Император и ребе. Том 1

Здесь стояла Эстерка… Та самая Эстерка, которая должна была выбежать за ним, почему-то стояла перед ним. Как будто стояла здесь и ждала. И она не оттолкнула его жадную руку, как это обычно происходило. Не сделала ни малейшего движения, чтобы вывернуться из его рук. Наоборот, деликатная податливость овладела теперь всем ее красивым телом. Хотя оно в этом полутемном коридоре стало каким-то более стройным, более худощавым… Она стала такой трепетной, эта Эстерка, эта чудесная, эта ненавистная Эстерка, которая так сладка, даже когда причиняет боль, и так мила, даже когда бессердечна. Она здесь, и она там. От нее никуда нельзя убежать.

3

Так чудо появления Эстерки там, где Йосеф ее совсем не ожидал найти, стало естественным. Для любой другой женщины на свете это было бы невозможно, но не для нее. Но погоди-ка!.. Может быть, она вышла сюда к нему через какую-то другую дверь? Может, она остановила его, только чтобы помириться?.. Сейчас не было сил копаться в таких мелочах. Он знал только, что он обнял ее одной рукой за талию, обхватив ее вокруг бархатного жилета, а другой гладит ее волосы, такие пышные, мелко вьющиеся, гладит ее округлый лоб. Его рука ощущала множество крохотных щекочущих прикосновений, сплошную долгую ласку… Но тут молчание Эстерки показалось ему подозрительным: не смеется ли она над ним? Она действительно его остановила, позволяет себя гладить и… изо всех сил сдерживается, чтобы не рассмеяться…

Это подозрение было таким острым и неожиданным, что он отдернул руки, как от огня, и сделал быстрое движение, собираясь снова побежать, закончить свой побег, начатый в зале, и как можно быстрее выйти на морозный воздух, в холодное одиночество, чтобы наказать себя за внезапную слабость…

Но теперь она его не отпустила. Она забыла свою гордость и не отпустила, схватила за рукав, как какая-нибудь служанка — своего жениха.

— Что с вами? — услышал он тихий дрожащий голос. — Чего она от вас хочет?

Это «с вами» вместо «с тобой» и необычно дрожащий голос подействовали на него как ушат холодной воды. Он теперь ясно почувствовал, скорее, почувствовал, чем увидел, что это Кройндл, Кройндл в одежде Эстерки, пытающаяся копировать даже голос хозяйки, но это ей уже не удается…

— Это вы?! — Йосеф резко повернул к ней свое побледневшее лицо со стиснутыми зубами. — Вы? Уже второй раз так… Как вы сюда попали?

Но тут же спохватился, что та, с кем он так жестко говорит, только что подарила ему такую чудесную минуту осуществленной мечты. Он, конечно, обидел ее своими прикосновениями, а теперь еще и отповедью.

— Э-э… Извините! — принялся он подбирать слова. — Я на самом деле… Я думал… — И еще поспешнее рванулся к двери.

Странное дело! У Кройндл, «чужой» Кройндл, даже выражение лица не изменилось. Наоборот, покорная и готовая служить, она пошла за ним. Подала шубу. Принесла к его ногам кожаные калоши. В слабо освещенной кухне никого не было. Кройндл заранее всех отослала…

Печальными влажными глазами она смотрела, как влюбленный старый холостяк торопился уйти и не попадает ногой в калошу… Йосеф поймал ее такой человечный взгляд, и что-то шевельнулось в его сердце. До него вдруг дошло, что Кройндл не просто помощница в доме, а родственница Эстерки, что она почти одного с ней возраста, к тому же обе родом из одного местечка. У Эстерки, конечно, не было от нее секретов, да и сама Кройндл наверняка видела и слышала все, что здесь происходило. Так зачем же ему разыгрывать из себя большого человека, жениха высшего сорта, не допускающего, чтобы служанки вмешивались в его дела?

Тыкая ногой в жесткую кожаную калошу так, будто пинает врага, Йосеф чуть ли не по слогам заговорил не то с самим собой, не то с Кройндл. Он говорил с горькой улыбкой на тонких губах:

— Люди, конечно, думают, что она ангел! Так?

