Имитатор. Книга третья. Оправдание невиновных

Как будто специально тренировался.

Арина мотнула головой, отгоняя непрошенные сомнения. Хватит вздрагивать при слове «специально». Не могут же все быть «засланными казачками». Просто по закону статистического разнообразия не могут.

* * *

Она испугалась.

Думая об этом, он чувствовал, как в подвздошье зарождается ледяной шарик. Крошечный, но тяжелый и как будто бы живой. Шарик пульсировал, бился, распространяя по всему телу холодную волну ясности. Так всегда бывало в самом начале, это был знак, что начало – удачное. Правильное.

Да, она испугалась. Почувствовала силу.

И откуда взялся мотоциклист? Хахаль? Тогда почему она одна гуляла?

Если б не этот мотоциклист, она бы сразу поняла… она уже почти поняла… Сперва в студии, потом у глупой этой следственной конторы, потом – в его собственном доме, где она почти совсем испугалась, но – справилась, опомнилась.

И вот теперь откуда ни возьмись – мотоциклист явился.

Ничего, дурацкая эта помеха ничего не значит. И уж конечно, не заставит его остановиться. Ни в коем случае! Зачем останавливаться? Да и не получится, наверное. Сейчас, когда он уже так долго о ней думал, так ясно себе представлял, как все будет – как можно остановиться? Он уже не мог выкинуть эту заносчивую девчонку из головы. Чистая, ученая, с неприлично прямым взглядом, в котором явственно читалось: я – могу. Дурочка, что ты можешь против настоящего мужчины? урок можно ведь и повторить, так даже еще и лучше. Надежнее. Пусть осознает, запомнит.

А Соньку можно и выгнать. Даже нужно. Он же не мусульманин какой-нибудь, чтоб четырех жен держать. Одна должна быть, главное – чтоб правильная. А Сонька – что Сонька? Она теперь, конечно, головы не поднимает, не то что каждое слово, каждое движение бровей ловит – и тут же кидается исполнять. Скучно. Недоделанная она. Не им не доделанная, а от природы.

Вот эта, в милицейском пиджачке, которая уже совсем из головы не выходит, вот из нее должна получиться по-настоящему правильная жена для уважающего себя хозяина. Разве что уже успела себя угробить и родить теперь не может. Да это вряд ли, вон какая чистенькая, наверняка о себе заботится, не то что побродяжки эти вокзальные. А уж если и тут не повезло, это быстро выяснится. Но это вряд ли. Он чувствовал, что в этот раз осечки быть не должно. Да, вот эту в дом привести – вот это будет хорошо. Правильно.

Обломать-то любую можно, только – нужно ли? Он всегда быстро понимал, на кого из «кандидаток» не стоит и времени тратить. Отмылась, отъелась, полечилась – и гуляй, не про тебя этот дом. Что толку кормить и воспитывать, если ясно, что «не годится». Некоторые пытались делать вид, что сами готовы уйти – да и пусть их. Баба с возу…

Сонька-то сама не уйдет, конечно. Куда ей деваться? Слабая, глупая, да еще и с ребенком на руках. Ей и в голову такое не придет – самой уйти. Ну ничего, он объяснит. Он это очень хорошо умеет – объяснять. Даже и говорить ничего не нужно, достаточно посмотреть подольше – и готово. Сонька никла под его взглядом, как травинка под ветром. Он бы, может, даже пожалел бы ее. Например, если бы вместо загубленного Витеньки она еще одного сынишку родила. А она, вишь, девчонку выносила. Да так оно и лучше, как подумаешь. Все равно он не смог бы забыть о ее грехе. Да и не старался.

Все, кого он приводил раньше – все это было не то. Он ведь сразу понимал, что – не то, но продолжал попытки. Может, вот эта… или эта… Они, правда, глядели на него как на благодетеля – еще бы! Из помойки-то да в приличный дом! Да отмыл, да еды вдоволь. Да разве в том его благодетельство? Подумаешь – накормил. Эдак проще свинью завести, той ничего больше не надобно. А ведь он-то пытался каждую из этих оборванок научить вести себя по-человечески! Но, видать, из помоечного огрызка ничего достойного вылепить попросту невозможно. И благодарить станет, и руки целовать – как вон Сонька, тьфу ее – но ведь все это просто за миску похлебки, и ничего больше! Не за науку! Не за силы, потраченные на то, чтоб в грязной вонючке душа проснулась! Разве это не благодеяние? Разве это не стоит благодарности? Да только это и стоит.

Когда-то он не то читал, не то слышал греческий миф о том, как скульптор, изваявший статую прекрасной девушки, сам влюбился в свое творение и взмолился к богине, и та милостиво оживила статую. И жил скульптор со своей девушкой долго и счастливо до самой смерти. Скульптора звали Пигмалион, и Кащеев искренне считал его слабаком. По легенде выходило, что без помощи богини этот Пигмалион так и помер бы несчастным. А сам-то он, кроме как камень тесать, на что был способен? Ясно, что бывшая статуя вела себя как должно – потому что богиня сотворила именно то, о чем молился скульптор. С живыми девушками у скульптора, видать, дело не вытанцовывалось, вот и пришлось выкручиваться. Подумаешь, красотку из камня вырезал! Нет бы попытался в живом человеке – который и думать не хочет, что он человек – попробовал бы в таком душу пробудить!

У него, у Серафима Кащеева тоже не все получается. И ошибался сколько раз, и руки готов был опустить. Но ведь все равно старался! Потому что – а как же иначе? Зря, что ли, сказано про «по образу и подобию божию»? А что ошибался, и, бывало, ни сил, ни умения не хватало – так жизнь-то еще не кончилась. Упорства ему не занимать, он будет пытаться, пока не получится.

Одна, правда, почти оправдала его чаяния. Или это ему сейчас так кажется, потому что давно уж? Может, и она за похлебку кланялась? Да нет. Она даже глядела по-другому, все, что он велел, исполняла не просто покорно, а радостно, указаний ждала, как жаждущий – глотка воды. И видела в нем не только того, кто может сытно накормить – учителя видела. Как и должно быть. Он почти опечалился, когда от нее пришлось избавиться. Но как иначе, если не было в ней самого главного женского таланта? Смоква бесплодная.

Самое страшное – если и эта такая же окажется. Но он почему-то был уверен – не окажется. На этот раз у него все получится, как должно. Нельзя эту упустить, нельзя.

* * *

Солнце растолкало наконец складки лохмато серого облачного одеяла, обнажило празднично синие лоскутья шелкового неба и принялось отыгрываться за вынужденное бездействие – сияло во всю мочь, выбеливая слежавшиеся снежные шапки на карнизах, высверкивая ледяные закраины проседающих сугробов, взблескивая в оконных стеклах… пробуждая бессмысленные надежды.

Арина уже в третий раз прогуливалась неподалеку от кащеевского дома, поджидала Соню. Телефонный номер узнать не удалось, да и был ли у нее мобильный? Вряд ли Кащеев позволил бы жене такую вольность. Но ведь не сидит же она с маленькой Викой дома безвылазно, ребенку нужно гулять, разве нет?

И вот наконец повезло.

Завидев подходящую Арину, Соня явно перепугалась. Принялась оглядываться, заметалась, точно желая сбежать – да куда бежать? Крыша кащеевского «терема» виднелась сквозь голые вершины – вроде и недалеко, но с коляской не очень-то побегаешь.

Конец ознакомительного фрагмента.