Император деревни Гадюкино

– Нет, никто ничего не слышит. Илюхин дом, мой и бабы Клавы особняком стоят, потом идут три пустых участка. Там раньше семья Володкиных дачу держала, ох и богатые люди были, сам – прокурор, жена – хозяйка магазина, сын с невесткой бизнесом занимались. Из Москвы они, сюда только отдыхать ездили, много земли купили, два дома отгрохали, а три года назад погорели. Народ болтает, прокурор взятки брал, кто-то ему отомстил. Уж не знаю, правда ли, нет, но больше они сюда не заглядывают.

– Вы, наверное, всех в Ларюхине знаете, – продолжила я беседу.

Маша кивнула:

– Конечно, я ведь тут родилась! Хотя в последнее время кое-кто из стариков дома продает. У нас тут ни воды, ни газа. Ведра нужно из колодца тягать, машину с баллонами караулить! Знаешь, какие порядки? Чтобы тебе пустую чушку с пропаном на полную поменяли, надо непременно порожнюю емкость сдать. Ну, типа, как в советское время мы кефир покупали: принес чистую бутылку, доплати и возьми полную. Не получится дома запасной газ иметь. Ну, а теперь гляди, что вытанцовывается. Закончилось у тебя топливо для плиты, а машина с новым только через три дня прикатит! На электроплитке готовить надо, а счетчик мотает, рубли так и щелкают! Вот кое-кто из наших и надумал в Еланск перебраться, там квартиры с удобствами. Уже двое переехали, а в их хатках москвичи себе дачи оборудовали.

Я отлично знаю: хочешь нарыть нужные сведения – не прерывай болтуна. В потоке пустого трепа непременно мелькнет золотая крупинка. Но главное, чтобы ваш собеседник не сообразил – его используют в качестве информатора. К нужной теме следует подбираться осторожно. Мне, прежде чем задать Маше основной вопрос, пришлось заезжать издалека, выслушать рассказ про собаку, соседа, баллонный газ.

– Дача – это хорошо, – подхватила я тему, – но кое-кто не хочет связываться с собственным домом, слишком много хлопот, лучше снять на лето дачу. Здесь, наверное, многие сдают?

– Конечно, – закивала собеседница, – те, у кого свои дома с участком, ну а те, что в блочных домах, тем без шансов.

– Опасно пускать к себе под крышу незнакомцев, – вздохнула я, – разные люди бывают, еще ограбят.

Маша снова быстро перекрестилась:

– Господь миловал, мерзавцев не приезжало. Один раз, правда, к Ефимковым тетка с тремя детьми вселилась, задаток отдала, а в середине августа втихаря с дачи смылась, остальное не заплатила. Вообще-то дачники в Ларюхино по многу лет ездят, родными стали.

– В основном это семьи с малышами?

– Точно, ребятам здесь раздолье, – согласилась Маша, – лес, речка, бегай не хочу, овощи с огорода, ягоды. В сто раз лучше, чем в Москве.

– А жильцы без детей бывают? – с безразличным видом поинтересовалась я. – Или просто одинокие? Женщины, мужчины?

Маша громко чихнула.

– Нет, что здесь одинокому человеку делать? Со скуки помереть можно, и молодожены сюда не поедут. В Ларюхино прикатывают только ради спиногрызов, в основном не очень богатые мамочки; у кого денег побольше, тот в Турцию свалит или в Египет на все готовое. Хотя... вон к бабе Клаве, моей соседке, сын приехал и в избе заперся.

– Это свой! – воскликнула я.

Маша зашмыгала носом:

– Похоже, я простудилась. Сын не дачник, тут ты права, но Федор от матери в незапамятные времена уехал и в Ларюхино носа не показывал ни разу, денег не присылал, не помогал ничем. Баба Клава пару лет назад руку сломала, в гипсе щеголяла, мне ее жаль стало, ну я и подкармливала старуху, самой-то ей щи не сварить. И живет она скромно, на пенсию да на деньги, что от дачников получает. Сдает много лет подряд избу на лето Тане Фадеевой, у той мальчик-инвалид, на костылях ходит, и еще две девчонки, они на моих глазах выросли. Баба Клава им весь дом отдает, а сама в сарай съезжает. Но только в этом году она Фадеевой отказала. Дачники обычно тридцать первого мая заезжают, не хотят ни один оплаченный день пропустить, а в этом году, гляжу, седьмое июня прошло, и никого. Ну и спросила у соседки:

«Где Таня с ребятами?»

