Илья Ильф, Евгений Петров. Книга 1

Только у актеров в наше время остались длинные высокопарные титулы.

Общество, которое вымирает, в противность другим обществам, каковые процветают.

Торопитесь, через полчаса вашей даме будет сто лет.

Актеры не любят, когда их убивают во втором акте четырехактной пьесы.

Репетиция оперетты. В холодном темном зале. «Дайте станок для танго». Маэстро играет, когда давно уже окончился танцевальный номер. В ложах сидят розовые балерины. В фойе повторяют танец. Балетмейстерша в кудряшках прыгает во все стороны. Костюмы из глазета.

Афина — покровительница общих собраний.

Ни пером написать, ни гонораром оплатить.

Попугай-сквернослов.

Комбинация Дуровых. Один из них умер, но другой утверждал, что умер именно он.

— Ах, это кузница здоровья? — И Г. извивался перед человеком в барашковом сером воротнике.

Гражданин Похотилло.

Сам себе писал множество писем, чтобы досадить почтальону.

Несудимов. Лоханкин.

Человек, который проникновенно произносил: «Кушать подано».

Волосы из прически лежали на столе, похожие на паука.

Столичная штучка. Выбритый лоб, бородка, литера-турно-артистически-художественное лицо, открытый ворот рубашки «апаш» и шарф из розового фланилета.

Дом, милый дом, родной дом. Я ходил по всему дому, обсуждал все квартиры.

В волнах одеяла.

Люди дальнего Запада (о лимитрофах). Уехал в солдатской шинели и вернулся через месяц послом, но говорить на родном языке не научился.

Физиономия американского миллионера, за которой нет ни Америки, ни миллионов. Физиономия ни к чему.

Пром-кооп-товарищество «Любовь».

Одеколон «Чрево Парижа».

Негрский танец «Чресла».

Как хорош товарищ Уманский!

А нам ходить с цинковыми мордами.

Щучий мех, который могут носить только дамы.

Завитков. Всераки. Бородатов.

Электрическими искрами сверкала замороженная штукатурка.

Нюансов. Пферд. Драдедамов.

Мадепаламовый галстук, роскошь юных лет.

Огонь-Полыхаев. Сольский-Плотский.

Шестигранный карандаш задрожал в его руке.

Профессор киноэтики. А вся этика заключается в том, что режиссер не должен жить с актрисами.

Разорились на обедах, которыми угощали друг друга.

Июньский-Июльский.

На чистой сливочной лирике.

Запертая дверь спасла плохую пьесу. Импровизация актеров была счастлива.

Человек, в котором неукротимое стремление к симметрии, к порядку.

Он не выносил катаклизмов.

Подсознательный насморк.

Трубчатые макароны, вермишель, суповая засыпка.

На желтой, свадебной машине ехал великий поэт.

Полноценный усач.

Человек в кино, похожий на Суворова, в бобровой шапке.

Это выше грабежа. 1001 ночь, 1001 ночь. Шанхай, Шанхай!

Кланялся в ноги очередному хлебодару.

Против кабинета заведующего художественной частью видна была огромная вывеска с золотыми буквами на черном, голландской сажи, фоне: «Уголовный розыск».

Посреди комнаты уборщица в валенках стряхивала термометр.

«О пожарах звонить по №»

«О растратах звонить по №»

Секретарь редакции, который был взят за одни только лучистые глаза. Дама, которая приглашала на похороны.

Молодой человек, только что сорвавшийся со скамьи подсудимых. Секретарша — Муся. Начальник, которому не повинуется аппарат. Телефон, визжащий, как пчела. Львы на пятом этаже. Надстройка дома.

Все зависит, в конце концов, от восприятия: легковерные французы думают, что при 30 мороза уже нужно замерзать, — и действительно замерзают.

Шляпами закидаем.

Столовая «И все, как один, умрем».

В городе не было кожи. Она вся ушла на портфели.

От постылых знакомых человек ушел в анабиоз на 100 лет. И, проснувшись, нашел их же.

Конкурс лгунов. Первый приз получил человек, говоривший правду.

Месть человеку, писавшему правила в уборной.

Зачем подвергаться анабиозу, когда можно переменить квартиру?

Не человек, а бурдюк, наполненный горчицей и хреном.

Все талантливые люди пишут разно, все бездарные люди пишут одинаково и даже одним почерком.

Грезидиум.

Дымоуправление.

Лжец. Шпора-Кнутовищев.

Тот час праздника, когда с деревьев сыплются электрические лампочки.

Емельянингс — киноактер.

Дворницкие лица карточных королей. Тонкая и сатирическая улыбка валета треф. Глуповатая немецкая красавица дама бубен с поднятыми бровями. Туз пик, похожий на одинокую репу. Малиновые ягодицы червей.

Зараженный трамвайный вагон. Трамвайный дифтерит.

Салон, стеклянная призма и бархатный громкоговоритель, будто в него говорит сам тенор Собинов.

В моде были кожаные бутылочки на ногах.

Стучал лысиной по паркету.

Старомодный человек — он пел цыганские романсы. Играл на бильярде и бегах.

Московская гурия.

Кот повис на диване, как Ромео на веревочной лестнице.

И пережил несколько тяжелых, поистине трамвайных минут.