни смешно это признавать, боялся официального одиночества. А сейчас, в больнице, мне многое стало понятно. Даже удалось найти настоящего друга… Рома мне хоть не родной по крови, но я его люблю как собственного ребенка и не смогу с ним расстаться…

Должно быть, мои округлившиеся глаза и вытянувшееся лицо выдали все эмоции, потому что папа, грустно усмехнувшись, продолжил.

– Когда я узнал, что Анфиса держит меня за наивного простачка и идиота, крутя шашни с сыном Олега, то сразу же догадался, что ребенок может быть не моим. А когда из-за участившихся болей попал на консультацию и обследование к мужскому врачу, то понял, что у меня уже по анализам просто не может быть детей из-за одной операции, проведенной через пять лет после твоего рождения. Он, Ромка в смысле, если уж честно, совсем на меня не похож, в отличие от тебя. Но раз этот Игнат не приходит забрать своё дитя, то, значит, его и дальше буду воспитывать я.

Шок – вот как одним словом сейчас можно описать моё состояние. Папа всё знает, но не вышвыривает гадину Анфису со своего дома, потому что считает Рому своим ребенком. Понятно, что малыш ни в чём не виноват. Но мачеха… Он содержит эту гадину, делает вид, что ничего не знает ради того, чтобы не остаться одному? Это я во всём виновата! Если бы я тогда не бросила его…

Пока я разговаривала с отцом, предаваясь самобичеванию, в палату стали возвращаться другие пациенты. Поэтому продолжать нашу дискуссию на личные темы было неуместно. Мы с папой, переглянувшись, уже собирались направляться в коридор, чтобы найти более уединенное место для беседы, как неожиданно в дверном проеме появилась Нина Федоровна. Я немного удивилась её появлению, но сразу же поздоровалась и начала расспрашивать, как её дела, не заметив застывшей в воздухе неловкости.

– Так, значит, вы уже знакомы? – как бы невзначай спросил отец, когда я начала представлять его женщине.

– Эээ… Вы тоже знакомы? – заторможено пролепетала я, уставившись на этих подозрительно улыбающихся двоих.

– Женечка – твоя дочь. Надо же! А я то думала, отчего мне её лицо казалось смутно знакомым. Теперь очевидно, что у неё твои черты. Те же скулы, волосы и глаза… – радостно ответила Нина Федоровна, запутав меня ещё больше.

– Женя! Нина – тот самый друг, о котором я тебе недавно рассказывал… Мы с ней познакомились в этой больнице в очереди в процедурный кабинет… – как-то слишком сбивчиво проговорил папа, правильно расценив мое замешательство.