«Устала я от чужих, – запричитала баба Клава. – шум, гам, голова от детей болит, да и в сараюшке сыро. Хочу хоть одно лето по-людски провести».

– Вполне объяснимое желание, – подтолкнула я Машу к дальнейшему рассказу.

Она остановилась у свежевыкрашенного забора и пнула калитку:

– Заходи, добрались. Что-то мутит баба Клава. Знаешь, чего я думаю? Федор ее – уголовник, в тюрьме жизнь провел, небось сейчас от ментов в Ларюхине скрывается. Давай я тебя своим фирменным чаем угощу, больше ни у кого такого не попьешь.

Глава 31

Чай у Маши оказался замечательным, и я абсолютно искренне сказала:

– Очень ароматный напиток. А почему ты решила, что к старухе сын вернулся? Отчего считаешь его причастным к криминальному миру?

Маша округлила глаза:

– Про Федю бабка сама сообщила. Пришла я к ней в конце июля по делу, уж не помню по какому, чего-то мне понадобилось. Вошла в сени и кричу:

«Бабуся! Можно?»

А она не отвечает! Мне прям неприятно стало. Пожилой человек, мало ли чего случилось! Ну я и заглянула в зал. Смотрю, баба Клава жива-здорова, в новый телевизор глядит, так сериалом увлеклась, что ничего вокруг не слышит. На столе у нее печенье и конфеты шоколадные. Я давай кашлять, бабка очнулась, засуетилась, да поздно, уже видела я и коробку и телик. Старуха чуть не зарыдала:

«Машенька, мы с тобой жизнь бок о бок проводим, много чего друг про друга знаем, не болтай лишнего. Федя вернулся, он мне денег дал, телевизор купил, сам вот-вот сюда приедет, пожить хочет. Внимания ему не надо, он тишины хочет».

Маша налила в чашки новую порцию заварки.

– Я не сплетница, только тебе и рассказала про Федю, но ты чужая, по Ларюхину звон не поднимешь. Вот, значит, почему бабка Таньку Фадееву бортанула, она сына ждала, а тому посторонние глаза и уши без надобности. Приехал когда, не скажу, я только три дня назад поняла, что мужик объявился, мельком его увидала. Так, ничего особенного, темные волосы, кудрявый, бородка такая аккуратная. На профессора похож, не деревенский мужик.

– Только что ты его уголовником назвала, – напомнила я.

Маша опустошила свою кружку.

– Вид и сущность – разные вещи. Сверху он интеллигентный, но чего со двора не выходит? Взаперти сидит, наружу даже носа не высовывает. Баба Клава в сарай слиняла, не очень-то сыночек с мамкой общаться хочет, небось заплатил старухе за постой и приказал:

«Хиляйте, мамо, вон, не фига тут старушатиной вонять».

– Сказанное тобой доказывает, что Федор плохой сын, но никак не свидетельствует о его неладах с законом, – подначила я Машу и вздрогнула от резкого звука.

В дверь заколотили, потом снаружи послышался детский голос:

– Тетя Маша, открой!

Она встала и высунулась в открытое окно.

– Что надо?

Раздался шорох, и тот же дискант заныл:

– Тетя Маша, дайте лестницу, мы живо слазаем!

– Опять! – укоризненно сказала хозяйка. – Куда теперь он угодил?

– На вашу крышу!

– Туда лезть нельзя, черепицу мне продавите, – отрезала Маша.

– Не, он сбоку повис, на отливе, – заныл голосок.

– Стой там, никуда не ходи, – распорядилась Маша и пошла к выходу.