Илья Муромец и Сокольник

Есть ещё у Данилы дочка-красавица Марья да сынок Ерёмка, Сокольничий дружок.

Ближе к плетню, подальше от людей, стояла ещё одна женщина, тоже в платке, подходящем под цвет её волос, в душегрейке поверх сарафана. Признал в ней Илья знахарку Фотинью – о ней говорено было, что боялись её люди. И тоже, как Златыгорку, стороной обходили. Вечером же вышла в люди вопреки обычаям своим – с единственной подругой проститься.

Кто же смог незаметно ночью в дом проникнуть? Кто мог хладнокровно спящей женщине отрубить голову? У кого рука поднялась? У кого силы хватило?

Кострище с телом умершей догорал. Душа её давно ушла на небо по радуге. Староста проговорил прощальные слова, чтобы все шли с миром по домам, как вдруг во дворе появился ещё один гость.

Рубаха у него была похожа на кору дерева: твёрдая, с тысячей пятен, рваными краями рукавов и ворота, с торчащими колючками и ветками по всей поверхности. Волосы спутаны, сквозь них глядел один глаз, а второй плотно запрятан. Как шаловливый пёс, проскакал он на четвереньках до костра, принюхался, подняв голову, и сел, весь встревоженный, положив ладони на обугленные кости Златыгорки.

Не знал Илья, как отвечать на такое: то ли злиться, то ли стерпеть? Оно сразу видно, что юродивый пожаловал, но не позволять же ему глумиться над прахом!

– Пошёл прочь, Мямля! – за дело взялся Сокольник. – Не тронь!

Как ошпаренный, юродивый убрал ладони и спрятал их за спиной – и вдруг зашипел. Сначала тихо, а потом всё громче, пока окидывал взглядом собравшихся. Шипение переросло в свист.

– Прекрати! – снова закричал Сокольник, но Мямлю было не остановить. Он уже визжал во весь голос, подняв голову к луне, будто одинокий волк. Пестобродцы затыкали уши, знахарка убежала, а Илья подошёл к новому гостю, поднял за плечи с колен и поставил на ноги.

– Успокойся. Чего кричишь? – Илья не хотел навредить юродивому – грех это. Потому и старался не злиться, хотя на сердце было и так до тошноты тяжко – тут ещё местный дурачок пожаловал.

– Разве вы это не видите?! Разве не понимаете?! – вскричал Мямля будто бы от боли, причинённой ступням. – Жнец пришёл в Пестобродье! Жнец убил твою мать, Сокольник. Да… Он явился ночью и забрал её жизнь, чтобы прожить ещё один день, – рассказывал юродивый, и глаза его загорелись каким-то диким огнём. – Так Жнец живёт со времён сотворения мира. Он приходит под покровом ночи, делает взмах. Р-р-раз! И уходит. Никто его не увидит, никто его не остановит. Да, он подкрадывается незаметно…

В свете догоравшего костра возле кромки дремучего леса сказанные слова прозвучали зловеще. Люди слушали их, тревожно переглядываясь. Уж не пророк ли их юродивый? Откуда в дурной голове возникло страшное предсказание?

– Жнец нашёл нашу деревню. И теперь один за другим каждый день он будет убивать, чтобы жить. Никого не останется. Ни-ко-го!!!

Гулким эхом отразилось последнее слово, будто кто-то из леса повторил его.

Ужас сковал селян, предчувствие страшных бед обрушилось на разум.

Бежать! Но куда?

Кто встретит их в чужих краях? Где обрести кров?

– Значит, кто-то помог Жнецу найти нас. И это они!!! – зарычал Кузьма, указывая на Илью и Сокольника. – Они приехали вчера под покровом ночи!

Кузьма во время исполнения обряда и чтения молитвы терпел, как мог, но больше не получалось вынести давящую изнутри ненависть и боль.

– Они виноваты в смерти Златыгорки!!! – завопил он, и крик сорвался в поросячий визг, настолько он жаждал обратить селян против богатыря и его сына.

Селяне, однако, не спешили с поддержкой. Они переглядывались и пожимали плечами. Всё-таки в Пестобродье не абы кто, а дружинник самого князя прибыл. Всё-таки ж и сын домой вернулся. Как можно их винить?

Кузьма махнул рукой, выругался и ушёл, со злостью оттолкнув ткачиху Настасью, стоявшую на пути.

– Жнец нашёл нашу деревню. И теперь каждый день он будет убивать, – паясничал Мямля. – Вы поможете ему убивать? Жнец находит и не спрашивает нас, хотим мы этого или нет. Жнец находит сам, по следам, по словам, по запаху.

Последний всполох костра лизнул ночной воздух и пропал, оставив людей в темноте завершать обряд и ночевать с новыми страхами.

***

Вторую ночь в Пестобродье Илья провёл в тревогах, глаз не мог сомкнуть. Жнеца не боялся – пожил на своём веку, много страшного повидал: и волхвов, и чудищ, и людей, которые куда хуже чудищ. Конечно, с такими древними духами сражаться не приходилось…

Видимо, придётся.

Слово дал сыну.

От слова нельзя отрекаться, какие бы преграды ни лежали на пути.

Потому и не думал Илья уезжать. Даже если Жнец убил Златыгорку без умысла, а просто новую жертву нашёл, дабы продлить бессмертие, нельзя его прощать и красивыми словами искать отступления.

Он поймает Жнеца, биться с ним станет. Оттого на стене прикроватной и повесил оружие: меч да лук со стрелами.

А коли не Жнец это? Завтра же надо б дурачка местного – Мямлю – сыскать да выспросить хорошенько, откуда он понабрался чертовщины этой. Не в книгах же премудрых прочитал. Ну и, конечно же, не сам дух нечистый ему свои планы выболтал!

Петухи прокричали о наступлении нового утра – только за мутным пузырём окна виднелась одна лишь тьма. Но рад был утру Илья – вместе с бессонной ночью приходили ненужные вопросы.

Тяжело поднялся с жёсткой кровати, на которой ночью была Златыгорка убита.

Сокольник ещё спал.

Оделся богатырь, дверь тихонько притворил и отправился на поиски Мямли. Мокрый ветер неприятно бил по щекам и стремился стащить шишак с головы богатыря, но Илья придерживал его правой рукой.

Дурачок отыскался на удивление быстро: сидел возле курятника, прятался от ветра и грыз баранью кость.

– Непогода нынче злится, – подсел к юродивому Илья и сразу схватил того за запястье, – будто сделали мы неугодное дело.

Знал он, как поступать с такими людьми: везде они подвох чуют и сбегают, даже если ты с ними о погоде говорить начинаешь. Как звери. Пока не подкормишь, ластиться не станут.

Мямля и, правда, тут же дёрнулся, но крепкая хватка удержала тощую руку, и дурачок, поскользнувшись, кувыркнулся. Кисть неестественно вывернулась, однако осталась целой. Беглец понял, что не отвертеться. Собрал тело в кучу и вернулся на прежнее место.