Император Николай II. Жизнь, Любовь, Бессмертие

Нет, не это будущее виделось вождям народов, построивших дивный, светлый и свободный мир. Перед началом великой бойни 1914 года в Европе существовали всего две республики, в остальных странах правили конституционные монархи, опиравшиеся на институты народоправства, обеспечившие невиданный в истории подъем культуры на прочных устоях человеколюбия и творческого многообразия. Вера в прогресс и процветание воодушевляла их на все новые великодушные дары возмужавшим народам: доступные каждому социальные блага, всеобщее избирательное право, ликвидация сословных привилегий. Но уже вскоре стало ясно: все они – «идущие путем заката». И в конце его – не царство свободы, а тюремные решетки, массовые казни, слежка за миллионами людей, обесценение человеческой личности.

Австрийский писатель Стефан Цвейг принадлежавший к тем, кто свято верил в безоблачное будущее, писал впоследствии: «До 1914 года земля принадлежала всем. Каждый отправлялся, куда хотел, и оставался, на сколько хотел. Не было никаких разрешений, никаких санкций, и я снова и снова получаю истинное наслаждение, видя, как удивлены молодые люди, когда узнают, что до 1914 года я путешествовал в Индию и Америку, не имея паспорта и даже вообще не имея понятия о таковом. Ехал, куда и когда хотел, не спрашивая никого и не подвергаясь расспросам, не было необходимости заполнять ни одну из той сотни бумаг, которые требуются сегодня. Не было никаких разрешений, никаких виз, никаких справок; те же самые границы, из-за патологического недоверия всех ко всем превращенные сегодня таможенниками, полицией, постами жандармерии в проволочные заграждения, были чисто символическими линиями, через которые человек переступал так же просто, как через меридиан в Гринвиче. Только после войны началось искушение мира национализмом, и явным проявлением этой духовной эпидемии нашего столетия явилась ненависть к иностранцам или по меньшей мере страх перед чужеродным. Повсюду отгораживались от иностранца, повсюду его игнорировали. Все те унижения, придуманные раньше исключительно для преступников, теперь распространялись до и во время поездки на каждого путешественника. Надо было фотографироваться справа и слева, в профиль и en face, волосы стричь коротко, чтобы было открыто ухо, нужно было оставлять отпечатки пальцев, сначала только большого, а затем всех десяти, сверх того надо было предъявлять свидетельства, справки о состоянии здоровья, справки о прививках, свидетельство полиции о благонадежности, рекомендации, надо было предъявлять приглашения и адреса родственников, нужны были моральные и финансовые гарантии, нужно было заполнять и подписывать анкеты в трех, четырех экземплярах, и, если хоть одной бумаги в этой кипе недоставало, дело шло насмарку».

Интересно, что сказал бы он сегодня, когда одна страна за другой вводят снятие отпечатков пальцев у прибывающих на границу, когда миллионы видеокамер ловят всякий шаг человека на улицах городов, когда гигантская рать соглядатаев потрошит личную переписку и подслушивает разговоры миллиардов жителей земли. И все это под неумолчные разглагольствования о правах человека и о демократии. Мало того, невидимые властители манипулируют судьбой целых народов, впрыскивая бацилл революционного брожения, свергая неугодных правителей и вознося к власти покорных марионеток. А всякий противящийся этой злой воле становится «идущим путем заката»…

Крестный путь

Первые месяцы после переворота императорская семья пребывала под домашним арестом в Александровском дворце Царского Села. Приставленная Временным правительством и Петроградским Советом охрана сопровождала каждый шаг Николая Александровича и его близких по территории резиденции. Но им, по крайней мере, не возбранялось гулять в парке, валить сухие ели, а потом распиливать их, расчищать дорожки и копаться в огороде.

Великие княжны и царевич Алексей в Царском Селе (май 1917 г.)

Лишенный престола царь не впал в уныние. Не удручало его и отсутствие большого числа приближенных. Он никогда не имел секретарей, и делал все сам даже будучи загружен государственными делами. А теперь он предавался любимым занятиям: разбирал бумаги, перечитывал дневники, возился у верстака (он был искусным столяром). Семья была привержена простому физическому труду, и по весне все с радостью вскапывали грядки, облачившись в серенькую одежду простолюдинов. Солдаты с удивлением глазели на великих княжен, по-крестьянски повязавших голову платками и ловко управлявшихся с лопатами.