— Я совсем так не думаю… — отвечала Кройндл, глядя ему прямо в глаза. При этом она распрямилась так, что ему бросилось в глаза, как она стройна. Бархатный жакет с серебряными лентами и широкое атласное платье, полученные ею в подарок от хозяйки, сидели на Кройндл как влитые, делая ее очень похожей на Эстерку. Если бы не глаза, эти горящие черные глаза!

— Вы так не думаете?.. — повторил Йосеф и сам не услышал, что он сказал. Его нога осталась висеть над упрямой калошей.

— Я думаю, — тихо и спокойно сказала Кройндл, — то же, что и все…

— А что думают все? — нетерпеливо спросил Йосеф.

— Что вы жених и невеста.

Эти слова его ужасно разозлили. Они звучали так безвкусно, так издевательски и глупо. И Йосеф снова принялся тыкать ногой в калошу, словно мстя ей за нанесенную ему обиду.

— Же-них-и-не-вес-та, — передразнил он, скривив губы. — Да-да, жених и невеста…

Наконец он надел упрямую калошу и рванулся к двери, не поблагодарив Кройндл за помощь. Даже не пожелал ей спокойной ночи. Он сам не мог поверить, что способен на подобную грубость. Он, человек, проведший почти всю юность в мендельсоновской Германии!

Глава девятнадцатая

В аптеке

1

Иосеф Шик быстро бежал по заснеженным улицам. Казалось, что таким образом он хотел избавиться от волнения и своей бессмысленной страсти к Эстер, развеять ее, как развеивают мякину на гумне… Его гнала вперед и ошибка с Кройндл, ласка, которую он невольно ей подарил в темном коридоре. Он чувствовал себя бедным ешиботником, поцеловавшим красивую служанку в доме богачей, у которых ел.^[342] В нем кипел гнев на ту, что довела его до этого. Только она, Эстерка, в этом виновата! Она даже не выбежала из зала, чтобы помириться. Оставила эту роль служанке, вольно или невольно… О, о!

В этом смешении подавленной страсти и унижения проскальзывали и злые, колючие мысли по поводу Кройндл.

Чего она хочет? Зачем вмешивается? Пусть она родственница, и что с того? Служанка все равно остается служанкой. Завела себе моду наряжаться в поношенные платья Эстерки! Уже во второй раз он так ошибся. Как тень Эстерки, она вырастает рядом с ним, и каждый раз там, где темно. Что это за штучки такие? Ведь он и так знает, что они постоянно шушукаются с Эстеркой, секретничают… А не идет ли речь о каком-то женском сговоре? О том, чтобы вместе поглумиться над ним? Ой, ой! С ума можно сойти…

Он пришел в дикую ярость: в другой раз, когда Кройндл к нему подойдет — якобы для того, чтобы подать шубу, он ей скажет, глядя прямо в ее глупые глаза, что… что может обойтись без нее. Пусть она себя больше не утруждает… Да, он может сам себя обслуживать. Пусть Кройндл лучше надевает фартук домашней прислуги и повесит ключи на пояс, как она одевалась прежде, занимаясь домашним хозяйством. Так он ей скажет. Бархатные жакеты с роскошными атласными платьями совсем ей не идут. Пусть лучше оставит их Эстерке. Да, так он ей и скажет…

Но чем дольше Йосеф бежал, тем больше задумывался. Кипевший в нем гнев остывал и вытекал из него, как из дырявой посудины. Хм… Где-то есть дырка. Не все здесь до конца ясно…

Так он пробежал мимо своей аптеки с погасшими, черными окнами. Мимо лесов и лестниц, окружавших стройку новой церкви, которую возводил здесь любимец Екатерины Зорич. Вниз с горы топал теперь по снегу Йосеф Шик своими кожаными калошами. По правую и по левую руку открылся замерзший Днепр. По покрытому снегом льду извивался черный санный путь в Заречье… Здесь, у этого санного пути, он остановился и уже спокойнее стал раздумывать над тем, что произошло с ним час назад.