Именем Ея Величества

— Батя… Ну как убьют царевича…

Встрепенулся, хвать за шпагу. И тотчас поник, обескураженный громким смехом князя. Поразмяться охота воину, хоть сей момент в бой, защищать инфанта.

— Чур тебя! Ох, уморил!

— Было же… Годунов отрока Димитрия [161] …

— Не то время нынче, Горошек.

— Могут и без ножа…

— Пёрышком, милый, пёрышком… Грамота-то на что? Все учёные… Что хошь напишут.

Царица пока не изъявила — ни словом, ни письменно, — кого желает на трон. Завещания нет. Натурально, дочь ей ближе… Толстой льнёт к царице? Умаслить решил. Интриганы к голштинцу лезут, чтобы через него, через Анну…

161

По преданию, царевич Дмитрий Иванович (1582–1591), младший сын Ивана Грозного, был убит по повелению Бориса Годунова.

— Машинация ведь простая, Горошек. Для меня прозрачна. Уговорить, сунуть на подпись… Нам бы не прозевать. Анхен твоя… Пощекочи мочалкой своей!

— Не моя, батя.

— Стара для тебя? Ладно, не ерепенься! Верим ей? А если кто перекупит…

Из фрейлин царицы две — близкие её подруги. Эльза Глюк святой человек, бескорыстна, Анна Крамер, уроженка Нарвы, жадна до денег, два дома в Эстляндии, третий строит.

— Ты наведайся к ней, Горошек, намекни — прибавим…

«Ноябрь, шестое число, Его Светлости День Рождения. О восьмом часу пришли музыканты Ея Величества поздравлять на гобоях, литаврах, скрипках».

Дарья стучалась к мужу.

— Выдь-ка! Слышь, гудошники!

Чьи такие? Уже унеслась хлопотунья. Ещё бы не слышно! Дом полнился звуками. Рукомойник — сатир серебряный — обжёг ледяной струёй из острого носа, слуга подал халат, подбитый соболем, побрызгал мускусом. Зябкая дрожь сковала скулы светлейшего — «было ветрено, холодно», покои за ночь простыли. Спустился, узнал униформу — длинные голубые кафтаны, вензеля на распластанных воротниках. Из Зимнего…

— Высокая воля, — подтвердил черноусый диригент-венгр. — Сказала, играй Полтава.

Удружила Катрин.

— Тронут безмерно…

Притопывал в такт, подмигивал — шпарьте, мол. Марш, сочинённый в честь великой виктории, увлёк в приднепровские дали, в погоню за Карлом. Толстые белые колонны сеней раздвинулись, утонул в дымах пороха.

Тишина выбила из седла, очнулся от бешеной скачки. Ливрейный слуга, наклоняя бутыль зелёного стекла с орлами, разливал водку. Князь хлопнул в ладоши.

— Жидко, жидко!

Значит, ефимок в питьё, каждому! Сам взял стакан, хоть и противно зелье с утра. Музыканты крестились, поднося к устам, за отсутствием икон обращались к богам Эллады, белевшим в нишах. Вывалились, оставив следы слякоти на полу разбитую склянку.

Из поварни тянуло пряным, сладким. Дарья вышла оттуда, шлёпая меховыми пантофлями.

— Дышит тестечко, поспевает.

Испечёт крендель лучший в столице кондитер, однако нужен хозяйский глаз. Княгиня на ногах спозаранку, покрикивает на челядь, охает, сетуя на погоду. Ненастно, сердце щемит. Лодки, несущие к пристани чиновных, рубят волну, зарываются.

Посетители в плиточной, в предспальне. Страницу исписал секретарь, перечисляя сановников — военных и статских. Переодеться князь не успел. И пусть. Затянул халат потуже. Отстоял с визитёрами литургию.

«Упомянутым господам поднесено по чарке водки».

В одиннадцатом часу, с музыкой собственной, всей семьёй — в барку, обтянутую бархатом, под балдахин, унизанный золотыми звёздами по красной толстой тафте. Падал мокрый снег, качало. Намокнет убранство — не жалко. Оберегали пуще всего крендель, пудовый, благоухающий. Облит шоколадом, увенчан сахарной державной короной. Ветер крепчал, барку сбивало с курса, сошли на берег продрогшие.

Известили матушку мадригалом. В предспальне пахло лекарствами. Немец-медикус, новый, недавно из Берлина, остановил компанию.

— Кранк [162] , кранк, — различалось в невнятной, брюзгливой скороговорке. Больна царица.

Но врача не послушалась, вышла, хоть и нетвёрдо, бледная. Атласная душегрея в цветочках, простая юбка. Княжич Сашка — камергер двора, офицер гвардии — искал глазами шлейф, который ему надлежит нести, и растерялся.

Повела в гостиную. Кренделем угодили, Эльза отламывала ей куски и, глядя с укоризной, отодвинула кувшин с вином. Не помогло. Царица макала лакомство, жевала жадно, краска вернулась к щекам.

162

Больна (от нем. krank).

— Мой декохт.

Огорчила князя, пожаловать на обед отказалась. Доктор-де запретил, изверг, тиран. Испорчен праздник.

— Без меня веселитесь, — сказала досадливо. Что ж, придётся, отменять-то поздно. Эльза, будто иголки в кресле, ёрзала, постукивала каблучком. Встали. Медикус нагнал князя в зале, зашептал, двигая бровями угрожающе. Да, да, если не пожалеет себя, исход фатальный.

Совсем расстроил эскулап.

Данилыч вздохнул, признался в бессилии. Минет шторм, авось, полегчает ей.

— Климат скверный, майн герр.

Не будет веселья.

Горохов прислал сказать — царице стало хуже. Он на той стороне безотлучно. Голштинец, царевны в Зимнем и вряд ли оттуда тронутся. Замечены во дворце некоторые вельможи — Толстой, Дивьер, Димитрий Голицын. Допуска к государыне нет, толкутся в апартаментах.

— До вашей светлости им неспособно, — докладывал нарочный. — Просят извинить. Сердита река, не выгрести.

— Уж будто… Ты доплыл же.

— Измаялся, господин фельдмаршал. Бьёт, кидает…

— Сговорились врать, — бросил князь. И лишь потом, направляясь в зимний сад, укорил себя. Зря обидел безусого унтера.

Геракл и Омфала белели назойливо — нелепые, лишние. На стольце возле мрамора любимые царицей сласти — сливочные конфеты, яблочная пастила, фрукты в сахаре и особо ценимые рижские марципаны. Для кого это? Явилась Дарья, учуявшая настроение мужа.

— Оклемается матушка. Было же, обмирала на какое-то время и на-кось, прыг с постели.

Взирала при этом на Омфалу.

— Гостей не звать сюда, — повелел светлейший жене и подоспевшей свояченице. — Пропадёт сюрприз, разболтают.

Варвара, глянув на Геракла, фыркнула.

— Тебя скрутило этак?

— Ну вас! Не в том мораль.

Внушал ведь семье, адъютантам, старшим служителям суть аллегории. Филозофия в ней общая. Неужто опять долбить?

Обед в два часа. Мешкают сановные, Остерман на что аккуратник, и то опоздал. Матросы выхватили его из шестивёсельной ладожской соймы [163] , опустили на пристань, словно куклу. Кашляет, стонет притворщик — вот, мол, не пощадил себя, приехал. Лакей с опаской взял конец шарфа, бережно сматывает сажённую полосу с тощей шеи.

163

Речное и озёрное судно.