Николай II и члены императорской фамилии работают в саду в Царском Селе

По вечерам после ужина собирались в гостиной, и глава семьи читал вслух произведения русских и иностранных классиков. Император и прежде славился как выдающийся чтец – особенно ему удавалось исполнение (иначе и не скажешь) произведений его любимого Гоголя. Великолепная память его хранила тысячи стихотворений русских поэтов. И в эти последние месяцы своей жизни он не утратил живого интереса к литературе: тех русских писателей, которых он прежде знал поверхностно, Николай Александрович теперь прочитывал «от и до». В считанные недели «проглотил» 12-томное собрание сочинений Лескова, старообрядческую эпопею Мельникова-Печерского «В лесах. На горах», основные книги Салтыкова-Щедрина.

Великие княжны Татьяна и Анастасия в Царском Селе (1917 г.)

Отлично зная русское прошлое – он далеко не формально возглавлял Историческое общество имени императора Александра III – Николай Александрович прививал любовь к родной старине и своим детям. Рассказы о Суворове, жизнь которого царь знал досконально, чтение романов Всеволода Соловьева, Мережковского, разбор старых рукописей (он свободно читал любой почерк вплоть до хитросплетенной вязи XVII века) исподволь прививали всем детям державное сознание и патриотизм.

Царевич Алексей и великая княжна Татьяна в парке в Царского Села (1917 г.)

Читая «Историю Византии» Успенского, «Всеобщую историю» Иегера, «Записки о галльской войне» Юлия Цезаря, свергнутый монарх, похоже, не впал в безразличие ко всему, что осталось за стенами дворца. Его мысль работала, сопоставляя эпохи, ища ответа на вопросы, поставленные временем.

Вряд ли Николай Александрович лелеял мечту о возвращении к власти. Хотя отречение его в пользу брата было юридически не состоятельно – законы Российской империи не допускали передачи власти самодержцем другому лицу, – политическая ситуация не предвещала в обозримом будущем возрождения сильного монархического движения. Временное правительство обрушило репрессии на слуг старого режима, расправлялось с правыми партиями, закрывало газеты, арестовывало тиражи книг. Результаты не замедлили сказаться: на выборы в Учредительное собрание осенью семнадцатого года не была допущена ни одна из партий центра или консервативного толка.

Великие княжны Мария, Ольга, Татьяна и Анастасия в Царском Селе (май 1917 г.)

Пристальный интерес Николая Александровича к происходящим событиям был естественным для него как горячего патриота. Всякая неудача на фронте, всякое внутриполитическое обострение вызывало в его дневнике краткие, но энергичные комментарии. Когда было объявлено о «Займе свободы», целью которого было поддержать армию во имя победоносного окончания войны, экс-император подписался на этот заем, хотя для него-то такая свобода обернулась тюрьмой, пусть на первых порах и комфортабельной.

«Вперед в коммунистическое рабство!» Демонстрация в Петрограде в первые дни после февральского переворота

Это последнее обстоятельство весьма раздражало распропагандированную толпу. То и дело в большевистских и иных экстремистских листках раздавались кровожадные призывы, облачившийся в «тогу гражданина» российский хам требовал всяческих утеснений для семьи Романовых. Временное правительство было само не радо, что выпустило на волю такого джина, но сил справиться с ним не имело. Петербург был наводнен анархистами, дезертирами и просто уголовниками, которые под видом «революционной борьбы» занимались разбоем. Существовавшие поначалу планы отправки царской семьи в Англию постепенно утрачивали реальность, сама жизнь узников Александровского дворца не могла быть гарантирована в такой обстановке.

Невский проспект 4 июля 1917 г.

В июле 1917 года большевики попытались организовать переворот, но этот первый натиск был отбит. Миллионные тиражи газет и листовок, оплаченных марками кайзера, еще не произвели того разрушительного действия на психику народа, которое было достигнуто к октябрю. Но жажда мщения «проклятому прошлому» в лице деятелей, его олицетворявших, уже охватила миллионы крестьян в шинелях. И любое недоразумение могло привести к нападению черни на Царское Село. Для Временного правительства, понявшего – да поздно – в каком направлении развиваются события, такие осложнения были нежелательны. Большевистская пропаганда спекулировала на том, что «временные» опекают будто бы «палача русского народа». Поэтому было решено подыскать для царскосельских узников иное место.