Император умрет завтра

– Вас, я понял, интересует причина ее смерти?... Не знаю.

– Скорее не причина, а повод. Ведь ее отравили, не так ли?

– Вы что, где-нибудь читали об этом? Сенсационное открытие?.. Вы не могли этого прочитать.

– Не мог?.. Допустим. Но почему?Это же так очевидно.

– Очевидно, быть может, для истории. Но не для историков. Нет фактов. Отсутствуют свидетельства. Никаких следов.

– Именно это и насторожило меня. Так не бывает, Вячеслав Петрович... Давайте попытаемся исходить из той очевидности, которая напрашивается. Кто мог это сделать? Фуше?..

– Фуше - один из немногих, кто не побывал Мальмезоне в мае 1814 года, когда Наполеона отправили на Эльбу. Хотя, конечно, это еще ничего не доказывает. Некоторые исследователи утверждают, что Александр I был последним, с кем она прогуливалась по парку, - живая, энергичная, кипевшая праведным негодованием по поводу столь унизительного и жестокого решения участи великого сына Франции... Догадок тут может быть много, вряд ли подтвердится какая-нибудь одна. Если вообще подтвердится.

– Но Фуше - самая вероятная из них?

– Самая вероятная - это братья Наполеона. Весь его корсиканский клан, ненавидевший Жозефину. И именно поэтому такую версию надо отбросить сразу.Бонапартам было в ту пору не до Жозефины.

– Талейран?

– Едва ли. Ему она ничем не могла помешать. Он по-прежнему опасался одного Наполеона. А всем остальным стал мешать Александр I, уже диктовавший свою волю европейским монархам...

– Но отравили не его, а Жозефину.

– Мы не знаем, кого отравили, а кого только мечтали отравить. Мы лишь рассуждаем о том, кому и что было выгодно в тот момент. И кто кому больше мешал. Кстати, сам Фуше был неугоден всем в первую очередь. Цепь его предательств привела в конце концов на трон Людовика XVIII. И что? Пренебречь его услугой нельзя, вознаградить - невозможно. Плюс застарелая ненависть к нему Талейрана...

– Однако все они, включая самого Наполеона, остались живы. Умерла одна Жозефина. А вслед за этим - Валевская. Умирали женщины Бонапарта.Загадка?..

– Здесь-то как раз и нет загадки. Каждая из них могла поведать миру такую правду, которой он не в достоянии переварить. В том числе и о войне с Россией.

– Почему же Наполеон все-таки решился на поход к Россию? Ведь не ради Валевской...

– Интимный шантаж графини Валевской подвигнул его к идее сделать Польшу козырной картой в игре с Александром I, но ни один историк не назовет вам этот фактор решающим. Подошло время - и козырь был брошен на стол. При том, что ни Наполеон, ни Александр не намеревались восстанавливать Польское государство. Разница позиций зиждилась на циничном нюансе: Наполеон не хотел этого, но и принципе мог. Александр не мог, но повсюду заявлял, что хочет дать полякам Польшу, надеясь тем самым настроить их против Наполеона.

– Не хотели войны и не могли жить в мире...

– Да, это тот самый случай, когда ни ложь, ни правда, ни мир и ни война ничего изменить не могут, и на поверхности мирового свершения одновременно царят ожидаемое и непредвиденное. Силы ищут и требуют выхода в будущее, оглядываясь на прошлое. И тут любая иллюзия, любая интрига - любовная, это уж скорее всего - то есть, то, что не поддается прогнозу и счислению, становится направлением истории и судьбы: Мария Валевская поселяется со своим сыном на улице Шантерен в Париже!.. Сошлись знаковые символы, совпали время и место: здесь Наполеон когда-то начинал в доме Жозефины свой путь к славе и власти...

– Выходит, что не будь Валевской...

– Не знаю. Не берусь судить, как вышло бы. Скоро всего была бы другая Валевская. Историей движут не факты, а образы. И Наполеоном владел образ не черты поголовного и анонимного, как у Дантона или Робеспьера, а трагический стиль великой личности.

– Трагический - потому что утверждался великой кровью?

– Кто об этом сейчас вспоминает? В той же Франции. Кого теперь трогает, что Петр I рубил головы тысячам? Великий - и точка. И Наполеона боготворят. Народ любит трагедии... Не знаю, сумел ли я ответить на ваш вопрос.

– Во всяком случае мне уже не кажется странным что книга Тарле уводит в сторону от этих вопросов.

– Она не уводит. Тарле сам прошел мимо, потом что не видел и не мог их увидеть. Да и не историку отвечать на подобные вопросы, ибо это и не вопросы даже, а их призрачные тени.

– Кому же? Философу?..

– Только самой истории, которая заново расставит действующих лиц, распишет роли и будет коротать вечность новым интересом к старой драме.

– Но вы-то сумели найти ответ.

– Ну, что вы!.. Всего лишь популярно объяснил некоторые несущественные частности, - усмехнулся Днепров. И, погасив усмешку, суховато напомнил: - Я изучаю домарксовый период...

– Чтобы знать, от чего вздрогнут миллионы в послемарксовый?

Вечность расположилась на лице академика новым интересом к революционному энтузиазму собеседника.

– История не пишется заранее, милостивый государь! И вздрогнут - тогда и будем анализировать от чего... Однако ваш вопрос, мне кажется, выходит далеко за рамки обозначенной проблематики. Как вас прикажете понимать?

Берия посмотрел на него, как на милиционера с Арбата.

Секунды разгоряченно скакали из прошлого в будущее.

– Любой вопрос хорош сам по себе, если он хорош... Вы же не станете утверждать, что для вас смерть Жозефины де Богарне ограничивается анонимными интересами кучки последних визитеров Мальмезона...

– Не стану. Иначе вы, чего доброго, отмените свое приглашение на форель.

– Ну, это было бы уже слишком!..
– Берия засмеялся.

– Тогда позвольте и мне, в свою очередь, заметить. что вы лукавите, спрашивая о причинах ее смерти.

– Это почему?

– Потому, что знаете ответ.

Секунды замерли и потащились вспять.

– Да, знаю...
– тихо ответил Берия.

Глава десятая ТВЕРСКАЯ ПОЛУБОГИНЯ

Молчать тяжко, а говорить бедственно.

В России снова замышлялось убийство царя: "И сильный тамо упадает...".

Александр I оказался не сильным и не решительным. Надежды поэта обманули дух - "ангельская душ, смотрелась ленивой и лживой.

Жить петербургскому свету было не страшно, I скучно.

Свет удивлялся, откуда у императора столы желаний, а у императрицы столько слез.

Александр желал политических реформ и конституции, но... как-нибудь после. Он мечтал о военной славе, но изучал не стратегию Наполеона, а его позы. Он искал употребить ко благу народа законность, но злым параграфом стояла в глазах проклятая табакерка Зубова. Он проливал публичные, слезы о "страдающей Польше", но герцогство Варшавское обещал подарить прусской королеве.

Еще он мечтал о любви и мире для Европы и годами вынашивал идею Священного союза. Монархи, вступающие в этот союз, обязывались руководствоваться в управлении подданными, а также и во внешних сношениях не соображениями политических, экономических и национальных интересов, а токмо заповедями священного Евангелия.