Император Николай II. Екатеринбургская Голгофа

Николай II по прибытии в Могилёв выглядел встревоженным. Протопресвитер Георгий Шавельский отмечал, что «в наружном его виде произошла значительная перемена. Он постарел, осунулся. Стало больше седых волос, больших морщин – лицо как-то сморщилось, точно подсохло»[83].

24 февраля, в пятницу, в Петрограде в забастовках приняло участие около 170 тысяч рабочих. Нарастающее рабочее движение не волновало ни правительство, ни Думу. Совет министров, заседавший в те дни, даже не нашёл нужным обсудить на своём заседании проблему рабочих выступлений. Министры считали, что это дело полиции, а не политиков. Военные власти были озабочены проблемой, каким образом довести до сведения населения, что хлеба в Петрограде достаточно.

Первые известия о петроградских событиях дошли до Ставки вечером 24 февраля[84]. В.Н. Воейков стал настаивать, чтобы Государь как можно скорее вернулся обратно. Но Николай II «возражал, что он должен пробыть дня три-четыре, и раньше вторника уезжать не хочет»[85]. Причины, по которым Император Николай II упорно не хотел уезжать из Ставки, сегодня не понятны. По всей вероятности, они были связаны с той целью приезда Царя в Ставку, какая была изложена ему М.В. Алексеевым.

Полковник В.М. Пронин утверждал, что из Петрограда 24 февраля «доходили слухи о могущих быть “крупных переменах наверху” и даже о “дворцовом перевороте”»[86]. 24 февраля Государь разговаривал с Государыней по телефону из своего кабинета, и Государыня сообщила, что «толпы рабочих требовали хлеба, и было несколько столкновений с полицией, но всё это сравнительно быстро успокоилось»[87]. Вечером того же дня Николай II получил телеграмму от Императрицы Александры Феодоровны, в которой говорилось, что «совсем нехорошо в городе»[88]. 25 февраля в Ставку прибыли первые официальные телеграммы о положении дел в столице: генерал С.С. Хабалов сообщал, что «волнения в Петрограде приняли угрожающие размеры»[89]. В тот же день В.Н. Воейков получил шифрованную телеграмму от А.Д. Протопопова, в которой тот сообщал о «серьёзных беспорядках» на Знаменской площади[90]. Воейков вновь убеждал Николая II немедленно покинуть Ставку, «но Государь продолжал настаивать на своём отъезде во вторник»[91].

Государь сразу оценил всю серьезность событий: 25 февраля он направил генералу С.С. Хабалову телеграмму, в которой отдал четкий и недвусмысленный приказ: «Повелеваю завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжёлое время войны с Германией и Австрией. НИКОЛАЙ»[92]. Как утверждал Г.М. Катков: «Телеграмма была составлена самим Государем и послана без консультаций с кем бы то ни было»[93]. Генерал Е.И. Мартынов, перешедший после октябрьского переворота на сторону большевиков, утверждал, что телеграмма была написана Государем собственноручно[94]. О том, как реагировал генерал Хабалов на царскую телеграмму, видно из его показаний комиссии Временного правительства: «Государь повелевает прекратить во что бы то ни стало… Что я буду делать? Как мне прекратить? <…> Я убит был – положительно убит!»[95] Характерны слова и военного министра М.А. Беляева, сказанные С.С. Хабалову: «Ужасное впечатление произведёт на наших союзников, когда разойдётся толпа и на Невском будут трупы»[96].

Таким образом, чёткое повеление Императора Николая II решительно подавить беспорядки натолкнулось на безволие военных руководителей Петрограда. Они продолжали проводить время в бесплодных заседаниях, обсуждая проблему выпечки хлеба да сокрушаясь о том впечатлении, какое произведёт вид расстрелянных бунтовщиков на «чувствительных» союзников.

26 февраля в 10 ч. утра Государь был на Божественной литургии. Во второй половине дня он получил телеграмму от генерала Хабалова, в которой тот сообщал, что в столице идут столкновения войск и полиции с демонстрантами, есть убитые и раненые. Видимо, нервное напряжение было у Государя настолько сильным, что во время литургии у него случился сердечный приступ[97]. В письме к Императрице 26 февраля Николай II сообщал: «Сегодня утром во время службы я почувствовал мучительную боль в середине груди, продолжавшуюся 1/4 часа. Я едва выстоял, и лоб мой покрылся каплями пота. Я не понимаю, что это было, потому что сердцебиения у меня не было, но потом оно появилось и прошло сразу, когда я встал на колени перед образом Пречистой Девы»[98].

26 февраля председатель Совета министров князь Н.Д. Голицын, воспользовавшись данным ему Государем правом, издал за Высочайшей подписью Указ о прерывании занятий Государственной думы до апреля 1917 г.[99] Г.М. Катков пишет: «Нет никаких указаний на то, что Голицын испрашивал у Государя разрешения, чтобы воспользоваться документом. Ответственность за это решение целиком лежит на Голицыне и на Совете министров»[100]. Между тем решение о перерыве занятий Государственной думы в условиях февральских дней было не только бесполезным, но и вредным. Он давал думским лидерам возможность оправдывать невыполнение Высочайшего указа коллапсом власти.

