Имена мертвых
Шрифт:
«Девочка, сьорэ Небекур здесь живет?»
«Да. Это моя мама. Она сейчас на работе».
«Передай ей, пожалуйста, эти цветы».
«Спасибо, сьер. А откуда вы знаете, что у нее день рождения?»
«Да уж знаю».
«А что сказать ей, кто прислал?»
«Дядя. Просто дядя. Если высадить розу в грунт, она будет расти и цвести. Это моя благодарность твоей маме».
«Она скоро придет, подождите ее».
«Извини, некогда. Я спешу».
«Мама, только что приходил какой-то человек, он тебе принес…»
«Олив, я сколько раз говорила — не разговаривай с незнакомыми
«Наверное, это твой бывший больной. Он благодарил тебя. А вот его подарок. Правда, красотища? Он говорил, можно посадить розу…»
«Жаль, что он не назвался, — Эммеранс со смешанным чувством печали и нежности вдыхает знакомый аромат. — „Дядя“, так он и сказал?..»
«Ма, я вспомнила! он похож вот на эту фотографию, — Олив показывает раскрытый семейный альбом. — Очень-очень похож!»
Эмми птицей вылетает из дома на крыльцо.
«Аник! Ани-и-ик!»
И осекается. Ей стыдно своего крика. При соседях…
«Не зря, не зря я просила Бога».
«Сестра Венеранда — надо навестить ее и рассказать ей! — говорила сущую правду. Покинув чистилище, мертвые на прощание посещают тех, кто за них молился».
Он искупил вину страданием — и он спасен.
Эмми плачет, но это светлые слезы.
*
Герца не следует беспокоить — он в прихожей оставил записку: «Я занят». Клейн спустился в подземный этаж — и по пению без слов и шуршанию догадался, где Аник.
В помещении, где громоздились инкарнаторы, витала пыль, а в проход между кожухами машин был сметен сор — пустые банки из-под пива, пакетики от соленых орешков, мятые бумажки с масляными пятнами. Аник возился в зазоре между машиной и стеной.
— Ты оставил свою девушку?! — воскликнул он, высунувшись над кожухом. — Увы — я обречен жить с нравственным человеком!..
— Отлепись от меня. Что ты за раскардаш устроил?
— Как! У нас теперь леди в доме, надо ей соответствовать. Выпивку, курево — побоку, будем вести здоровый образ жизни. Смотри, это мерзость — жестянка с окурками! понюхай, как противно. Представь, что мы ей будем говорить: «Мартина, не пей, не кури» — а у самих в одной руке сигара, а в другой бутылка. Да, надо шефу вежливо заметить, чтоб не смолил при ней свои гаванские. Заодно и ты вылечишься от привычки тушить бычки в канифоли.
— Хм-м… Как знать, вдруг ты и прав. Пойду-ка я за пылесосом.
— Мартина будет нам как сестра, — язык Аника работал усердней помела. — У тебя была сестра?
— Я же рассказывал.
— А, да. За сестру я кого угодно пришибу. Если за какую-то твою едва знакомую я так старался, то Мартину будем на руках носить.
— Угу. Не поздней, чем часов через семь. Холодильник проверил?
— Ждет. Весь инеем покрылся — бр-р-р-р. Меня прямо грусть прохватила — а шеф-то наш стареет!
— Ничего; еще какого-нибудь людоеда обработаем — и он подзарядится.
— Но жизнь не бесконечная! Ты не задумывался, каково нам придется, когда он в ящик сыграет? Давай устроим групповое харакири на могиле сюзерена!..
Приоткрыв рот, Аник прислушался.
— Идет. Сюда. Шаги сердитые. Сейчас нам будет абзац и холокост. Вы о чем думали, когда закладывали
этот склеп?! хоть бы сьера Родерика почитали — у него всегда был запасной тайный выход! А тут бежать некуда…Герц вошел — и в подвале потемнело.
— Аник!
— Да? — Тот приподнял руки с метелкой и совком.
— Я посмотрел телевизионные новости.
— Что-то случилось?
— Убили троих маноанцев в «Азии».
— Боже, какая трагедия!
— Их убил снайпер. Почти с двухсот метров.
— Надо же!
— Из маузера, Аник!
— А я здесь при чем?
— При том, что в радиусе пятисот километров нет такого маэстро, как ты! а стрелки из частей спецназначения маузерами не пользуются!
Аник покаянно свесил голову, а Герц вырастал с каждым словом, наполняясь холодным огнем трезво осмысленного раздражения; видеть его рассерженным было очень боязно. Будет расплата? или гроза пройдет стороной? не угадаешь, вот что тяжелей всего. Жди и терзайся молча.
— Трех месяцев прожить не можешь, чтобы кого-нибудь не укокошить! как маньяк! Когда это кончится?!
— Это я его подговорил, — вымолвил Клейн, шагнув вперед. — Он не хотел, но я настаивал.
— Ты?! Клейн, я от тебя не ожидал такого!
— Дело в сыне дона Оливейра, — поспешил прикрыть друга Аник. — Эта история с Васта Алегре тянется — вспомните, шеф, мы вам докладывали про девчонку из квартиры Долорес. Она была на асьенде в заложниках и… мы ей дали убежать.
— Я ее отпустил, — сознался Клейн.
— Жалостливый, — Аник кивнул на Клейна, как бы поясняя: «Ну что с него взять?..» — Рядом с ней стоял, облучил малютку, ей в память и врезалось. Но отпустил не он, а комиссар де Кордова, сказал: «Бегите».
— Почему во множественном числе?
— Их было шестеро, — припомнил Клейн.
— Вот, а у дона Антонио был сын — такая же, должно быть, гадина. И у него взыграло через десять лет, что папа неотмщенный! Или ему попенял кто папой, стыдно стало. Принялся шарить, как-то вышел на эту Ану-Марию — а она как раз с нами пересеклась. Так бы и до нас докопался.
— И мы решили это обрубить, — закончил Клейн.
— Мы там все трудились — пот ручьем, — Аник продолжал оправдывать давнюю оплошность. — Устали, вымотались. На детей рука не поднималась… Сакко Оливейра мог бы и не лезть к нам в гости. Другой бы, умный, понял, что после такого представления на бис не вызывают, а его, видите ли, все жаба гнетет — даже на толчке сидит и думает: «И кто же замочил маво любимого папашу?»…
— Может, ты перестанешь упражняться в остроумии? — Герцу почему-то неприятно было слушать намеки на себя.
— Все. Я молчу.
— Насколько чисто это сделано?
— Концы попрятаны, и черт не сыщет. Шеф, неужели вы в нас сомневаетесь?! когда мы вас подводили?
— В следующий раз…
— Доложим раньше, чем начнем. Слово даю!
— Профессор, — вмешался Клейн, — девушка сказала… В сельве нам поклоняются, как святым. Имена нам придумали — Пламенный, Железный и Кровавый. Нас колдун из племени шонко загодя во сне увидел.
— Сильный был колдунище, должно быть, — задним числом похвалил старика Аник.