Иммунный

Не лезть наобум, как вскорости выяснилось, у каторжников не получалось. Задачи просто вернуться живыми перед ними не ставили. От шарящихся по трясине сидельцев требовали вернуться с прибытком — нужным количеством гладких напоминающих янтарь камушков. За невыполнение нормы пайку сперва урезали, а при повторении вообще переставали давать. Поэтому, хочешь не хочешь, приходилось идти на риск. Риск иногда заканчивался печально. И если в шахтах под Чёрным курганом неудачника могли ещё как-то спасти (всё-таки под ногами там твёрдая почва и народу «пасётся» не в пример больше), то в Мёртвых топях пытаться кого-то спасти означало рискнуть вдвойне. А ставить на кон свою жизнь ради такой ерунды — нормальные зэки на это, ясен пень, не подписывались.

Обычно, как объяснил Жирдяй, на болото от каждого барака отправляли по два-три человека, самых проштрафившихся или чем-то не угодивших смотрящему. На каждую пару-тройку выделялся отдельный участок, и пересечься они могли лишь в исключительных случаях. Охраны, как таковой, «болотникам» не выделялось, хватало одного стражника с арбалетом, дежурящего на перешейке. Бежать, как считалось, отсюда мог только умалишённый. Преодолеть тянущиеся на несколько лиг Мёртвые топи, а затем Гиблый лес не удавалось ещё никому.

Переход в обжитые места осуществлялся только порталом, но его строили с другой стороны, раз в три месяца или реже, когда отправляли на каторгу очередных осуждённых, припасы и продовольствие и забирали обратно готовую продукцию и людей — кого-то из персонала и тех, у кого закончился срок. Последних, к слову, было не так уж и много. По словам напарника, до звонка доживало не более четверти контингента. Большинство либо получали добавку к сроку вплоть до пожизненного (найти для этого повод проблемы не представляло), либо не выдерживали условий лагеря и помирали, кто сам, а кто и в результате «несчастного случая».

Жирдяю помирать не хотелось, «зарабатывать» на пожизненное — тоже. Поэтому первые полчаса нашего хлюпания по болоту он только и делал, что ныл от свалившихся на его голову бед и пробовал поучать меня, как искать нужные камешки и «правильно» вести себя в коллективе.

Про последнее я слушал вполуха, но мотал на ус предпоследнее, а затем, когда наконец понял, что требуется, словно бы ненароком выудил из рыхлого мха облепленный ряской шарик:

— Не он?

— Етить! — уронил челюсть Жирдяй. — Слеза! Настоящая! Как это ты?! Вот так вот... сразу?

— А пёс его знает, — пожал я плечами.

— Ну, ты везунчик! — восхитился напарник.

Конечно, я не стал ему говорить, что везением тут и не пахнет. Поскольку понял из его объяснений, что все эти «слёзы и зубы» — штуки магические и, значит, должны как-то влиять на людей. Плюс влияние на поисковиков должны оказывать и магические ловушки. Поэтому единственное, что мне требовалось — это найти способ, как отличить одно от другого.

Способ нашёлся быстро. Как только перед глазами возникало очередное облако маг-энергии, а оно возникало лишь возле какой-нибудь кочки, я сразу же отправлял её в другую такую же кочку, соседнюю. Если в начальной кочке таилась ловушка, соседняя кочка булькала и погружалась под воду, а если ничего не происходило, значит, это был выплеск энергии от «волшебного камня».

— А знаешь, зачем нужна эта хрень? — спросил меня после третьей «удачной» находки повеселевший напарник.

— Понятия не имею.

— Камни Баат, — поднял палец Жирдяй. — Они получают силу от этой дряни.

Я усмехнулся:

— Свистишь.

— Век воли не видать, — «побожился» сорок четвёртый. — Сам слышал, как кум и лепила об этом базарили...

В тот день мы на пару набрали шестнадцать камней, и все отыскал я. Мог бы и больше, но какой смысл? Зачем привлекать внимание к чрезмерной удаче? Лучше уж так: везёт, но в разумных пределах. По-человечески, без колдунства.

Жирдяю, чтобы не путался под ногами, предложил самому ничего не искать, никуда не лезть, а лишь страховать меня, чтобы помог если что. Ну, типа, если в трясину меня внезапно затянет, жердь бы какую-нибудь бросил и вытянул.

Надо ли говорить, что сорок четвёртый согласился на это с плохо скрываемой радостью. Он даже специально вернулся на берег и вправду нашёл там какую-то длинную палку, а после начал ходить за мной метрах в пяти позади и принимать в корзину найденные «сокровища». Работа, мало того что непыльная и безопасная, так ещё и довольно выгодная. Ведь даже если с напарником что-то случится, камни-то вот они, в корзине лежат и хлеба не просят...

Словом, когда с берега протрубил рог, возвещая об окончании рабочего дня, мы спокойно, без суеты выбрались на твёрдую почву, неся по корзине с восемью «драконьими слезами» внутри.

К лагерю вместе с другими «болотниками» мы подошли аккурат тогда, когда туда привели и «шахтёров», занимавшихся сбором «драконьих зубов» под Чёрным курганом. Всех добытчиков выстроили по-бригадно, в очередь к своему приёмщику-нормировщику. Но перед тем, как приступить к сдаче трофеев, вдоль очереди, не особо скрываясь, прошли двое блатных из окружения бригадира — уже известный мне Гривс и рыжий детина по кличке Шип.

Они останавливались возле каждого зэка и принимали в свою корзину «процент в общак» — кто давал камень, кто два, а кто и все три.

Жирдяй сунул им две «слезы». Получив от напарника мзду, они переместились ко мне.

Я смерил их снисходительным взглядом и без затей посоветовал:

— Проходите, господа, не задерживайтесь. Здесь вам не подадут.

Рыжий злобно ощерился, но устраивать кипиш прямо сейчас не решился. Гривс что-то шепнул ему на ухо, и оба двинулись дальше.

— Если что, я не при делах, — пробурчал секунд через десять Жирдяй. — Сам из своих разборок выламывайся.

Отвечать я не стал. В этих делах я действительно рассчитывал лишь на себя. Но что нарывался — факт. Зачем? Да просто чтоб сразу поставить себя в положение «авторитетного беспредельщика». Ибо ходить под кем-то на этой зоне не собирался. Как, впрочем, и чалиться здесь больше трёх месяцев... максимум, полугода...

Восемь «драконьих слёз» нормировщик принял от меня, приподняв бровь. Логично, учитывая, что это мой первый рабочий день в местном «гулаге». Тем не менее, награду ударнику не зажал — выдал две тонкие окрашенные пластинки, белую и оранжевую.

«Белая — норма, оранжевая — доппаёк», — объяснил мне Жирдяй, когда сдача камней завершилась и бригаду опять выстроили в колонну по одному, для следования к бараку.

Жратву выдавали перед входом в строение. Зэки сдавали полученные от нормировщика крашеные жетоны и получали взамен хлеб и баланду. Не особо аппетитного варева я, как передовик производства, получил полную миску, а хлеба — аж три краюхи. В принципе, всё это можно было растянуть не только на ужин, но и на завтрак, но, как сказал сорок четвёртый, съедать лучше сразу, не то уведут, как ни прячь.