Император Юлиан

Однажды, отправляясь в это блестящее общество, Галл позволил мне увязаться за собой. Дальновидный политик, он старался завязать дружбу не только с вельможами, но и с чиновниками и даже с мелкими писцами - со всеми, кто, в сущности, и управляет государством. Я же совсем стушевался, и слова у меня застревали в горле.

В большом зале Галл сразу же устремился к группе офицеров, с которыми он в то утро ездил на охоту. Я помню, что смотрел на этих молодых людей с изумлением, ведь они сражались и проливали кровь в таких дальних странах, как Германия и Месопотамия. В отличие от гражданских чиновников и писцов, которые без умолку говорили, желая продемонстрировать, сколько им известно государственных тайн, офицеры вели себя сдержанно и немногословно.

Мне показалось, что Галлу особенно приглянулся один трибун - ему было около тридцати, и звали его Виктор (сейчас он - один из моих генералов). Виктор был - и остается по сей день - человеком внушительного вида, он отлично владеет греческим, хотя родился на берегах Черного моря; голубые глаза и кривые ноги выдают в нем сармата.

– Так это и есть благороднейший Юлиан?
– спросил он, обернувшись ко мне.

Галл небрежным тоном представил меня всей компании. Я покраснел и не смог вымолвить ни звука.

– Ты будешь служить с нами в гвардии?
– спросил Виктор.

– Нет. Он хочет стать священником, - ответил за меня Галл. Прежде чем я успел что-либо возразить, Виктор очень серьезным тоном произнес:

– Я не знаю более достойной жизни, чем жизнь, посвященная Господу.
– Меня поразило, как просто, без тени насмешки, сказал он это.

Похвала Виктора несколько озадачила Галла.

– Такая жизнь не для меня, - выдавил он наконец.

– К сожалению, и не для меня.
– Виктор одобрительно мне улыбнулся.
– Помолись за нас, - добавил он.

Галл перевел разговор на другую тему. Он болтал с Виктором об охоте, а я молча стоял рядом и чувствовал себя так, будто уже стал одним из галилейских монахов - "анахоретов", как их называют. Название это, по-моему, крайне неудачное, поскольку монахи никогда не живут в одиночестве.

– Как раз наоборот - больше всего они любят собираться большими компаниями, чтобы вместе обжираться, пьянствовать и сплетничать. Большинство из них "удаляются от мира" лишь для того, чтобы всю жизнь без помех пировать.

– Неужели ты и в самом деле хочешь стать священником?
– спросил сзади меня негромкий голос.

Я обернулся и увидел, что за мной стоит молодой человек, который, видимо, слышал наш разговор. Покачав головой, я ответил отрицательно.

– Вот и хорошо, - улыбнулся он. У него были умные серые глаза и сросшиеся брови, отчего казалось, будто он все время всматривается куда-то в даль. Одет он был в штатское, и это было странно при дворе, где все его ровесники носили военную форму.

– Кто ты?
– спросил я его.

– Оривасий из Пергама, придворный врач божественного Августа, в чьих услугах он не нуждается. В жизни не встречал людей здоровее твоего двоюродного братца.

– Рад слышать!
– ответил я, излучая искренность. И не мудрено - от таких ответов зависит жизнь.

– Тут все дело в питании, - продолжал Оривасий деловитым тоном.
– На примере императора видно, чего можно достичь, живя умеренно. Он никогда не переедает, почти не пьет вина - так он будет жить вечно.

– Молю Бога, чтобы так оно и было, - ответил я, хотя сердце у меня упало. Каково это - прожить всю жизнь в тени бессмертного и вечно подозрительного Констанция?

– А почему твой брат сказал, что ты намереваешься стать священником?

– Потому что я люблю читать, а ему это кажется странным.

– А в его представлении все, что странно, обязательно связано с религией?

Я с трудом сдержал улыбку:

– Что-то вроде этого. Но мне хотелось бы стать философом или ритором. По-видимому, у меня нет способностей к военному делу, так, во всяком случае, считает Галл. Впрочем, все в воле божественного Августа.

Да, - сказал Оривасий. Он глядел на меня с любопытством. Такие взгляды мне были хорошо знакомы, я ловил их на себе с детских лет. Они означали: "Интересно все-таки, убьют этого мальчика или не убьют?" Чуть ли не с пеленок на меня смотрели, как на персонаж из классической трагедии.
– Тебе нравится Макелла?
– спросил он.

– А тебе на моем месте она бы понравилась?
– вырвалось у меня против воли, но от его взгляда меня прорвало. Мне надоело быть вещью, жертвой, немым страдальцем из кровавого мифа.

– Нет, - спокойно ответил Оривасий, - отнюдь.

– Ну что ж, тогда тебе нет нужды объяснять.
– Тут я спохватился и стал молоть всякую чепуху насчет кротости императора, доброты епископа Георгия и красоты пейзажей в Каппадокии: могло статься, что Оривасий был тайным осведомителем. К счастью, тут появился камергер и возвестил о прибытии императора. В спешке я покинул зал, чтобы занять свое место за столом.

Я так подробно описал эту встречу с Оривасием, потому что ему впоследствии было суждено стать моим лучшим другом. Однако в Макелле я с ним больше не встречался - по крайней мере, я этого не помню. Позднее он сказал мне, что никогда не видел такого напуганного юноши.

Когда я заявил ему, что, как мне помнится, держал себя спокойно и вполне владел собою, Оривасий в ответ просто рассмеялся:

– Я был уверен, что ты на грани безумия, даже принял тебя за эпилептика.

– А что ты подумал о Галле?

– Вот он-то как раз казался совершенно спокойным. Он произвел на меня тогда самое благоприятное впечатление.

– А Галл как раз и свихнулся.

– Я не претендую на непогрешимость.

Люди всегда ошибаются в оценке впечатления, которое они производят на окружающих. Тем не менее в одном Оривасий оказался прав: я действительно был насмерть перепуган.

Моя аудиенция с императором состоялась в последний день его пребывания в Макелле. С самого утра епископ Георгий готовил нас с Галлом к этой встрече. Он волновался не меньше нас, ведь и его карьера висела на волоске.

Галл был допущен к священной особе императора первым. Помню, те полчаса, которые он провел с Констанцием, я молился всем богам, каких только мог припомнить: даже в те времена я был эклектиком!

Наконец настал и мой черед. За мной явился одетый в роскошные одеяния гофмаршал, показавшийся мне палачом. Епископ Георгий скороговоркой благословил меня, а гофмаршал дал последние наставления, как подходить к императору и какими ритуальными словами его приветствовать. Мне показалось, будто меня куда-то несет, и всю дорогу я снова и снова повторял про себя слова приветствия, пока не очутился лицом к лицу с императором.