Вечером 26 февраля на Высочайшее имя пришла телеграмма от М.В. Родзянко: «Положение серьёзное. Всякое промедление смерти подобно. Молю Бога, чтобы этот час ответственности не пал на Венценосца»[101]. Позже, в тот же день, от него пришла ещё одна телеграмма. В ней Родзянко просил Государя «безотлагательно призвать лицо, которому может верить вся страна, и поручить ему составить правительство»[102]. М.В. Родзянко направил также телеграммы М.В. Алексееву и главнокомандующим армиями фронтов: А.А. Брусилову, А.Е. Эверту и Н.В. Рузскому, в которых просил поддержать перед Государем его просьбу[103]. В течение ночи и утра 27 февраля генералом М.В. Алексеевым были получены ответы от главнокомандующих. В них они «по верноподданному долгу и присяге» выражали просьбы доложить Государю «что при наступившем грозном часе» другого выхода, кроме того, что предлагает Родзянко, быть не может[104]: организаторы переворота координировали свои действия с генералитетом.

Император Николай II послал телеграмму Государыне Императрице, в которой сообщал, что уедет из Ставки, «как только уладит все необходимые здесь вопросы»[105]. В понедельник утром 27 февраля Государь отправился, по обыкновению, в Штаб, где, по свидетельству А.А. Мордвинова, «оставался чрезвычайно долго»[106]. Во время доклада М.В. Алексеев передал Государю очередную телеграмму М.В. Родзянко, в которой тот требовал восстановить работу Думы и «немедленно призвать новую власть на началах доложенных мною Вашему Величеству во вчерашней телеграмме»[107]. Алексеев также сообщил, что в столице «войска переходят на сторону восставшего народа»[108].

После указа о перерыве занятий Государственной думы правительство не приняло никаких мер, чтобы не пускать никого в Таврический дворец. С 9 ч. утра здание Думы стало заполняться депутатами. М.В. Родзянко поставил вопрос о создании Временного комитета Государственной думы «для водворения порядка в столице и для связи с общественными организациями и учреждениями». Такой орган был создан во главе с М.В. Родзянко. Одновременно был создан Временный исполнительный комитет Петроградского совета рабочих депутатов во главе с меньшевиком Н.С. Чхеидзе.

Известия из Петрограда произвели тяжелое впечатление на Николая II, который 27 февраля был «заметно более сумрачен и очень мало разговорчив»[109]. Государь назначил Главнокомандующим войсками Петроградского военного округа генерал-адъютанта Н.И. Иванова и приказал ему немедленно двигаться на Петроград во главе батальона Георгиевских кавалеров. В своем дневнике Государь 28 февраля записал: «Лёг спать в 3 1/4 , так как долго говорил с Н.И. Ивановым, которого посылаю в Петроград с войсками водворить порядок»[110]. Николай II приказал генералу М.В. Алексееву «сообщить Председателю Совета министров о том, чтобы все министры исполняли требования Главнокомандующего войсками Петроградского военного округа беспрекословно»[111].

Главная задача генерала Н.И. Иванова заключалась в том, чтобы в Петрограде появился представитель Царя с исключительными полномочиями. Батальон должен был взять под охрану Царское Село и охранять Государя, когда он туда вернется[112].

Вечером 27 февраля Император Николай II отдал приказ направить с фронта на подавление мятежа в столице следующие воинские подразделения: 67-й Тарутинский пехотный полк, 68-й Лейб-пехотный Бородинский Императора Александра III полк под командованием генерал-майора А.Э. Листовского, 34-й Севский пехотный полк, 36-й пехотный Орловский генерал-фельдмаршала князя Варшавского графа Паскевича-Эриванского полк под командованием генерал-лейтенанта И.С. Лошунова, 15-й уланский Татарский полк, 3-й Уральский казачий полк под командованием войскового старшины М.Ф. Мартынова, 2-й Павлоградский Лейб-гусарский полк, 2-й Донской казачий Его Императорского Высочества Наследника Цесаревича полк. Кроме того, в поддержку этих сил были выдвинуты две пулемётные команды «Кольта». Таким образом, с фронтов было послано 7 пехотных полков с артиллерией и четыре кавалерийских полка[113]. Общая численность войск, которых Государь направил на подавление петроградского мятежа, равнялась примерно 35 тысячам человек. Одновременно для подавления мятежа выдвинулся 2-й батальон Лейб-Гвардии Преображенского полка под командованием командира батальона капитана Ю.В. Зубова-1-го, который свидетельствует, что при гробовом молчании батальона он объявил, что «на полк Государем Императором возложена почётная задача идти на г. Петроград и его усмирить, что полк вошел в Отряд Особого назначения генерал-адъютанта Иванова, и что вместе с нами идут стрелки 3-го Его Величества и Императорской Фамилии полков»[114]. В ответ грянуло дружно «ура в честь Государя. Таким образом, если эти силы прибавить к вышеназванным, то получается, что общая численность воинских частей, направленных Государем на Петроград, приближается к 50 тыс. человек. Государь требовал направить «прочных генералов, смелых помощников»[115].