Император-отрок. Историческая дилогия

Граф припал поцелуем к ее руке и быстро вышел.

– Ушел!.. Ушел, и навек мы расстались… О мой милый, милый!.. – с рыданием воскликнула княжна, закрыв лицо руками.

– Опомнись, Катерина! Ведь ты голову сняла с меня, осрамила, – с упреком сказал дочери князь Алексей.

– К чему упреки, отец? Я, право, не заслужила их. Вашей воле я послушна: я отвергла жениха, которого любила и люблю, и выхожу за немилого. Чего вам еще надо? – утирая слезы, промолвила княжна Екатерина.

– Ох!.. Беда с тобою!.. Сама не разумеешь, что и говоришь. Ведь твой жених – царь, и ты царицей будешь.

– С милым сердцу идти под венец – вот это счастье, большое счастье!..

VII

Наступил день обручения императора Петра II с княжной Екатериной Алексеевной Долгоруковой.

В большом зале дворца на персидском шелковом ковре был поставлен стол, покрытый золотой парчой, а на нем ковчег со святым крестом и две золотые тарелки с обручальными кольцами. Обрученные должны были стоять под балдахином серебряной парчи с золотым шитьем; кисти балдахина держали высшие придворные чины. Справа на шелковом ковре стояли кресла для государя, а слева – шитые золотом по золотому бархату кресла для невесты государя, для царевны Елизаветы Петровны, для бабки государя Евдокии Федоровны, а также и для прочих особ императорского дома.

Обер-камергер князь Иван Долгоруков в торжественном поезде отправился за своей сестрой Екатериной Алексеевной, находившейся в Головином дворце.

Густая толпа народа окружила дворец, ожидая приезда невесты государя; там и тут вполголоса вели между собой разговор.

– Вот счастье-то Долгоруковым приплыло! Поди, не чаяли? – проговорил какой-то степенный купец с седой окладистой бородой, обращаясь к стоявшему с ним рядом старику с добрым, приятным лицом.

– Ох, ваша милость, господин купец, счастью тому нечего завидовать. Счастье на земле переменчиво!

– Известно есть… Куда же оно подевалось?

– Вот ты говоришь, что к Долгоруковым приплыло счастье: князь Алексей Григорьевич дочку свою обручает с императором Петром. С первого-то раза оно, пожалуй, и похоже на счастье, а если разобрать, счастья-то и нет!

– Заладил ты, почтенный: «Счастья нет!» Какого же еще надо тебе счастья?

– А припомни-ка, господин купец, когда Меншиков обручил свою дочь Марью с великим государем, так ведь он тоже думал, что счастливее его нет на свете человека…

– Ты вот про что…

– Не начало, а конец вершает дело. Кто нынче счастлив, завтра несчастным может быть, – наставительным голосом произнес старик.

– И большую теперь, братец ты мой, заберут силу Долгоруковы, – проговорил какой-то поджарый, испитой человек с бледным лицом, в нагольном полушубке и в овчинной шапке, очевидно мастеровой, обращаясь к товарищу, тоже мастеровому.

– А ты, Ванька, язык-то прикуси, а в рот набери каши. Гляди, не попади в сыскной приказ.

– Зачем?.. Туда мне не дорога! А ты, видно, боишься Долгоруковых?

– Кто их не боится?!

– Я вот первый не испугаюсь их, – храбро проговорил было мастеровой Ванька, но здоровая затрещина по затылку заставила его прикусить язык. – За что дерешься? – сквозь зубы спросил Ванька у полицейского, только что ударившего его.

– Молчи, пес, не то угодишь как раз в сыскной приказ на переделку заплечным мастерам, – прошипел полицейский солдат.

– Везут, везут! – искрой пробежало по толпе.

– Да где, где?

– Вон, вон! Иль не видишь золотой-то кареты, курица слепая?

И действительно, показались золоченые придворные кареты, запряженные цугом в шесть лошадей; они были окружены скороходами, фурьерами, гренадерами, гайдуками и пажами в блиставших золотым шитьем мундирах и ливреях; повернула в дворцовые ворота и карета с царской невестой. Вдруг что-то сильно затрещало, и большая золоченая корона, находившаяся наверху кареты, свалилась на землю и разлетелась вдребезги.

– Ну, братцы, это не к добру, – заговорили в толпе.

– Корона свалилась с кареты царской невесты, стало быть, скоро Долгоруковым конец настанет.

Едва только острый язык Ваньки необдуманно проговорил эти слова, сильные руки двух полицейских схватили его за шиворот и потащили.

– Ну, вот теперь пойдут розыски, заплечным мастерам прибавится работы, и за свой язык парнюга поплатится увечьем, а может быть, и головой, – со вздохом тихо проговорил купец в лисьей шубе, смотря, как полицейские тащили Ваньку.

– А что ни говори, знак худой! – слышалось в толпе, где всякий по-своему старался объяснить падение короны.

Карета с царской невестой остановилась у подъезда дворца, Иван Долгоруков помог сестре выйти и провел ее по лестнице, устланной шелковым ковром, наверх.

На княжне Екатерине было белое глазетовое платье, шитое золотом; длинные волосы были завиты в четыре косы и унизаны драгоценными камнями; на голове сверкала бриллиантами и изумрудами диадема.

Ее встретила внизу старица-царица Евдокия Федоровна, бабка государя, но обдала ее холодным взглядом. При входе княжны Екатерины часовые взяли на караул, а музыканты заиграли.

При громе литавр и труб к невесте подошел император-отрок и детски-любопытным взглядом посмотрел на нее.

Все стали на свои места; музыка смолкла. Архиепископ новгородский Феофан приступил к обряду обручения.

По окончании обряда начался блестящий бал, на котором «для показания своего сердечного удовольствия» присутствовала, несмотря на свой сан, старица-царица.

– Ну, внучка моя нареченная, умей сделать счастливым моего внука-государя, на тебя, великая княжна, я надежду возлагаю, да и не я одна, а вся Русь! – строго проговорила она, поздравляя Екатерину Алексеевну.

Ничего не ответила на это царская невеста: она увидала в числе придворных и гостей графа Генриха Милезимо в блестящем мундире и, как ни старалась скрыть свое волнение, все же переменилась в лице при взгляде на своего возлюбленного.

Через некоторое время граф подошел к ней в числе поздравлявших, но она холодно протянула ему руку для поцелуя, и ни один мускул не дрогнул на ее лице.

Во время бала граф Милезимо воспользовался случаем, когда государева невеста со своей сестрой Еленой направилась в диванную, чтобы несколько отдохнуть и успокоиться, и с мольбой обратился к ней:

– Княжна, одно слово.

– Незаметно приходите в диванную, – не останавливаясь, ответила ему царская невеста.

Помедлив несколько, граф Милезимо крадучись прошел в диванную. Там никого не было, кроме Екатерины Долгоруковой и ее сестры.